Хроники последней войны

– Там народу много, не продохнуть. ? Виновато улыбаясь, прикуриваю сигарету, жадно затягиваюсь. ? Давно топите?

– Вторую смену. По ночам совсем холодно стало. ? Придерживая рукой поясницу, разогнулась и спросила: ? Тоже туда?

Кивнул вместо ответа. Вздохнула, помялась, прислушалась к гулу пламени. Сколько ей? Русская баба, каких много. Круглое лицо, едва тронутые помадой губы, рыжие кудряшки, золотые серьги-капельки в ушах. Сорок? Больше?

– Чаю хочешь?

– Можно?

– Докуришь, заходи. Посидим, вместе поскучаем. ? Улыбнулась просто, бескорыстно, будто в сотый раз еду. Вышла.

Прислонился, посмотрел в мутное стекло. Переезд, шлагбаум, за ним ? «КамАЗ» со спойлером на крыше кабины. Мелькнуло, и выступил лес, а сразу за насыпью ? столбы с бесконечной скачкой проводов ? вверх-вниз, вверх-вниз. Столбик километровый, цифры не успел приметить ? темнеет.

Ленка сейчас сидит за столом, пьет кофе и стучит на клавиатуре ? «рожает квартальный отчет», а Зойка, наверное, поехала к матери ? на подмогу. Она до четырех работает в налоговой, а после едет в пригород. От платформы до домика матери ? километр. Вдвоем незаметно проходили, а как одна добирается, жалуется ? «вечность топала!».

Сигарета догорела. Постучал для приличия, вошел, сел барином. Она назвалась Юлей, но имя во внешность никак не вписывалось, как бы проводница отдельно, имя отдельно ? так и живут.

– Юра и Юля, созвучные имена у нас, ? ставя на стол тарелочку печенья и вазочку с кусковым сахаром, подметила радушная хозяйка.

– Точно, ? кивнул я, ? только имя вам не походит. Я бы назвал Мариной или Ириной, ближе к телу будет.

– К телу? ? Засмеялась громко, без страха взглянула в глаза. ? Ну-ну, скажешь тоже. Сколько тебе лет, герой?

– Двадцать три ударило, никак не оклемаюсь.

– Женат, небось? ? Открытое любопытство во взгляде. ? Не ври, ага?

– Есть жена, и есть не жена. Обеих люблю и не найду золотой середины. ? Собственная откровенность проявилась краской на ушах и щеках. Почувствовав, что покраснел, увернулся: ? Чай у вас хороший, насквозь прогревает.

– Дрянь не держим. ? Зарделась от похвалы, отхлебнула из стакана. ? Первый раз туда?

– Да. С товарищем отправляли, да причин у него нашлось выше крыши. Один расхлебывать буду. ? На глаза попалась книжка ? хорошая возможность сменить наболевшую тему. ? Что читаете?

– Забыл кто-то, прибрала. ? Она оглянулась. ? Достоевский, старое издание, времен СССР.

– Сейчас классику не ценят. Модно про слепых, стреляющих без промаха, и одноногих, прыгающих дальше всех. Современному Раскольникову нужно две дюжины старух-процентщиц зарубить, сварить и съесть. Тогда, глядишь, объявят маньяком-людоедом и напишут душераздирающую историю, где обязательно упомянут, как в детстве его уронила пьяная мама ? головой на кафельный пол общей бани.

Она так смеялась, будто на выступление Михаила Задорнова пришла или постановление Думы заслушала в сто пятом чтении.

После двух стаканов горячего чая сослался на желание вздремнуть и, несмотря на приглашение перейти к более крепким напиткам, ушел в свой плацкарт. Омоновцы спали, только краснощекий Толик-Гора, подперев гигантским кулаком подбородок, смотрел в окно и, покачиваясь, бубнил: «Россия-матушка… кормилица наша… простор души русской».

Щелкнув, включилось радио. Мелодия проникает в глубь сознания и вызывает прилив грусти. Хорошая, сильная песня Любы Успенской:

…Это увлекательный был аттракцион,

Так еще никто не шутил, как я и он:

Он меня шутя посадил в пустой вагон,

Я шутя уехала в поезденочью…

– Слушай, Юрман. ? Омоновца что-то гнетет. Он ищет собеседника, пытаясь отвлечься от пьяных дум. ? Ты правда летчик?

– Бортмеханик.

– С истребителя?

– На вертолетах работаю. ? Раздражение нарастает, а Успенскую сменил Валерий Леонтьев.

– Я слышал, есть такой самолет ? крылья могут прямо стоять, а могут, ? он икнул, ? криво. Ну, как бы назад. Есть или треп?

– Да. Миг-23. Изменяемая геометрия крыла.

– Почему Чечню не разбомбят в дым? Взяли сотню самолетов, шарахнули и сровняли все с землей.

– А мирное население куда? ? Это становится интересным. Я привстаю на локоть и заглядываю вниз.

– Это блеф. Днем они в грядках копаются, а ночью в засадах сидят.

– Спят когда? ? Пытаюсь свести на шутку.

– Когда «коридоры» дают! Бардак! ? Толик обреченно махнул рукой. ? Не могу понять, какого лешего с ними цацкаются? От этого и нервничаю. Плохо, когда что-то непонятно и объяснений нет. Не слушай меня. Это водка говорит, а не я.

Вот и побеседовали. Я перевернулся на правый бок и закрыл глаза. Вспомнил Крайний Север, укрытую глубоким белым одеялом тундру, пушистых лаек, оленеводов в длинных малицах. «Спирта привез ? горностай, песец увез, а?» Причем слово «песец» произносится как созвучная матерная брань. Поневоле улыбаешься (замерзшие губы выдают оскал), а собеседник хмур, держится с достоинством. Олени в упряжке выбрасывают из ноздрей клубы пара, перебирают копытцами, бьют снег, роют мох-ягель и поочередно ныряют в сугроб с головой, достают замерзшую пищу. Нарты обложены шкурами. На них лежит длинная прямая палка-хорей ? торопить к окутанному налетом снежной пыли вертолету.

Поезд остановился. По проходу ? движение. Прошла женщина с двумя огромными полипропиленовыми баулами. Следом ? торгашка. Удивительное дело, предлагают мороженое в холодное время года, и люди берут с удовольствием. Наверное, из таких вот мелочей складывается большое чувство ? любовь к Родине. За индивидуальность и непостижимый чужим умом русский дух.

– Ребята, водочка! ? Дед в сбитой на затылок шапке и черном потертом плаще предлагает ходовой товар. ? Хорошая, с акцизом! Наша!

В соседнем плацкарте он находит клиента, бормочет рекламу, а позади женщина с ребенком лет пяти ? укутанным, как мультяшный мишка Гамми.

– Посторонись, а?

– Ой, извините, ради бога! Проходите, проходите. ? Дедок сует в карман мятую купюру, пропускает, продолжает движение, приговаривает: ? Водочка, наша!

За окнами поплыли фонари. Движение улеглось, погасли основные лампы, и вагон погрузился в полумрак. Толик спит, уронив голову на руки. Незаметно под монотонный стук колес засыпаю и я.

* * *

? Сколько налетали, я не расслышал? ? Командир полка, полковник Денисов прищуривается от попавшего в глаза табачного дыма, глубоко затягивается.

– Там все написано, товарищ полковник. ? Сую ему бумаги, обламываю этот совершенно ненужный, никчемный допрос. Заметны его высокомерие и мнительность.

– Ха! ? Улыбается нехорошо, показывает ровные вставные зубы. ? Написать можно что угодно. Я просил пи-ло-тов! Хороших летчиков с опытом работы в горячих точках либо, ? он делает ударение, ? в суровых климатических условиях, а мне прислали какого-то механика. Где вы успели поработать в такие годы, если не тайна?

– В Ненецком автономном округе Архангельской области. Тундра.

– Ладно, решим. ? Вздохнув, милостиво отпускает и просит подождать в коридоре. Бумаги остаются нетронутыми на просторной поверхности полированного стола.