Погибель Империи. Наша история. 1913–1940. Эйфория

Может показаться грубым, но в исторической ретроспективе этот безумный и красивый бал в Зимнем – не что иное, как Последний Кабак у Заставы. Да и нет тут ничего грубого. Это словосочетание уже было к тому времени введено в русский культурный обиход художником-передвижником Перовым, к сыну которого так ревновал свою жену Репин.

1914

Принято считать, что убийство австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараеве в июне 1914 года было лишь поводом для мировой войны. Причины же войны заключались в жесточайшем экономическом соперничестве между Англией и Германией, в борьбе за рынки и во внутренних противоречиях капитализма.

А вот хороший русский писатель и блестящий историк Марк Алданов говорит: «По случайности, в 1914 году судьбы мира были в руках двух неврастеников». Первый из них – германский император Вильгельм, второй – министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Леопольд Бертхольд фон унд цу Унгаршитц. Когда в Сербии убили австрийского эрцгерцога Фердинанда, граф Бертхольд, который славился честолюбием, лично написал Сербии ультиматум. И не показал его своему патрону – австрийскому императору Францу Иосифу, которому было 84 года, который больше всего боялся пожара от короткого замыкания и который слышать не хотел о войне. Честолюбие Бертхольда тут уж явно было удовлетворено, потому что именно его ультиматум стал первым шагом к мировой войне.

С честолюбием первого европейского неврастеника кайзера Вильгельма все было в порядке и без войны. Германия процветала, он выдал замуж дочь, на свадьбу приезжали английский король и русский царь. Свадьба прошла весело и без политических разногласий.

28 июня 1914 года, когда Вильгельм был на регате в Киле, к его яхте подошла шлюпка. Стоящий в ней адмирал Мюллер держал в руках какую-то бумагу, но так как причалить не мог, он положил ее в портсигар и бросил на борт. В ней было сообщение об убийстве эрцгерцога.

Вильгельм любил эрцгерцога и его жену, к тому же он был всемогущ и по сравнению с австрийским министром иностранных дел мог позволить себе все. Кроме того, ему сказали, что 12 сербских террористов поехали в Вену, чтобы убить его во время похорон эрцгерцога. Кайзер на похороны не поехал. Он сказал, что с сербами надо покончить немедленно. Это само собой разумеется.

Никто не сказал ему, что это не совсем само собой разумеется и войной с Сербией действия сербских террористов не прекратить. Но, может быть, и не было желающих ему это сказать. Многим образованным людям в то время в Европе казалось, что ничего страшного не произойдет, если случится война. Другое дело генералы. Они думали, что будет беда, если войны не случится. И не только германские генералы, но и французские союзники русских генералов. К тому же германский канцлер сказал британскому послу, что договор о нейтралитете Бельгии – это клочок бумаги. А значит, путь на Францию открыт. Посол сообщил об этом в Лондон, добавив, что кайзер «в большой ажитации от вина и говорил безостановочно 20 минут подряд».

В эти дни ходил анекдот: ключник потустороннего мира, апостол Петр, встречает эрцгерцога Фердинанда: «Ваше высочество, за вами сюда ожидается большая свита».

Особенно много народу ожидалось из России.

В фильме «Дом, в котором я живу» есть знаменитый кадр – главные герои идут по улице, а в конце ее встают цифры «1941». Мы всегда эмоционально реагируем на этот кадр. На самом деле с ничуть не меньшим, а может быть, и большим правом на нашу трагическую память могут претендовать цифры «1914». В 1914-м начались события, после которых рухнула огромная страна Россия. Первая мировая война начинает и возглавляет эту череду событий.

Первую мировую войну называют еще Великой войной. В этом названии – масштаб трагедии, количество жертв, перекройка карты Европы, страшная цепь последствий – большевизм, фашизм и, наконец, Вторая мировая война.

В самой комбинации цифр «1914» и «1941» есть что-то мистическое.

Император Николай Александрович Романов, к 1914 году уже двадцать лет как царствующий в России, был склонен к мистицизму. Число современников, свидетельствующих о его мистицизме, может конкурировать только с теми, кто пишет о нем как о глубоко верующем человеке. Мистицизм и христианская вера, казалось бы, несовместимы друг с другом. Но точкой их пересечения в душе российского императора оказалась его непостижимая убежденность в том, что он, Николай Александрович, действительно помазанник Божий на российской земле.

В течение двадцати лет правления Николая Россия отказывалась с этим соглашаться. Ходынка, разгром в Русско-японской войне, 1905 год, испуг до полного безвластия, тотальный эсеровский террор авторитет Николая не укрепили. Затем Столыпин шесть лет вместо царя осуществлял управление страной в качестве кризисного менеджера. Потом Столыпина убили. Николай не воспринял это как трагедию, тем более как национальную трагедию. Но исчезновение с российской политической сцены такого сильного персонажа, как Столыпин, также не повысило самооценку Николая. Его личные впечатления от первого десятилетия российского XX века были кошмарными и настолько подавляющими, что мысль о себе как о Божьем помазаннике должна была отступить.

Однако соблазн пришел с самой неожиданной стороны. Благодаря внятной экономической и финансовой политике нелюбимых Николаем премьеров Витте, Столыпина и Коковцова Россия была на мощном экономическом подъеме. Так вот, оказалось, что экономический подъем – это невероятное испытание для лидера страны, задавленного комплексами собственных неудач. В особенности если речь идет о самодержце гигантской страны со стремительно растущим населением. Женщины рожают детей, то есть солдат, доходы страны растут, инстинкт государственного самосохранения ослабевает. К тому же государь прежде всего человек военный. Он ценит свое военное образование и говорит, что свободнее всего чувствует себя среди военных.

В 11 часов утра 29 января 1914 года к премьер-министру с двухлетним стажем и уже десять лет как министру финансов Владимиру Николаевичу Коковцову явился курьер и передал небольшого формата письмо от государя.

Это было увольнение с должности в следующих высочайших формулировках:

«Владимир Николаевич!

Не чувство неприязни, а давно и глубоко осознанная мною государственная необходимость заставляет меня высказать Вам, что мне нужно с Вами расстаться.

Быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных мер, с чем может справиться только свежий человек».

Кстати, о свежести. На место Коковцова был поставлен Горемыкин, ему в этот момент стукнуло 75 лет, в премьерское кресло Николай сажает его по второму заходу. Первый раз он его заменил Столыпиным. Так что если осетрина по-булгаковски, как известно, бывает только одной свежести, то по-царски у премьер-министра легко может быть две свежести и более. Горемыкин известен как крайне несамостоятельный чиновник, находящийся в постоянном ожидании указаний от Николая.

Но вернемся к отставке Владимира Николаевича Коковцова.

В 11 утра в пятницу 31 января 1914 года он вошел в кабинет государя.

Государь, только вернувшийся с прогулки, быстро пошел навстречу Коковцову, подал ему руку и, не выпуская его руки, стоял молча и смотрел ему прямо в глаза.

Современники отмечали, что, когда Николай бывал взволнован, он беспрерывно курил и смотрел себе под ноги. Коковцову Николай смотрел в глаза.

Потом он обнял его, два раза поцеловал и пожаловал графский титул. Потом опять поцеловал. Далее государь объявил, что назначает бывшему премьеру в виде заботы 300 тысяч рублей для единовременной выдачи. Коковцов отказался. «Ну, что же делать», – сказал государь, обошел вокруг стола, опять взял Коковцова за руку. Глаза его были полны слез. Коковцов поцеловал ему руку, он поцеловал Коковцова в губы и прибавил: «Так расстаются друзья».

Такова эмоциональная составляющая воспоминаний Коковцова о прощальной аудиенции. Теперь об эмоциях несколько иного свойства. Премьер-министр, он же министр финансов, был убежденным противником войны и единственной преградой на пути возрастающего влияния военного ведомства. Когда Николай 31 января 1914 года со слезами и поцелуями сдавал Коковцова, он не мог не отдавать себе отчета в том, о чем он плачет. В ином случае самообладание не покинуло бы его. А его самообладание стало легендой еще при жизни Николая, вызывало толки об «азиатском фатализме».

На самом деле это выдержка, которая давалась воспитанием. Вроде бы неуместное сравнение, но так выпускницы Смольного института в сталинские времена, стоя с передачей мужьям в тюремных очередях, умели на людях скрывать свои чувства. Вероятно, именно по причине внешней сдержанности и фотографии Николая не оставляют какого-то определенного впечатления. Он хорошо выглядит, аккуратен, нельзя представить себе, чтобы он повысил голос. Кажется, что он должен быть педантичным, должен любить свежий воздух и порядок. На этом фоне чем-то из ряда вон выходящим кажется привычка Николая запивать портвейном не только сыр и десерт, но и горячие блюда.

Так что слезы при отставке премьер-министра – это однозначно ЧП, чрезвычайное положение.

Мать Николая, вдовствующая императрица Мария Федоровна, прочитала 30 января в газете об увольнении Коковцова. В тот же вечер, встретившись с сыном в театре, задала ему вопрос: «Зачем ты это сделал?»

И получила ответ государя:

«А ты думаешь, что мне это легко? Когда-нибудь в другой раз я расскажу тебе все подробно, а пока я и сам вижу, что не трудно уволить министра, но очень тяжело сознаваться в том, что этого не следовало делать».

Мария Федоровна рассказала об этом разговоре при встрече Коковцову и добавила:

«Мы идем верными шагами к катастрофе. Государь слушает только льстецов. Я сама скорее чувствую инстинктом, но не умею ясно представить себе, что именно нас ждет».

Председатель российского правительства считал гонку вооружений опасной до последней степени. Гонка вооружений вселяет в массовое сознание мысль о том, что война неизбежна. Волна нервного возбуждения при этом поднимается так высоко, что захлестывает даже самых убежденных противников войны. Все это российский премьер-министр излагал еще в июне 1912 года германскому канцлеру Бетману-Гольвегу во время встречи в верхах между российским и германским императорами. Канцлер в свою очередь заметил, что Россия еще в 1910 году приняла так называемый мобилизационный план номер 18, рассматривающий Германию в качестве потенциального врага. Это было чистой правдой. Государь подписал этот план с подачи военного министра, и вероятный противник был высочайше утвержден. Суть плана в следующем. Мы не бьем врага сразу. Мы заманиваем его все дальше и дальше в глубь нашей территории, там, в глубине России, армия пополняется призванными из запаса и тогда уже переходит в наступление и гонит врага с родной земли. Подобный план, во-первых, несомненно, дает представление о том, что российский царь владеет огромной территорией, ему есть куда заманивать.

Во-вторых, лавры Кутузова с его вынужденным маневром образца 1812 года не дают покоя. При этом о сдаче Москвы Наполеону никто не вспоминает. А в-третьих, Германия ответила в 1911-м введением чрезвычайного военного налога и новой могучей программой вооружения.

В 1912 году российской военный министр, в свою очередь минуя председателя правительства и Думу, которая утверждает военный бюджет, напрямую выходит на Николая с требованием денег. Ввиду быстрого вооружения Германии нам нужен единовременный кредит в 350 миллионов рублей плюс добавлять министерству 100 миллионов рублей ежегодно. Имя министра финансов Коковцова, который считает, что гонка вооружений подрывает финансовую стабильность страны, – синоним врага народа. Министр финансов отвечает военному министру: «Хорошо, у меня есть свободные 450 миллионов рублей, я отдам их, но я попрошу помощи у государя. Пусть государь повелит своим именем всем гражданским министрам, чтобы они не просили денег». Это означало – деньги пойдут только на войну. Государь ответил очень просто: «Представьте мне завтра проект моего повеления об этом всем министрам, и я подпишу его с большой радостью».

Через год в Петербурге, во время встречи начальников генеральных штабов России и Франции, генерал Жоффр в светской беседе с российским министром финансов Коковцовым не без ехидства заметил, что завидует русскому военному министру Сухомлинову, потому что тот всегда может получить денег столько, сколько хочет. В ответ Коковцов показал Жоффру один финансовый документ, и генерал Жоффр собственными глазами увидел, что у русского военного министра налицо 200 миллионов рублей, то есть 500 миллионов франков, неиспользованных кредитов. Раскланиваясь с генералом Жоффром, Коковцов заметил: «Если должностное лицо не крадет деньги – это еще не достижение, потратить их вовремя и на дело – вот искусство».

В 1913-м на совещании у государя по вопросам внутренней и внешней политики с участием премьер-министра, министра иностранных дел, министра внутренних дел, начальника Генштаба и пары великих князей военный министр поставил вопрос об увеличении призыва. Премьер, он же глава Минфина, был против: «Призыв составляет у нас 570 тысяч человек. Увеличение на 120 тысяч гладко не пройдет». Тут от силовиков поднялся министр внутренних дел Маклаков. Его речь свелась к следующему: не следует бояться увеличивать призыв, наоборот, надо стремиться к тому, чтобы все молодые люди проходили через армию, потому что армия воспитывает и возвращает народу окрепшие физически и морально кадры.

К лету 1914 года, то есть к началу войны, Россия пришла с армией мирного времени в 1 миллион 423 тысячи человек. После мобилизации она составила 5 миллионов 338 тысяч человек. У Германии до объявления войны армия насчитывала 761 тысячу человек, после мобилизации – 2 миллиона 415 тысяч. У России на момент войны было 7088 артиллерийских орудий, а у Германии – 6528. Винтовок у России – 5 миллионов штук, у Германии – столько же. У России – 263 аэроплана и 4100 автомобилей, у Германии – 232 и 4000. Если сравнивать экзотические средства ведения войны, то у России – 14 дирижаблей, а у Германии – 15. Правда, у Германии 12 000 пулеметов, а у нас – 4100, да тяжелых орудий у Германии 2076, а у нас – 240. Но это пустяки. Нагоним.

Мысль о военном паритете с Германией создавала ощущение государственного благополучия. Хотелось чего-то дерзкого и великого. Масла в огонь подливали союзники: «Россия – европейский паровой каток». Кавалерийская лава казаков производит сильнейшее впечатление на европейские умы. Газетные художники рисуют казаков в подробнейших деталях. «Русские ресурсы настолько велики, что Германия будет истощена без нашей помощи России», – сказал министр иностранных дел Великобритании сэр Эдвард Грей в апреле 1914 года президенту Франции Пуанкаре.

Надо сказать, что сэр Эдвард Грей в это время уже катастрофически быстро терял зрение и к тому же находился в глубокой депрессии после смерти жены. Российский лидер Николай Романов был бодр, жена была рядом, но политическое зрение было никудышным. Из всех возможных целей он сфокусировал его на мысли, что Россия – великая военная держава. Эта мысль была очевидна и его отцу, императору Александру III, но тот 14 лет своего правления не втягивал страну в военные конфликты. Как-то раз, когда Александр III ловил рыбу на берегу Финского залива, адъютант принес ему телеграмму из Европы, на что государь кратко и емко ответил: «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать». По наследству вместе с троном своему сыну Александр не передал выдержку рыболова.

Экс-премьер Витте высказал крамольную мысль: «В интересах России не следует пытаться играть лидирующую мировую роль, целесообразнее отойти во второй ряд мировых держав, организовывая тем временем страну, восстанавливая внутренний мир». Но уж чего не было у Николая, так это связи между внутренней и внешней политикой. В остальном все просто:

26 июня в Сараеве убит австрийский эрцгерцог Фердинанд.

20 июля – во Франции прекращены отпуска командного состава.

23 июля – Австро-Венгрия предъявляет ультиматум Сербии.

25 июля – Сербия объявляет мобилизацию.

Все еще надеются на мирный исход, а Ленин 25 июля уже пишет Инессе Арманд: «Мой дорогой, очень дорогой друг, все мои помыслы – о революции, которая начинается в России». В тот же день, когда Ленин написал это письмо, а французский президент Пуанкаре находился с визитом в Петербурге, свое письмо бабушке Марии Федоровне, жене Александра III, написал ее внук Алексей, сын Николая II: «Милая бабушка, президент Пуанкаре подарил мне чудный письменный прибор. Сегодня все – мама, папа, сестры – на параде. Любящий тебя Алексей».

28 июля – Австро-Венгрия объявляет войну Сербии.