Вышло так, что у нас с моим маленьким соседом, оказалось по три готовых картины.
Я посмотрел его рисунки, а потом спросил:
– Как ты думаешь – у кого из нас получилось лучше?
Пятилетний сосед подумал и ответил:
– У нас обоих хорошо получается.
Если мы стараемся…
…Я не пью уже больше десяти лет.
А раньше пил, и постепенно – все больше и больше.
И запои из трехдневных, стали превращаться сначала в недельные, а потом и в месячные.
От меня стали отворачиваться вначале соседи, потом знакомые и, наконец – все подряд.
Дольше всех держались мои дети.
До сих пор помню день, когда я выпил последнюю бутылку.
…Сыновья Саша и Серега пришли ко мне, постучались как-то не смело, войдя, долго молчали.
А я стоял у окна в кухне, трясущийся, заплеванный, грязный, и думал о том, что там, за окном, проходят самые обычные люди, с самыми обыкновенными проблемами, а у меня одна мысль – где взять еще бутылку?
И ненавидел себя за это.
Потом я стоял и смотрел на своих сыновей, и Саша произнес слова.
Не знаю, что им говорила мать – без бывших жен наверняка не обошлось, хотя мы никогда не говорили с сыновьями об этом.
Но слова произнесла не бывшая жена, а сыновья.
И я видел, как дрожали их, тогда еще детские, губки:
– Такой, ты нам больше не нужен, – наверное, они очень любили меня своей детской, все прощающей, надеждной на хороший конец, любовью.
Так могут любить только дети.
Я молчал не долго, потому, что уже давно был готов к решению:
– Сыночки, у вас есть деньги на бутылку?
– Есть, – Саша не знал, что мое решение уже принято, и его голос звучал вызовом.
Наверное, они ожидали от меня любых слов, но только не этих.
– Купите, – прошептал я. От длительного запоя у меня пропал голос.
– Хорошо, – видимо, их детским умам вдруг все стало безразлично.
Дети ушли, и вернулись довольно быстро.
Но все-таки, я успел вновь передумать все.
Я алкоголик.
Я пришел к концу, потому, что ни на какие начала, я уже не способен.
Я пока еще достаточно разумен, чтобы не врать себе о том, что все это не так.
Мой товарищ, Игорь, врач, не раз предлагал мне лечиться.
У меня только один шанс сохранить детей, – все это промешалось в моей замусоренной алкоголем голове, а через оконное стекло я увидел подходящих к подъезду Сашу, тогда более высокого, и Сережу, идущего чуть позади, со свертком, прижатым к груди.
Дверь была открыта, и дети вошли без стука:
– Вот тебе, – ни один из них даже не назвал меня отцом, и я должен был сказать им самое главное, до того, как они уйдут.
Тогда я не отдавал себе отчет в этом, но им я тоже отводил роль в моем поступке.
В конце концов, не такая я уже сволочь, чтобы обмануть своих детей.
Такую, вот, сделал я подпорку под свою возможную слабость – бегство в последний момент:
– Вот, что, сыночки, сейчас я выпью эту бутылку потому, что мне очень плохо. На это уйдет минут сорок, может час.
Так вот, через полчаса звоните к Игорю Михайловичу. С ним все обговорено – пусть приезжает за мной.
Это – последняя бутылка…
– Мы тебе верим, – я не рассмотрел, появились ли слезы в глазах моих детей, потому, что слезы появились в моих глазах.
…И мне повезло – жизнь как-то сразу изменилась: откуда-то выплыли заказы, дела пошли на лад. В общем, когда через год пришло время повторить лечение, мы договорились с Игорем о том, что чтобы не платить лишнего, я повторять не буду, потому все равно уже не буду больше пить.
– Старик, имей ввиду, многое только кажется – водка очень опасна именно тем, что дает иллюзию того, что отпустила.
А сейчас – самый пиковый для тебя момент.
– Я знаю.
– Ну ладно, – пожал плечами Игорь, – Заеду через неделю. Если запьешь – заберу
– Не запью.
– Посмотрим… – сказал он, как мне показалось – с сомнением. Но я не запил, а о том, что я не стал повторять лечения, мы с Игорем, чтобы не волновать друзей и родственников, не сказали никому, кроме моего старшего сына Александра.