– Точно, он. Дай-ка мне ключ от фляги.
– Так ведь и часу дня еще нет, – попытался слабо сопротивляться Мышкин. – Это я тебе как начальник сообщаю.
– А я, гражданин начальник, не спрашиваю у тебя, который час. Я прошу дать ключ от спирта. И побыстрее.
– Может, не стоит? Хотя бы до вечера.
– Гражданин Дима, я опять-таки, не спрашиваю тебя, кому, сколько и когда надо пить, – с нажимом сказал Литвак. – Дай ключ. Я тебе только что интересную и важную лекцию прочел, умнее тебя сделал, хоть и не уверен. Мне положен гонорар. Бесплатно я не работаю.
Тяжко вздохнув, Мышкин принялся старательно рыться во всех карманах.
– И куда я его девал?.. – бормотал он. – Где-то посеял, наверное… Да, пропал ключ! Потом поищу.
– Я тебе помогу, – решительно заявил Литвак.
Запустил пальцы в нагрудный карман халата Мышкина и, как фокусник, извлек ключ от фляги со спиртом.
– Готов тебе и дальше помогать в поисках. Ты только скажи, – предложил Литвак.
– Скажу, – уныло пообещал Мышкин.
– Тогда добавлю еще кое-что – сверх гонорара. Учти: за Крым сейчас расплачивается не Кремль, не мы с тобой. Расплачивается Донбасс. Кровью. Только детей там убито за год больше тысячи. Почему так вышло? Да потому что на Юго-Востоке русские люди, которых на всей Украине живет 87 процентов[7 - См. данные института Гэллапа: http://www.gallup.com/poll/109228/Russian-Language-Enjoying-Boost-PostSoviet-States.aspx (http://www.gallup.com/poll/109228/Russian-Language-Enjoying-Boost-PostSoviet-States.aspx) (ред.)], поверили обещанию Владимира Крымского, что он их защитит. Как же – на весь мир пообещал… И теперь предлагает бандеровскому убийце и его жертве помириться. Один убил у другого ребенка, а теперь они будут дружить.
– Здесь я с тобой, Женя, не соглашусь, – решительно заявил Мышкин. – Нельзя было войска туда вводить. И сейчас нельзя.
– Наконец ты сказал хоть что-то разумное! – похвалил Литвак. – Верно, только дурак стал бы кидать на Донбасс регулярную армию. Но и без нее тьма способов загнать бандеру на пять метров в землю. Крымскому было достаточно сказать киевской хунте максимально серьезным тоном: «Будете убивать людей на Донбассе, Россия сегодня же официально признает Донецкую и Луганскую республики». И все! Ни одного выстрела. И бежала бы эта бандера за Львов! Думаешь, бандерлоги пришли на Донбасс за великую Украину воевать, убивать русских изменников-«колорадов»? Ничего подобного. Им командиры-начальники пообещали автомобиль каждому, десять гектаров земли и по два-три раба из местных шахтеров. Или казаков. Ты думаешь, почему бандерлоги на груди носят бейджи с надписью «Рабовладелец»? Не знаешь…
– А если бы не испугались слов Путина?
– Испугались бы, еще как! Сто лет известно: воевать укро-нацистская сволочь не способна. Они могут только убивать безоружных, истреблять гражданское население. Или служить вертухаями в концлагерях. Так что нормальный правитель России подарил бы Новороссии двух или трех «Черных аллигаторов»[8 - Многоцелевой, чрезвычайно эффективный вертолет КА-52.]. И войне конец. И дети Донбасса остались бы живы. И взрослые. Вот почему я говорю: помойка, а не страна твоя Руссияния…
– Так почему же ты, страдалец, до сих по сидишь в помойке, а не свалил на родину предков?! – рявкнул Мышкин.
Литвак затих и сосредоточенно зачесал пятерней бороду.
– Почему сижу? Время не наступило. Но если все здесь будет и дальше так, оно наступит очень быстро, – заверил Литвак. – Как говорил товарищ Ленин, объективная реальность, данная нам в ощущениях, сильнее наших представлений о ней. Хотя жаль… Хоть и помойка, и стервятники нас с тобой живых расклевывают, но все равно: она мне тоже родина, хотя тебе, нееврею, этого не понять.
И Мышкин с изумлением увидел, как коровьи глаза Литвака повлажнели… Нет, показалось.
– Наверное, не понять, – согласился он. – Как может еврей жалеть Россию, если существует Израиль?
– Вот именно. Для тебя – полукацапа, полухохла – все проще. У тебя Израиля нет. У тебя одна Россия от Белого до Черного моря и от Карпат до Камчатки. Вполне достаточно. А вот привязали бы тебя к двум наклоненным деревьям и отпустили бы, очень я тогда хотел бы послушать твои вопли, когда тебя надвое начнет разрывать…
– Всё! Прекращай трёп! – не выдержал Мышкин. – Взял ключ – уходи! Иначе передумаю.
Литвак ухмыльнулся, завертел на пальце веревочку с ключом, замурлыкал песенку и двинул в кладовую.
Мышкин вытащил из стола наброски статьи, которую надо было сдать в «Вестник патологоанатомии» еще месяц назад, и попытался сосредоточиться. Ничего не получалось. Проклятый Литвак словно мозги отключил.
«Гуманист чертов, эксперт, в политики записался… Когда был начальником, очень любил новую власть. А теперь душа мести требует… Осмелел! Еврей – русский патриот, вечный анекдот. А, может, и не врет. Или дурочку изображает?»
Он вдруг спохватился и посмотрел на часы. Оказывается, он уже час сидит над чистым листом, а Литвака все нет. И ключа нет.
Встревожившись, Мышкин порысил в кладовую. Уже издалека увидел: дверь открыта, Литвак лежит на полу, обнимает алюминиевую флягу и храпит. Крышка фляги открыта, ключ Литвак зажал в кулаке. Мышкин попытался отобрать ключ. Бесполезно. Хватка у Литвака всегда была стальная.
– Да отдай же ключ, скотина! – рявкнул Мышкин.
Заглянул Клюкин.
– Что-то рановато он, – заметил озабоченно.
– Пользуется, сволочь, привилегиями подчиненного! – пожаловался Мышкин. – Ведь теперь не он за себя, а я за него, гада, отвечаю.
Он снова попытался разжать Литваку кулак.
– А если молотком? – предложил Клюкин. – Один удар по пальцам – и ключ наш.
– Сначала на себе попробуй. Нам же вместо него потом работать.
– Тоже верно… – согласился Клюкин. – Что же тогда?
– В морг, – приказал Мышкин.
Они оттащили Литвака в морг.
– Принеси бинт, Толя.
– Стерильный? Все-таки руку будешь ему рубить? Или только пальцы? – поинтересовался Клюкин.
– Прежде на тебе попробую! – хмуро пообещал Мышкин.
– Добровольно не дамся.
– Тащи бинт, я сказал!
Мышкин плотно забинтовал Литваку обе кисти – плотнее, чем бинтует себе боксер перед рингом.
– Вот так, – удовлетворенно заявил Мышкин, поднимаясь с пола.
– Гениально! – заявил Клюкин. – Надежнее места для ключа не найти. Главное, разбинтовать не сможет.
– Учись, сынок, как надо с подчиненными обращаться, – сказал Мышкин. – Где еще найдешь такую заботу?
– Не ценим, – согласился Клюкин.
На следующий день Мышкин объявил собрание трудового коллектива – впервые за все существование отделения.
– По праву, данному мне сильными мира сего, – объявил Мышкин, – выбираю себя председателем собрания.