Дети войны. Чёрная быль

Хлеб пекли из муки, которую дедушка молол прямо в доме. Кристина расстилала на полу широкое льняное полотно. На него дедушка ставил большой низкий стол-табуретку на толстых ногах из дубовых брусков, которые сделал сам в Верхолесье. На этот стол устанавливал круглую толстую колоду, она была неподвижной, дедушка называл её «лежак». Посередине лежака был металлический штырь. На него дедушка насаживал верхнюю колоду-круг, называл её «бегунок».

Я люблю смотреть, как дедушка мелет зерно, превращая его в муку:

– Видишь, в центре бегунка – большое отверстие, сюда мы засыпаем зерно, а вот этим рожком, – он взялся обеими руками за гладкую палку-рукоятку, прикреплённую на краю верхнего круга, – мы вращаем верхний круг-бегунок и одновременно засыпаем в отверстие зерно, а на разостланное полотно на полу уже сыпется мука. Понял?

– Да, дедушка! Можно я буду тебе помогать?

Я люблю лето! После Святой Троицы в доме осталось много пахучих веток, зелени.

Стебли рогозы большими пучками стоят в углу под образами, аккуратно разложены даже на полу. Образа убраны белыми полотняными ручниками. Мать их отбеливала и гладила, готовила задолго до святок. А Ядвига сплела венок из берёзовых веток и полевых цветов, он тоже под образами. Лёжа на кровати, я смотрю на Святого, а он смотрит на меня. Мне кажется, что он со мной разговаривает, только я не слышу его голоса, но понимаю – это очень важные слова. Спрошу у мамы, пусть расскажет о них. Она произносит эти слова каждый день, утром и вечером.

Подбегаю к открытому настежь окну, смотрю на густые кусты, усыпанные маленькими цветочками. За кустами – розовые пионы, яркие настурции, бархатцы-чернобривцы. Их много – и комната наполняется чудесными запахами.

– Ты любишь лето, потому что сам летний, – ласково произносит мать, как будто прочитав мои мысли.

– Через неделю к нам приедут из Львова твои крестные, дядя Юзеф и тётя Сабина, – говорит она, прижимая меня к себе. Я радуюсь, что скоро увижу своих крестных.

Выбегаю во двор к Волчку. Он тычется мордой мне в грудь, даже лизнул в щеку. Шерсть у Волчка густая и тёплая, а глаза – как у человека. К нам подошел Антон, погладил Волчка.

– А почему мы зовём его Волчком? – спрашиваю я у Антона.

– Потому что он похож на волка. Видишь, какая у него густая шерсть, и он такой же серый, как волк.

– А ты видел живого волка?

– Видел, в прошлом году в лесу.

– И тебе не было страшно?

– Нет, не было. Волки людей не трогают.

– Я знаю, так и дедушка говорит.

Ночью, во сне, ко мне пришел Волчок. Я смотрю ему в глаза – и вижу волка…

В небе ярко светит солнце. Антон, Ядвига и я сидим в тени под яблоней в нашем саду, на разостланной дерюжке. Ядвига – самая старшая из нас. Она учится в Киеве на учительницу и приезжает домой на целое лето.

– Как хорошо дома, даже уезжать не хочется, – говорит она грустно.

– А ты и не уезжай, – отвечаю я.

Она шутливо укоряет меня:

– А кто тебя учить будет? Ты же хочешь быть грамотным. Не будешь ведь работать в артели, как Антон?

– А может и буду, мне нравится артель, – говорю я, положив руку Антона к себе на колени, трогаю мозоли на его ладони.

Антон работает в артели, где изготавливают колёса для телег. Артель эту основал наш дедушка, Станислав Сигизмундович Стаховский. Вскоре о ней узнали далеко за пределами Полесья. Люди приезжали из дальних сёл и даже из других областей, чтобы заказать колёса в Верхолесье, у великого мастера Станислава Стаховского, который делал колёса для телег «без единого гвоздя».

Я так хотел увидеть, как делают колёса из дерева! Меня мучил вопрос: почему они круглые, если деревья растут прямыми. И вот однажды, ранним тёплым весенним днём дядя Мурга подъехал к дому на лошадях, чтобы отвезти дедушку в Верхолесье. Помню, как, усаживаясь на телегу вместе со мной, дедушка сказал:

– Пусть внучек увидит наше ремесло, потрогает его глазами и душой, авось пригодится.

Моей радости не было конца до самого Верхолесья! Мы ехали через убранное поле к видневшемуся вдалеке лесу. Потом по ухабистой, переплетённой толстыми корнями дороге через лес. Наконец выехали к большой поляне, вокруг которой росли могучие ветвистые дубы и старые берёзы. Посреди поляны, под навесом, работали люди. Среди них – мой брат Антон.

На краю поляны стояли несколько срубов, покрытых дранкой. Дядя Мурга остановил лошадей у самого большого сруба с окнами. Пока дедушка и дядя Мурга беседовали с рабочими, Антон показал мне всё, что было на поляне, и рассказал, как делаются деревянные колёса.

– Видишь, там, под навесом, много деревянки?

– Дрова! – не удержался я.

– Нет, не дрова. Это заготовки для колёс.

– Но колёса же круглые, – удивился я, а Антон улыбнулся в ответ.

– Вот здесь, – он подвёл меня к большому помосту-столу на толстых ногах-пнях, – на этом устройстве, делают колёса круглыми.

И стал рассказывать про отпарку заготовок из берёзы и дуба, как гнут обода после отпарки при помощи ручного ворота.

– А вот под этим навесом, – он подвёл меня к нему, – обрабатывают все необходимые детали для колёс. Видишь ножной токарный станок, похожий на прялку? На нём обтачивают ступицы для колеса.

– Что такое ступица?

– Это центральная часть колеса. Она соединяется с ободом спицами. Их тоже строгают и обтачивают.

Ближе к вечеру мы возвращаемся домой. Помню, как мягко постукивали колёса нашей телеги, а я смотрел на деревья, мимо которых мы ехали – большие и прямые, как стрелы. Их свалили, распилили, обстрогали, обтачали – и они уже колёса. Чудно как…

Антон, не вставая, дотягивается до ветки – и на дерюжку падают красные яблоки.

– Это же малиновка! – восторженно радуется Ядвига. Она берёт яблоко и, поднеся к лицу, гладит им свои губы.

– А знаете ли вы, что этот сорт яблок существует уже более двухсот лет? Впервые их описал в 1845 году французский помолог Лерой, а другие предполагают, что малиновка – сеянец персидской яблони.

Видя нашу растерянность, Ядвига смеётся:

– Чтобы знать всё это, нужно учиться.

Сад наш отгорожен от сельской дороги забором из длинных струганых жердей. С дороги во двор сворачивает телега с запряженными лошадьми. Это наш отец возвращается с колхозной конюшни.

До чего же красивые кони!

Колхоз даёт отцу лошадей в благодарность за обучение детей в сельской школе. Антон помогает распрягать коней. Отец поглаживает им холки, протягивает к их бархатным губам на ладони корки хлеба. Кони нет-нет да и норовят ткнуться губами в его лицо, оставляя густую пену на белой полотняной рубашке.

Я подбегаю к отцу. Он берёт меня на руки и высоко поднимает над своей головой:

– Ну что, сынок, поедем завтра сено косить?

– Поедем! Поедем!