Наследство последнего императора. 2-й том

– Ты, Бусяцкий, – добавил Чудинов, – вместе с подлецом Заславским выступил против советской власти! Ты есть белогвардейская шкура, изменник народному делу. Ты есть враг народа! Ты и твой иуда Заславский!

– Скажи-ка, Бусяцкий, – ласково спросил комиссар. – Как, по-твоему, я должен поступить с белогвардейской контрой?

Под правым глазом у Бусяцкого расплылся синяк и совсем закрыл глаз, но второй, зрячий глаз, сверкал ненавистью.

– Никто не верит, что у тебя настоящие мандаты, – хрипло выговорил он. И добавил громче. – А ты, Чудинов, говори, да не заговаривайся! Тебя весь Урал знает – да! А ты сам не знаешь, кто твой Яковлев.… Никакой он не Яковлев. Мячин он! Это он почтовый поезд ограбил и золотишко захапал! А теперь говорит, что большевиком стал? С Лениным водку пьет! Мандаты ему Ленин подписывает! А у меня совсем другие сведения, и дал мне и товарищу Заславскому эти сведения сам товарищ Филипп Голощёкин, главвоенком!.. – он плюнул на пол кровавым сгустком.

– Сам-то ты водку пил сегодня? – с неожиданным сочувствием поинтересовался комиссар.

– Ты мне наливал, что ли? – отрезал Бусяцкий. – А один стакан не считается…

Яковлев согласился.

– Да, для крепкого мужика с чистой совестью не считается. Он всегда голову на плечах держит. Может быть, и ты не потерял башку свою окончательно? А? Если не потерял и не пропил, тогда скажи мне внятно и честно – в чем моя измена? В чем измена моих боевых товарищей? Какую еще напраслину Голощёкин возводил? Говори смело, за правду я никогда не наказываю.

Бусяцкий прислонился спиной к стене, вытянул ноги, убрал со лба мокрые волосы. Кожа на лбу у него была рассечена, кровь из раны стекала ему на подбитый глаз.

– Скажу, – мрачно произнес он. – Твоя измена в том, что Николашку хочешь выкрасть и за границу в Германию свезти.

Яковлев достал трубку и медленно набивал ее кнастером. Прикурил, выпустил облако ароматного дыма и сказал:

– Дурья твоя башка, Бусяцкий! Ну, подумай, если ты еще способен думать, – как я могу отправить за границу хоть царя, хоть лакея через Москву? А за какую границу можно его отправить через Екатеринбург?

Бусяцкий молчал. Комиссар терпеливо ждал ответа.

– Ну! – подбодрил он. – Смелее!

Наконец Бусяцкий глубоко вздохнул.

– Дозволь сесть на лавку, – попросил он. – Тут сильно дует. А у меня на спине чирей вскочил… Ежели расстреливать меня будешь, тогда уважь – дозволь к стенке стать. Чтобы не как собаку – на полу…

– Садись, – разрешил Яковлев и сделал знак Гончарюку.

Матрос помог Бусяцкому подняться на ноги. Тот, сев на лавку, вытер ладонью лоб и размазал кровь еще больше. Оглядев всех, кто был в избе, Бусяцкий неторопливо проговорил:

– Ты должен понимать, Константин: Екатеринбург не проедешь.

Яковлев молча курил свою трубку. Потом подошел к печке и аккуратно выколотил в нее пепел. Поправил ремень и портупею. Вынул из кармана френча сложенный вчетверо лист и протянул Бусяцкому:

– Читай! Вслух!

Тот, шевеля губами, попытался прочесть.

– Лампу ему! – приказал комиссар. – Павел Митрофанович, посветите!

Матрос взял со стола керосиновую лампу-«молнию» и поднес к Бусяцкому.

Тот медленно прочел вслух:

«Настоящим все воинские части и соединения Красной Армии, а также Красной гвардии и рабоче-крестьянского ополчения обязаны по пути следования уполномоченного ВЦИК и СНК Яковлева В. В. при не-об-хо-ди-мости пере-под-чи-нять-ся указанному уполномоченному…», – он замолчал.

– Ты подписи, подписи читай! – приказал матрос Гончарюк.

– «Председатель исполкома Уралсовета Белобородов, члены исполкома Сафаров и… Голощёкин!» – с нескрываемым удивлением прочел Бусяцкий.

Яковлев отобрал у него документ.

– Это что, по-твоему? – спросил он.

Бусяцкий медленно покачал головой.

– Не знаю… – мрачно сказал он. – Непонятно…

– Разрешите, товарищ комиссар, – вмешался Чудинов. – Пора! Предлагаю: Бусяцкого, как изменника и врага советской власти, расстрелять немедленно, людей его разоружить и распустить!

Бусяцкого охватила мелкая дрожь. Он приподнялся со скамьи.

– Сидеть! – приказал матрос Гончарюк, пристукнув рукояткой маузера Бусяцкого по спине. Тот опустился на место.

– Одевайся! – велел Яковлев.

Тот медленно натянул на себя синие галифе и солдатскую гимнастерку.

– И сапоги тоже! – бросил Гончарюк. – И шинель возьми.

Бусяцкий перевел дух: раз приказывают взять шинель и обуться, то расстреливать сразу не будут: зачем же обувать приговорённого? Чтоб через минуту стаскивать с него сапоги? А сапоги у Бусяцкого замечательные – офицерские, юфтевые, с зеркальными голенищами и со шпорами, которые на каждом шагу позванивали, словно колокольчики.

– Что ты решил со мной? – спросил одетый Бусяцкий.

– С тобой – согласно революционному правосознанию и принципам советской власти, – ответил Яковлев. – Выходи!

Они вышли на крыльцо. Люди Бусяцкого сгрудились около костра, окруженные бойцами Яковлева, под дулами винтовок и прицелом пулемета. Некоторые подняли руки вверх, да так и держали. В окнах домов были темно, но все равно было видно, как местные, припав к маленьким окошкам, пытаются рассмотреть, что творится на улице.

– Товарищи! Кто хочет, может руки опустить. А кто не хочет – пусть держит… – усмехнувшись, предложил комиссар. – Вот что: здесь у нас обнаружилось некоторое недоразумение. И мы с вашим командиром его почти выяснили. А пока вам будет возвращено оружие.

Люди Бусяцкого растерянно переглядывались. Яковлевские бойцы были в еще большем недоумении. Никто не сдвинулся с места.

– Верните, – обратился Яковлев к своим. – Верните им винтовки.

Отряд Бусяцкого несмело стал разбирать оружие. Солдаты передергивали затворы, проверяя на месте ли патроны, и с удивлением обнаруживали, что на месте.

– Построиться! – скомандовал Чудинов.

Построились в две отдельных шеренги.

– Прошу все разъяснить вашим людям! – Яковлев жестом предложил Бусяцкому. – Нет, еще минуту подождите! Павел Митрофанович. Верни ему оружие.

Гончарюк недоуменно стоял, словно не верил своим ушам. Яковлев молча ждал. Матрос недовольно протянул Бусяцкому его наган. Тот взял свое оружие, посмотрел барабан: заряжен. Сунул наган за пояс. Помолчал. Откашлялся.