Охота на царя

У поляков все получалось быстро, ловко и бесшумно. Вскоре первый из них проник в банк, и сыскным агентам пришлось ретироваться в заранее подготовленное убежище. Они набились в кабинет помощника управляющего и легли там на пол, запершись изнутри. Кабинет был особенный: сквозь его матовое стекло было видно все, что делалось в коридоре, из коридора же стекло ничего не пропускало.

В комнате, проломленной «варшавскими», усилились шумы, и вскоре Лыков увидел сразу три луча света, осторожно пробирающихся по стенам. Значит, три пана проникли уже в банк, а четвертого оставили в квартире для приема добычи. Можно было начинать захват: взлом произошел.

Луч скользнул по стеклу кабинета, в котором укрылись Лыков и его люди, и дверь снаружи аккуратно, но сильно тряхнули. Убедились, что заперто, и двинулись дальше. Когда грабители скрылись за поворотом, Лыков осторожно повернул ключ в замке. Все четверо сыскных были обуты в шерстяные вязаные чулки. Бесшумно ступая, они двинулись следом за поляками, которые добрались уже до хранилища и вовсю там хозяйничали. Расставив фонари по углам так, чтобы они освещали железную дверь кладовой, «варшавские» раскладывали по столам фляги, масленки, сверла, отмычки и еще какие-то неведомые диковинные приспособления.

Алексей стоял за выступом стены, приготовляясь к нападению. На нем под жилетом был надет английский стальной панцирь – прошлогодний подарок Буффало, в руке он сжимал каучуковую гантель. Трое других агентов уступом стояли сзади по коридору.

Сжавшись как пружина, Лыков молча и неожиданно выпрыгнул на середину комнаты и врезал гантелью в лоб самому коренастому из панов. Тот ойкнул и улетел в угол, а Лыков, уже сильным ударом ноги, выбил второго налетчика в коридор, в объятья агентов. Развернулся, и тут грохнул выстрел, и пуля, ударившись Алексею в грудь, с визгом срикошетила от панциря в потолок. Третий налетчик стоял спиной к стальной двери с наведенным на Лыкова револьвером. В глаза Алексею полыхнуло пламенем, вторая пуля сильно ударила его в правое плечо. Он чуть шатнулся, рявкнул «Не входить!» и, как бык на корриде, ринулся на поляка. Тот выстрелил в третий раз, уже в упор, но вид летящего на него сыщика был, видимо, так страшен, что пан промахнулся с полшага – пуля обожгла Лыкову ухо. Больше ничего сделать не успел: Алексей добрался до него. Мелькнули под потолком ноги, поляк крутанулся на воздухе и по высокой дуге кубарем улетел в коридор, сильно ударившись об пол. Мгновенно на нем верхами уселись сыскные агенты, щелкнули наручники, все было кончено.

Алексей, не обращая внимания на льющуюся из плеча кровь, шагнул в угол, поднял за брючный ремень первого налетчика, все еще лежащего без сознания, и, как с кофром, вышел с ним в коридор. Всех троих панов усадили вдоль стены и обыскали, причем револьверы обнаружились у каждого. Меньше всех досталось второму поляку, выпиннутому как шавка в коридор. Третий, стрелявший в Лыкова, притулился к косяку, вытирая скованными руками кровь с разбитого холеного лица; он хрипел и выплевывал на пол выбитые зубы.

Из проломленной комнаты проник в коридор еще один луч, и послышались голоса. Лыковские помощники схватились было за револьверы, но опустили их, узнав сочный баритон Титуса.

– Не стреляйте, свои! Алексей Николаевич, все ли в порядке? Как вы там?

Титус вышел в коридор, толкая перед собой стволом револьвера скованного четвертого поляка; остальные агенты его группы шли следом.

Торжество было полное, если не считать того, что из плеча Лыкова бойко хлестала кровь. Агент Торсуев, бывший ранее фельдшером, бросился его перевязывать. Титус осмотрел сидящих вдоль стены панов, спросил у агента Фороскова:

– Этот?

Форосков молча кивнул. Титус подошел к стрелявшему и без лишних разговоров пнул его в лицо. Поляк со стоном покатился по полу; остальные агенты встали в круг и принялись ожесточенно молотить его ногами. Остальные налетчики пытались было защитить своего товарища, но их быстро и жестко окоротили.

– Прекратить! – не выдержал Лыков. – Отойдите все от него!

Сыщики неохотно, пнув еще по разу напоследок, отошли в сторону от лежащего без движения «варшавского». Титус пробурчал через плечо:

– Жаль, если не сдохнет…

Лица у остальных трех налетчиков приобрели уже выражение особого уголовного фатализма: наше дело грабить, а ваше – ловить; поймали, так бейте, чего уж там… Лыков и сам без зазрения совести избил бы до полусмерти любого, ранившего, к примеру, Титуса, но наблюдать со стороны наказание связанного не мог.

Снова раздался топот, на этот раз снизу; это бежали Каргер и Благово со своим отрядом. Большая комната вскоре стала тесной: приехали следователь и чиновник для особых поручений от губернатора Безака, в дверях ахал управляющий банком, слепил всех своим магнием полицейский фотограф, толкались вокруг стола со сверлами и отмычками полицейские чиновники. Сыскные агенты, гордые своим успехом, воинственно расхаживали по коридору с ненужными уже револьверами. Лыков, у которого от этой суеты и кровопотери уже кружилась голова, кратко доложил начальству важнейшие детали, и его на пролетке отправили на квартиру доктора Милотворжского для перевязки. Братьев Зембовичей с сообщниками сразу увезли на первый допрос. Срочно поднятый с постели мастеровой принялся заделывать стену, закладывая ее стальной полосой.

В воскресенье, звеня тремя солдатскими «георгиями» и крепко дыша водкой, домой к Алексею пришел Михалыч – отставной тенгинский унтер-офицер и лыковский учитель по рукопашному бою. Он заставил Алексея нарисовать диспозицию схватки в Николаевском банке, указать расстояния, углы обстрела, освещение. Минуту разглядывал схему, потом сказал:

– Плохо провел бой! Надо было, ударив первого, броском захватить второго, цапнуть его за глотку и, прикрываясь как щитом, переть на третьего. Хрен бы он тогда в тебя пальнул! А так – едва тебе, дураку, башку не отстрелили… Эх, Лешка, учу я тебя, учу, а толку с гулькин шиш!

Пришлось ученику наливать учителю стакан «очищенной».

Во вторник, после всех праздников, Лыков возвращался с доклада губернатору в полицейское управление. Городская полиция располагалась в отдельном двухэтажном здании под каланчой позади огромного строения военной гимназии – бывших казарм учебного карабинерского полка, сформированного Николаем Первым из кантонистов.

Правая рука Алексея все еще висела на перевязи, хотя уже почти зажила. Он был в редко надеваемом сыскными агентами будничном чиновном мундире с черными бархатными обшлагами и петлицами министерства внутренних дел; на мундире красовались орден Святого Владимира и солдатский Георгиевский крест. Вид у Лыкова был геройский и немного загадочный, он это осознавал и был собою доволен; жалко, не видела его эдаким орлом Ольга Павловна…

Вдруг сзади раздался знакомый мелодичный голос:

– Алексей Никола-а-евич!

Лыков резко развернулся и увидел только что им воображаемую Ольгу Климову, грациозно сходящую к нему со ступеней Спасо-Преображенского собора. Она быстро закинула вуаль на верх модной шляпки, с любопытством оглядела регалии сыщика, ахнула, увидев его руку на перевязи:

– Что с вами, Алексей Николаевич? Текинец ваш взбрыкнул? Вы поэтому давеча не выезжали? Мы с Димой так расстроились…

Ольга осторожно провела своими пальчиками по форменному обшлагу лыковского мундира:

– Очень больно пришлось?

– Жаль, некому было подуть, – весело ответил Алексей, подавая девушке здоровую руку. – Куда прикажете вас препроводить, Ольга Павловна? Начальство меня еще четверть часа не хватится.

– А давайте к Мининскому памятнику пройдем, оттуда вид хороший.

– Можно и к памятнику, – охотно согласился Алексей. Настроение у него было отменное – губернатор Безак, сменивший недавно графа Кутайсова, только что зачитал сразу две благодарственные телеграммы, адресованные министром лично Лыкову: одну за Тунгуса, вторую за братьев Зембовичей. Присутствующие при этом Каргер и Благово прямо светились от удовольствия и гордости за своего ученика, да и сам губернатор был непривычно ласков. Титулярный советник шел поэтому бодро и весело, упругой походкой молодого и здорового охотника, которому сам черт не брат.

Ольга скосила взгляд, кивнула на «Георгия»:

– Это у вас ведь солдатский?

– Так точно, Ольга Павловна, вольноперам офицерских не дают. Но такие тоже не каждому достались.

– А у нашего кучера Егора Аннинская медаль есть!

– Да у меня тоже есть, Ольга Павловна, – беззаботно ответил Лыков, выводя барышню на смотровую площадку. – Ах, как здесь хорошо…

Они стояли напротив Успенского собора и смотрели вниз. Белые полуразрушенные стены кремля спускались к великой реке, золотились купола Симеона Столпника и Живоносновской церкви, на плацу Красных казарм маршировали солдатики. Нижний базар, самое старое место в старом городе, был, как всегда, оживлен, пристань дымила трубами многочисленных пароходов. А за громадной, вечной, переливающейся сине-серыми тонами и блестками Волгой уходили куда-то за горизонт подернутые дымкой заречные дали.

Ольга не дала Алексею полюбоваться этим чудесным видом, задав очередной вопрос:

– Ну, а крест-то Святого Владимира вы как исхитрились получить? Он, помнится мне, дается за выслугу двадцати пяти лет в офицерских или классных чинах да еще, в исключительных случаях, за совсем уж выдающиеся деяния. Его только на старичках и увидишь!

– Ольга Павловна, – укоризненно проговорил Алексей, – ну зачем столько лишних знаний в такой милой головке?

Климова топнула изящной ножкой в прюнелевом ботике:

– Извольте отвечать на вопрос, а не дерзить! Вы уже двадцать пять лет, как чиновник? Просто молодо выглядите? Или какое выдающееся деяние невзначай совершили?

Положение Лыкова становилось затруднительным. Сознаваться в подвигах, совершенных по должности сыскного агента, он не имел права. Однако «статский» Владимир в двадцать два года от роду в империи получали единицы, это действительно была выдающаяся награда, и ее нельзя было объяснить рядовым усердием по службе. Кроме того, чего греха таить, Алексею нравился тот ореол таинственности, который окружал его в глазах юной барышни. Хотелось сохранить его подольше: очень уж он был выигрышным. Поэтому приходилось врать и отмалчиваться.

– Ну… какие там деяния. Начальство мне благоволит, балует. Служу себе тихо, не хуже, правда, других, вот и все наши подвиги.

– А что у вас на самом деле с рукой? Вас ранили? Вы дрались на дуэли?

Алексей принялся беспокойно озираться по сторонам, потом невежливо схватился за часы:

– Погубите вы, Ольга Павловна, мою карьеру! Начальник отделения уже давно, поди, меня разыскивает! Прошу покорно извинить, срочно вынужден вас покинуть, еще раз простите, ради Бога!

И Лыков, сняв фуражку с кокардой, почтительно поклонился своей собеседнице и быстрым шагом удалился. Дабы его не выследили, он пошел не к себе в полицейское управление, а свернул в губернское присутствие, однако и это его не спасло. Как только Алексей, кивнув городовому на входе, поднялся во второе отделение канцелярии[6 - Второе отделение канцелярии губернатора координировало деятельность городских и уездных управлений полиции.], следом вошла с улицы милая барышня в изящной шляпке с прозрачной вуалью. Она поманила пальчиком городового, почтительно к ней тотчас же подбежавшего, и протянула ему серебряный полтинник:

– Скажите, голубчик, кто этот молодой человек с двумя крестами, только что сюда вошедший?

Пожилой служака лукаво-одобрительно крутанул седой ус: