Год беспощадного солнца. Роман-триллер

– Да уж! – вынужден был признать Демидов. – В такой обстановке работать невозможно…

– Я и говорю!

– Попробую еще раз с хозяевами, – пообещал главврач.

– Не надо! – с горечью возразила Эсмеральда. – Вшё равно без толку. Плевать они на вас хотели. Они себе бижнес делают. Им все равно, чем жаниматься – прежервативами торговать или ждоровьем!

Секретарь-референт председателя комитета по здравоохранению, который врачи для удобства продолжали называть горздравом, Мирра Герцевна носила редкую фамилию Периклес. Она когда-то была главврачом огромной территориальной больницы в Московском районе. Дело свое поставила на высшем уровне, переманивала к себе лучших специалистов не только Питера, но и Москвы. Несколько лет обивала пороги Ленгорисполкома и добилась, чтобы город построил многоквартирный дом для её врачей и медсестер – это было самое большое богатство в те времена.

В годы напастей – перестройки, демократии и свободы – Мирра Герцевна и ее муж перестроиться, демократизироваться и освободиться не сумели. Скоро обнаружили, что находятся в огромном сумасшедшем доме под названием «Российская Федерация». Только без психиатров. А город с названием Санкт-Петербург супруги Периклес стали воспринимать, как бешено несущийся поезд под управлением безумного машиниста.

И тогда Мирра Герцевна и Соломон Аронович Периклесы поняли, что пора прыгать с этого поезда на ходу. Спасаться решили на исторической родине.

Их поселили в Хайфе. Квартирка досталась плохонькая – типичная хрущевка, но жить можно, а минимальная израильская пенсия оказалась на порядок больше, чем в России. И хотя непонятная для свежих иммигрантов абсорбция, то есть очищение от своего прошлого и врастание в новую жизнь, прошла для них быстро и хорошо, угнетала постоянная готовность государства к войне и ее непрерывное ожидание. Ощущение, что смерть дышит в затылок совсем рядом и везде, – за ближайшим углом, в автобусе, в кафе, в магазине, в школе или просто на любой улице, бывало невыносимым. Особенно трудно абсорбировались советские репатрианты. В «империи зла» личную безопасность и уверенность в завтрашнем дне, перспективу жизни им гарантировало государство, и гарантии эти были естественными, как воздух, который человек не замечает, пока нормально дышит. И вспоминает о нем лишь тогда, когда воздуха вдруг не хватает и смерть от удушья совсем рядом.

Вдобавок оказалось, что в Израиле слишком много евреев. Такое открытие сильно раздражало большинство выходцев из России. В свою очередь, коренные жители Израиля считали русских евреев людьми второго сорта и сплошь, почти без исключения, идиотами.

Однако самая большая неприятность пришла в семью Периклесов совсем с другой стороны. Первые же весенние ветры принесли из пустыни Негев туманы тончайшей известняковой пыли. Вездесущая взвесь, к которой большинство населения Израиль за пятьдесят с лишним лет привыкло, неожиданно подействовала на мужа Мирры Герцевны: он стал быстро и необратимо слепнуть.

Через полтора года они вернулись. Для мужа резкие перемены жизни оказались роковыми. Два десятилетия непрерывного стресса – что в России, что в Израиле – разбудили чудовище: у мужа обнаружили рак сигмовидной кишки. Но слишком поздно. Болезнь развивалась удивительно быстро. Соломон Аронович сгорел в полторы недели.

Овдовев, Мирра Герцевна пошла работать. Израильскую пенсию она потеряла. Российской хватало на три недели жизни, да и то если не платить за квартиру. А квартплата в Петербурге сжирала половину пенсионной подачки.

Устроилась быстро – в городе Мирру Герцевну хорошо помнили. Перед ней прошло несколько начальников горздрава. Но самым колоритным оказался нынешний – Ефим Евсеевич Беленький.

До того, как стать главным врачом огромного города, Ефим Евсеевич торговал бананами. «И там бизнес, и здесь бизнес, – с безупречной логикой рассуждал он. – Кто сказал, что начальник медицины должен быть врачом? Вот первый путинский министр здравоохранения Зурабов – страховой агент по профессии. Бывший разведчик Путин решил, что агент способен работать кем угодно. И правильно решил – может. Агента сменила всенародно любимая красавица Таня Голикова – кто она по профессии? Бухгалтерша. Самая обыкновенная. И никакого вреда, кроме пользы. Для себя».

Демидов ходил у него любимчиках. Председатель комздрава прежнее дело не бросил. Но, поставляя в город бананы, он стал поставлять и другой товар: богатых пациентов в Успенскую клинику. Брал хорошие комиссионные. Потому и обхаживал Демидова: главврач лично контролировал лечение каждого пациента от председателя комздрава.

Но вдруг Беленький перестал с Демидовым общаться. Даже по телефону. Перестал принимать. Главврач Успенской тоскливо встревожился. И месяц назад Крачков шепнул Демидову: прошел слушок, будто бы Ефим Евсеевич не прочь стать акционером антиракового фонда и вовсю ищет подходы к Соломону Златкису.

– Нам-то что? – ответил на это Демидов. – У них своя свадьба, у нас – своя. Пусть у Златкиса голова болит.

Крачков тогда сказал Демидову не все. Фонд был дальней целью Беленького. Ближней стала Успенская клиника. Ефим Евсеевич посидел как-то вечерок с калькулятором и понял, что пора брать в руки Успенскую клинику. Онкология стала невероятно прибыльным бизнесом, надежным и с мощными перспективами непрерывного расширения.

А Демидов уже не выдерживал неопределенности в отношениях с начальством и решил, что надо Беленького так или иначе вскрыть, как консервную банку.

Мирра Герцевна встретила Демидова теплой и даже радостной улыбкой – как друга или хорошего знакомого, хотя он не был ни тем, ни другим. Полная брюнетка с узкой седой прядью ото лба в черных волосах, она и в пятьдесят восемь оставалась красивой и соблазнительной. Вокруг нее постоянно роились мужики, причем, большей частью молодые. А Демидов, каждый раз встречаясь с ней, испытывал тоскливое чувство вины: ее муж умер именно в Успенской. И не опухоль стала главной причиной – она-то оказалась доброкачественной. На самом деле умер Соломон Аронович от внезапной остановки сердца.

Прижав палец к губам, Мирра указала Демидову на дверь начальника. На ручке висела табличка: «Тишина! Идет совещание!» Сквозь двойную обивку двери доносились приглушенные автоматные очереди и изредка – выстрелы из пистолета. Когда рванула граната, Демидов глубоко вздохнул и рывком открыл дверь.

– Что? Что такое? – вскочил Беленький во весь свой полутораметровый рост.

От его гладкого отполированного черепа разбегались по сторонам солнечные зайчики. На мониторе компьютера главного городского врача гремел бой, пылали пожары и падали, взрываясь, вертолеты.

Демидов широко улыбнулся и развел руки, точно осмелился обнять начальника.

– А-а-а! – протянул Беленький. – А кто к нам пришел? Сам Сергей Сергеевич! – и упрекнул: – Совсем пропал, не заходишь. Гордый стал? Ой, гордый! А я думаю: что там с нашим главным спасателем, может, самого спасать надо?

Демидов, защищаясь, поднял обе ладони.

– Нет. Пусть все остается, как есть.

Беленький зыркнул на дисплей и вдруг крикнул в сторону двери:

– Мирра! Что такое? Куда смотришь? Совещание! – стукнул кулаком по столу.

– Она не виновата, – мягко произнес Демидов. – Я ее немножко обманул. Сказал, что вы срочно вызвали. Она же у вас как цепная – никого не пускает!

– Что да – то есть, – довольно согласился Беленький. – За то и ценю.

– Проходил мимо, дай, думаю, загляну. Да и дело есть, без вас – никак.

– А позже? Месяцев через пять-шесть?

– Можно. Но лучше, чтобы вы узнали раньше Минздрава и руководства Европейского антиракового фонда.

– Хорошо. Только по-быстрому. Опаздываю! Совещание у губернатора, сам Жора лично мне звонил. Пробки проклятые – по городу не проехать. Сколько богатых развелось – как тараканов!

– Автомобиль стал не средством передвижения, а всеобщим бедствием, – поддакнул профессор Демидов. – И как быстро!

– А у тебя какая тачка?

– Да никакая, – ответил главврач. – Метро – мой любимый транспорт. Удобнее и безопасней.

– Нехорошо, нехорошо… – по стенам кабинета разбежались солнечные зайчики от черепа хозяина. – Ты словно акцию, политическую… Хочешь себя чистым демократом показать? Как Ельцин? Тот тоже на трамвае в министерство ездил. Целых два раза. В политику собрался?

– И в мыслях не было! – возразил Демидов. – Достаточно с меня моей операционной и моих больных.

– Тогда садись на тачку. Шофера найми! Положение у тебя такое – мерседес тебе нужен или лексус. Нельзя так пренебрегать репутацией фирмы. Народ-то знаешь, как? Нет у главного тачки, значит, денег нет. Денег нет – плохо зарабатывает. Плохо зарабатывает – клиентов нет. А почему нет клиентов? Да потому что главврач лох и все его подчиненные лохи. И кому ты такой нужен?

– Не думал, что автомобиль – так важно.

– Очень важно! Одно дело фирмач с ролексом – о-о-о! Значит, умеет и рубить, и пилить… И бюджетные, и другие. А без ролекса и тачки – идиот, неудачник, ничего не умеет. Слушай сюда: чтоб завтра купил лексус или хотя бы тойоту… крузер, например.

– Завтра? – растерялся Демидов. – Прямо завтра?

– Можно и послезавтра, – великодушно разрешил Беленький. – Но без тойоты на пушечный выстрел ко мне не подходи! Понял?

– Да, кажется…

– Так! По-быстрому! – приказал Беленький. – У тебя… – он внимательно посмотрел на свой ролекс и, поймав взгляд Демидова, пояснил: – У президента нашей России такие же. Только похуже. Мои двести двадцать тысяч, а у него за шестьдесят.

– Двести двадцать тысяч рублей? За часы? – охнул Демидов, торопливо пряча в карман правую руку со своими «Командирскими». – Невероятно!

– Конечно, невероятно! – презрительно отпарировал Беленький. – Кто будет с рублями позориться? Не рублей, профессор, а баксов! Двести двадцать тысяч зеленых баксовых долларов!

Демидов уложился в четыре минуты. Он достал из кейса служебную записку на двух страницах и просто зачитал ее. Суть была простой: растет общая смертность среди онкологических больных – лечение для большинства стало не по карману. Но если государство возьмет на себя финансирование хотя бы части коек Успенской клиники, благодарность народа не будет иметь границ. Это очень важно в любой предвыборной кампании. И для граждан неплохо.