– Неколи… Я бы пошла.
– Так к обедни.
– Приду к обедни.
Земский примеривает только что принесенный сюртук. Портной осаживает полы, самодовольно встряхивает головой и говорит:
– Графу не стыдно надеть… Какова работа! Земский ухмыляется. Он хочет показаться жене. Земчиха в другой комнате снаряжает бабу в амбар.
Она говорит ей, доставая из-под платья ключ:
– Сходи ты, любезная…
– Варя, – перебивает земский, – погляди-ко, хорошо?
– Пошел ты отсюда! затейник…
Земский идет назад обескураженный.
В конторе идет спевка. Лакей, с тростью в руке, стоит перед толпою крестьянских ребятишек и задает им тон, делая своим голосом раскаты:
– Го-го-го-тр-р-р-тон-тон-тон… Начинай! ну?
Ребятишки разевают рты. Лакей взмахивает тростью; певчие от страху жмурят глаза.
– Трогай! Яко-о-о-да царя-яя… всех поды-ы-ы-ы… ну, что же вы? начинай!
Мальчишки пыхтят.
– Качай! Я-ко-о-о-да царя-я-я… Ну, я опять дам тон: го-го-го-го тр-р… нет, погоди! лучше пойти хворостину принести…
В небольшой чистой горенке, устланной свежей соломой, стоит перед образами хорошенькая вдова. Перед образами висят голубки, разноцветные лампады. Вдова вздыхает. У ней слезы на глазах.
– Можно ночевать? – раздается под окном голос.
– Кто это?
– Я, я, Танюша!..
Входит краснощекий парень; сапоги новые, шляпа новая с пряжками и зелеными перьями…
В хате птичницы с чашкой воды стоит баба перед закутанной печью, в которой шуршит и треплется веник.
Веник замолк. «Откутай!..» – кричит кто-то умирающим голосом…
Горница приказчика блистает огнями. Красный от бани приказчик пьет чай. В передней чистят сапоги. Хозяйка перед зеркалом убирает голову.
– Филимошка! – возглашает приказчик.
– Чего?
– К заутрени не ходи.
Чистка сапогов прекращается. Входящая работница доносит:
– Кучер Феноген приказал спросить, можно ли ему идти?
– А лошади с кем останутся?
– Мужик Лаврентий вас спрашивает.
Входит мужик.
– Что?
– Заступитесь.
– Ведь я тебе сказал… Дурачье вы!
– Петр Прохорыч, ради светлого Христова воскресения…
– Пошел вон!.. Чтоб я видел…
– Петр Прохорыч, помилосердствуйте! у меня дети… Батюшка!..
– Эй, гоните его!.. Живо! эй! Мужика выгоняют.
– Ишь каналья, мерзавец!.. Ему в солдаты не хочется… Вас, грубиянов, не давить, толку не видать…
– Он вас обругал!.. – донос раздается.
Приказчик стоит, как врытый. Он вдруг накидывает на себя шинель, захватывает что-то в углу и бежит из дому. Ему вслед мигнул Филимошка, державший сапог в руке.
– Не слыхала, Прасковья Федоровна, новость? – говорят на улице старухи.
– Какую?
– Будто ноне после заутрени начнется светопредставление…
– Неужели?
– Да, матушка.
– Это верно-с, – подхватывает мещанин, взявшийся откуда-то. – Потому опосле заутрени подымется самая трагедь…
– Да ведь что, родная? сказывают, сейчас бесы пробежали у скотного двора… какое стадо!
– А что, курочки-то у тебя хорошо несутся?