Паутина

– Перечисленные люди – «иваны». Они сидят в Нерчинской каторге. Каторга состоит из семи тюрем, в них и обитают наши девятнадцать ребятишек. Кто смог – подписал лично, остальных опросили заочно. Это голосование среди сибирских «иванов». Кого они могут выбирать, да еще в Петербурге? Только одно приходит на ум.

– Не может быть! – ахнул начальник сыскного отделения.

– А что же еще? «Иваны» выбирают себе «ивана ивановича». И вот послали в столицу гонца, сообщить, за кого они отдали свои голоса. Ну дела… Уже много лет, как нет такого. Не любят воротилы подчиняться. И вдруг засуетились. Что-то случилось…

– Алексей Николаевич, а кто такой Мезгирь?

– Мезгирев Петр Лукьянович, атаман Горячего поля.

– А что за Горячее поле?

– Самое страшное место в Петербурге. Болота, потаенные землянки, свои извозчики и организованное оповещение. Там укрываются беглые, а полиция не может их изловить. Интересно, с кем наш Мезгирь конкурирует. Но пленники навряд ли нам что-то скажут.

Лыков не ошибся: арестованные бандиты молчали. Тогда сыщик послал рассыльного городового на почтамт узнать, сохранились ли оттиски[18 - Оттиск – копия телеграммы, которая остается на почте.] телеграмм. У Тимофеева нашли паспорт на имя мещанина Лукина, и Алексей Николаевич предположил, что «иван» мог писать в столицу. Должен же был там его кто-то встретить. Однако рассыльный вернулся с пустыми руками:

– Так что, ваше высокородие, от Лукина никаких депеш послано не было!

Статский советник отпустил парня, а когда тот вышел, спросил Андреева:

– Михаил Павлович, вы ничего в нем не заметили?

– В ком, в рассыльном?

– Да.

Андреев пожал плечами:

– Городовой не хуже других. Фамилия ему Сидоров. Он уже семь месяцев служит. Расторопный. А что?

Лыков вскинулся:

– Вы же начальник сыскного отделения! Откройте глаза. Разве не видите, что он из уголовных?

Андреев уставился на питерца:

– Ну вы фокусник. На них что, написано?

– Конечно, написано. Опытный полицейский чует эту дрянь за версту. Ваш Сидоров не тот, за кого выдает себя. У него явно уголовное прошлое.

– Не может быть, Алексей Николаевич. В полицию когда берут на службу, всю подноготную сверяют. Меня вон два месяца лучами Рентгена просвечивали.

– Ну это вас, кандидата на серьезную должность. А городовых вечно некомплект, берут кого попало. Следует немедля посмотреть бумаги этого Сидорова. Поверьте мне, Михаил Павлович, – он фартовый. У вас в полиции шпион.

Сыщики засуетились и, видимо, насторожили рассыльного. К вечеру оказалось, что он украл из денежного ящика городского полицейского управления 397 рублей 80 копеек. И сбежал. К этому времени уже было установлено, что рассыльный жил по подложному паспорту. Сидорова опознали как ссыльнопоселенца из воров Гаврилу Балибардина.

В управлении поднялся переполох. Случай был из ряда вон: фартовый проник в ряды полиции и семь месяцев получал сведения обо всех секретных операциях. Люди Андреева рассердились не на шутку. Уже через сутки они отыскали Гаврилу в Подгорно-Жилкинском селении. Лыков сам пришел его арестовывать и лично вывернул Гавриле карманы. Он уже знал, что оттиски телеграмм Тимофеева на почте имелись. Но лжегородовой их украл.

Лыкова ждала неудача. Сидоров-Балибардин успел сжечь корреспонденцию. Перед этим он порвал бумаги в мелкие клочья. Лишь один такой клочок отыскался в углу за печкой – его вор не успел пустить на растопку. На обрывке можно было разобрать только пять букв: «…збенн…». Что это за слово?

Лыков и весь состав сыскного отделения долго ломали голову над этой загадкой, но так ничего и не придумали. В словаре отыскалось всего три созвучных прилагательных: особенный, полбенный и согбенный. Однако все они без буквы «з». Избенный? Нет такого слова. Допрос фартового тоже ничего не дал. Тот сознался, что действовал по приказу Николая Ононашвили и получал от него по тридцать рублей в месяц за доклады о планах полиции. Но что было в оттисках, кто являлся адресатом телеграмм – он не смотрел. Порвал и сжег не глядя.

Настало время Алексею Николаевичу уезжать. Командировка и так затянулась на неделю из-за истории с разрубленными на части извозопромышленниками. Никто ведь не поручал статскому советнику дознание, он влез в него по своей воле. Бумаги по Верхнеудинску давно оформлены, все подписи поставлены. Да и надоело ему в Сибири, хотелось уже домой.

Выпив на прощание с Андреевым, питерец сел в скорый поезд и поехал на запад.

Глава 3

По следу

Соседом сыщика по купе оказался видный мужчина, седовласый и уверенный в себе. Когда стали знакомиться, он представился:

– Муравов Анатолий Владимирович, гидрогеолог.

– Как-как? Кто такой гидрогеолог?

– Я занимаюсь питьевой водой, – пояснил попутчик. – Ищу водоносные слои. Вы не представляете, какую дрянь пьют в наших деревнях и даже в крупных городах. А ведь Россия очень богата чистейшей питьевой водой. Только ее нужно сначала найти. Ну а вы чем занимаетесь?

– Так, по коммерческой части, – уклонился от честного ответа сыщик. Он имел привычку скрывать свой род занятий от случайных людей.

Завязался разговор. Сыщику было интересно занятие Муравова: у него в поместье колодцы регулярно засорялись. Да и качество воды оставляло желать лучшего. Два немолодых человека быстро поладили и ехали дальше как добрые соседи. Геолог должен был сойти в Ялуторовске. В Ишиме попутчики вышли проведать буфет. Когда они выпили по коньяку, Лыков, неожиданно для самого себя, признался:

– Я вас обманул, Анатолий Владимирович. Прошу извинить. На самом деле я не купец, а чиновник полиции. Просто у нас не принято об этом рассказывать без особой нужды.

Муравов поморщился:

– Политических ловите?

– Нет, уголовных. Самых опасных, убийц и разбойников. И вот какое дело. Вы умный, много повидали. Вдруг догадаетесь?

Статский советник вынул из кармана клочок бумаги и показал гидрогеологу:

– Вот. Всю голову сломал. Какое слово тут было написано?

Муравов вчитался и задумался:

– «Збенн»… Ну и задачка. Хотя…

И он вдруг объявил:

– Резбенно-иконостасная мастерская!

Сыщик опешил:

– Резбенно-иконостасная? Разве подобные существуют?

– А то как же. У меня сват держит такую в Москве. Их в Первопрестольной даже много.

– А в Петербурге?