Наследство последнего императора. 2-й том

– Вот охрана – тудыть их в остров Маврикий и озеро Титикака! – возмутился Гончарюк. – Откуда они только водку берут?

Он потянул носом воздух.

– Так и есть. Снова брага! И до чего же вонючая. Из чего они ее делают?

– Из гнилой картошки, – сказала Новосильцева.

Гончарюк поднял с пола винтовку, щелкнул затвором. Патронов в магазине не было.

– Видите, даже патроны с собой не берут. Это чтобы лишнюю тяжесть не таскать, мизерабли с острова святого Лаврентия! – возмутился матрос. – Эй, – растолкал он солдата. – Подъем! В ружье! Романовы сбежали!

Тот открыл глаза, осоловело разглядывал матроса, потом проговорил, едва ворочая языком.

– А и хрен с ними! Я уже не на службе!.. Воюйте без меня… – и повернулся на другой бок.

Сказав Новосильцевой оставаться, матрос поднялся наверх. Вернувшись через десять минут, сообщил:

– Все в порядке! Посторонних нет. Укладываются, собираются… Бабы ревут! Но тихо ревут, по-дворянски. Теперь я останусь здесь, а вы, Глафира Васильевна, идите, посмотрите там своим женским взглядом, – предложил он.

Поднявшись на второй этаж и подойдя к зале, Новосильцева негромко постучала. Никто не ответил. Она отворила дверь.

На диване сидела Александра в сером дорожном костюме в мелкую клетку. Глаза и нос ее покраснели и распухли. К ней с двух сторон прильнули Ольга и Татьяна, держа в руках большие мокрые носовые платки. Николай нервно расхаживал у большого окна, выходящего во двор. Увидев Новосильцеву, резко остановился и выжидательно уставился на нее. Мария деловито упаковывала свой брезентовый саквояж и только мельком глянула на Новосильцеву. Анастасия сидела за огромным губернаторским письменным столом и что-то писала, макая металлическое перо в склянку с густой синькой для белья. У окна в кресле-коляске матери устроился бледно-желтый Алексей. Он встретил Новосильцеву грустной улыбкой.

Николай порывисто шагнул к ней и взял ее за обе руки.

– Скажите, милая, прошу вас… не имею чести знать имени и отчества ваших… – заговорил он.

– Глафира Васильевна, – улыбнулась Новосильцева.

– Глафира Васильевна… Я вижу в вашем лице добро, сочувствие или, по крайней мере, понимание… – сбивчиво говорил Николай. – Вы не такая, как те большевики, которых я до вас видел… И ваш Яковлев тоже человек интеллигентный и воспитанный… если бы все большевики такими были! Прошу вас… – и он постарался заглянуть ей в глаза. – Куда меня везут? Определенно в Москву? Или… на самом деле куда-нибудь еще, откуда… уже не возвращаются?..

– Мы, действительно, направляемся в Москву, – спокойно и твердо заверила его Новосильцева. – В планах комиссара Яковлева ничего не изменилось. До нынешней секунды, по крайней мере. Так что у вас, Ваше величество, нет оснований волноваться и переживать.

Николай несколько секунд молчал, не отрывая от нее взгляда, осознавая смысл ее слов. Потом вдруг заговорил срывающимся голосом:

– «По крайней мере»! «До нынешней секунды!» Значит, и вы не всё знаете!.. Или знаете, но умалчиваете! – он зашагал вдоль окна вперед и назад и снова резко остановился. Подошел к ней почти вплотную и спросил громким шепотом: – А причину? Причину вы знаете? Зачем я им понадобился? – и громче: – Гильотина уже готова? Где? На Лобном месте – где же еще!

– Mon сhere, mon pere![42 - По смыслу: папуля (фр.).] – от стола подала голос Анастасия. – Сколько раз вы нас учили: не следует читать на ночь французские романы! От них бывает несварение мозгов.

– Я не читаю французские романы! – рассерженно воскликнул Николай. – Тем более на ночь. И никогда не делаю дурацких замечаний людям, старшим по возрасту.

– Mister Romanoff не читает романов? – удивилась Анастасия. – Тем хуже! Без них жизнь вообще не интересная.

Он ничего не ответил на реплику дочери и опять умоляющим взглядом уставился на Новосильцеву.

– Скажите, как есть, Глафира Васильевна! – попросил он. – Я давно готов к самому худшему, и вы ничем меня не испугаете! И детей – тоже. Мы давно ко всему приготовились. И все мы знаем – чудес по время революционных потрясений не бывает… Но скажите правду – вы очень меня и всех нас обяжете!

– Люпой неизвесность хуже, чем люпая sсhrekliche Wahrheit![43 - Страшная правда.] – проговорила Александра. – Пожалейте нас, пожалейте детей и скажите.

Новосильцева отрицательно покачала головой.

– Я так же, как и вы, – убежденно произнесла она, – надеюсь на лучшее. И сделаю все, чтобы наши с вами надежды оправдались.

Николай отвернулся к окну и замолчал, глядя в черноту ночи. Потом вытащил носовой платок и аккуратно высморкался.

– Вы возрождаете нас к жизни, – проникновенно сказал он. – Я полностью вам доверяю.

Он неожиданно вспомнил, как всего полгода назад тоже самое он говорил Керенскому: «Александр Федорович! Я вам доверяю – и только вам!»

Новосильцева подошла к Алексею.

– Как себя чувствуете, молодой человек?

– Намного лучше, чем утром, – ответил он и едва улыбнулся синюшными потрескавшимися губами. – Это из-за вас, – смело добавил Алексей и пристально посмотрел на нее. – Подойдите, пожалуйста, ближе, – попросил он.

И когда Новосильцева приблизилась и взяла его за тонкую прозрачную руку, он шепотом сказал:

– Вчера ночью мне приснился ангел. Он стоял так же близко от меня, как сейчас вы. Я его очень хорошо разглядел и запомнил его лицо. Он поцеловал меня и сказал: «Потерпи немного». Это были вы.

Новосильцева погладила мальчика по голове. Мягкие волосы его оказались на удивление густыми.

– А разве ангелы целуются? – улыбнувшись, спросила она.

– Про других не знаю, – ответил Алексей. – А про вас теперь знаю.

Она не успела ответить. С грохотом разбилось стекло в окне, у которого стоял Николай. Ахнула Анастасия, вскрикнули Александра и Татьяна. В метре от Николая на мелкие стеклянные осколки упала граната и завертелась волчком. Николай ошеломленно застыл на месте, челюсть его отвисла, пегая борода задрожала. Новосильцева стремительно схватила гранату и швырнула ее обратно в черноту окна. Граната взорвалась, не долетев до земли, и вслед за взрывом раздался чей-то крик и удаляющийся гулкий топот шагов по дощатому тротуару.

20. Романовы. Из Тобольска в Тюмень

А. А. Вырубовой

Тобольск 13 марта 1918 г.

…Все время тебя вспоминали, Аннушка. Читаю газеты и телеграммы и ничего не понимаю. Мир, а немцы все продолжают идти вглубь страны – себе же на гибель. Но можно ли так жестоко поступать? Боже мой! Как тяжело!.. Когда все это кончится? Когда Богу угодно. Потерпи, родная страна, и получишь венец славы. Награда за все страданья. Бывает, чувствую близость Бога, непонятная тишина и свет сияет в душе. Солнышко светит и греет и обещает весну. Вот и весна придет и порадует и высушит слезы и кровь, пролитую струями над бедной Родиной. Боже, как я свою Родину люблю со всеми ее недостатками! Ближе и дороже она мне, чем многое, и ежедневно славлю Творца, что нас оставил здесь и не отослал дальше (за границу). Верь народу, душка, он силен и молод, как воск в руках. Плохие руки схватили – и тьма и анархия царствует; но грядет Царь славы и спасет, подкрепит, умудрит сокрушенный обманутый народ!

А[44 - Александра.].

Александра с тоской чувствовала, что силы ее неудержимо тают. Свет в глазах все чаще застилали наплывающие черные волны, которые сменялись полубредовой явью. Время от времени выходя из обморока, она внимательно рассматривала лицо дочери, сидящей в соседнем тарантасе, и не сразу узнавала ее. Так же, словно в первый раз в жизни, она изучала всадников, скачущих по обеим сторонам тарантаса, разглядывала голые деревья, густой стеной уходящие вдоль дороги назад. Смотрела на небо – оно было радостно-синим, по-весеннему прозрачным и нежным, таким же, как старая, но удивительно яркая финифть на ее любимой медной иконке с Серафимом Саровским. И шептала: «Ja, es ist doch der Himmel wirklich. Ich erfuhr Ihn…»[45 - «Это действительно небо. Я узнала его…»] Иконкой этой она дорожила не меньше, чем образком старца Григория: батюшка Серафим подарил ей сына, наследника российского престола… последнего наследника.

Следующего уже не будет.

Она еще до замужества знала тайну династии Виндзоров: кровь династии отравлена гемофилией. Словно неведомые силы избрали женщин Виндзорского дома орудием уничтожения европейских монархий, прежде всего англосаксонского происхождения. Большинство династий заключали браки в своём, узком кругу и давно стали близкими родственниками. Английскую королеву Викторию потому и называли «бабушкой всей Европы».

Казалось бы, члены общеевропейского правящего семейства должны понимать, что такие супружества – кратчайший путь к дегенерации. Да и церковь, в первую очередь, православная разрешает браки при родстве не ближе четвертого колена. Старообрядческая – ещё строже: даже до восьмого колена считает людей близкими родственниками. Именно поэтому старообрядцы стали носителями и хранителями подлинно русского здорового генофонда.

Особенно много явных и скрытых кретинов, идиотов с разрушенным иммунитетом накопилось среди высшей европейской аристократии к концу 19 века.

Александра не имела права выходить замуж за Николая хотя бы ради здоровья своих будущих детей. Но когда она осознала это, было слишком поздно. И всё же вместе с отчаянием Александра лелеяла такую же отчаянную надежду и веру в то, что Господь пронесет или хотя бы смягчит смертельное испытание, о чем она и молила Его неустанно все последние пятнадцать лет.