Наследство последнего императора. 2-й том

Свердлов обречённо вдохнул.

– Я хотел сказать, что любое решение кагала для меня свято, – пошёл он на попятную. – Но хочется понять смысл.

– Смысл очень хороший и приятный! – заверил его Шифф.

– Но… я же не могу самолично отменить решения совнаркома и президиума ВЦИК насчёт царя и суда над ним! – растерянно сообщил Свердлов.

– А вы, сын мой, и не отменяйте. Не отменять надо, а действовать. Как необходимость потребует, – посоветовал рав Якоб.

– И как же?

В разговор вмешался Голощёкин:

– Яков, поручи это дело мне! – предложил он. – Все будет цимес – аккуратно и красиво, как в ювелирном магазине!

– Обещаешь?

– Ну! – заверил Голощёкин.

Тем временем Шифф выбрался из кресла, пробормотав: «Азохен-вей! Это не мебель, а сам Торквемада…»

– Вы что-то сказали, рав Якоб? – спросил Свердлов.

– Да, – с тихой грустью в голосе ответил Шифф. – Сказал. И очень много… Мне надо идти. Чаю я попил, пора прощаться. Но ещё одно замечание – для полной ясности вопроса. Историческое.

– Очень интересно! – сказал Свердлов.

– Наши отцы, – проговорил Шифф, – наши отцы и предшественники были умные люди. Они бросили в помойную яму сильнейшие монархии Европы. Кое-где – а где, вы и без меня знаете – монархии имеют вид конституционных. Вам также понятно, думаю: король в роли конституционной марионетки устраивает всех, и самого короля тоже. Проблема у кого в руках нити. И кто стоит за занавесом. Теперь на очереди германская и австрийская монархии. Но и русская не добита. Ничто не может быть отменено из того, что сделано. Я лично прослежу, – обернулся он к Голощёкину. – Ну, как говорят русские гои – с Богом. Это не я, – поспешил он уточнить, – не я называю имя Творца[13 - Иудеям запрещено поминать Бога и произносить его имя.], это русские так говорят…

Проводив гостей, Свердлов вернулся к столу, но его снова скрючил приступ.

Отплевавшись, он снял пенсне, вытер слезы, протёр стекла. Зазвонил телефон – требовательно и нетерпеливо.

– Свердлов! – снял он трубку.

– Яков Михайлович! Коммунистический привет!

– Благодарю, Владимир Ильич, до бесконечности спасибо!

– Послушайте, батенька! – сказал Ленин, и в голосе его Свердлов отметил озабоченность. – Я только что получил ноту от шведского посланника. Точнее говоря, не ноту, а пока просто меморандум. Шведы утверждают, что сегодня ночью в Тобольске расстреляна вся царская семья. Как это могло произойти? – воскликнул Ленин. – Кто позволил? Кто этот преступник? Какая-нибудь коммунистическая сволочь из тамошнего начальства!..

– Не может… Не может быть, Владимир Ильич! – ошеломлённо проговорил Свердлов. – Не может никак! Яковлев только что был у меня, я подписал мандат…

– Больше ничего не подписали? – издевательски спросил Ленин. – Смертный приговор от имени германского командования себе не подписали? Или вашему другу Голощёкину? Его работа? Признавайтесь!

– Нет, Владимир Ильич, это уж точно не он! – возразил Свердлов. – У товарища Филиппа железное алиби. Он четвёртый день в Москве. Пять минут назад от меня ушёл. Сказал, с Романовыми всё в порядке.

– Значит так, Яков Михайлович! – уже спокойнее произнёс председатель Совнаркома. – Информацию уточнить. Если подтвердится – мерзавцев арестовать. Губернатора, или там председателя Уралсовета, и начальника чека, и кого там ещё – расстрелять немедленно за самоуправство. И за политический вред, который они нанесли Советской России!

– Белобородова за что? Старый партиец…

– Вот я и говорю! – перебил его Ленин. – Застарелая коммунистическая сволочь! За что Белобородова, спрашиваете, милейший Яков Михайлович? А сами не догадываетесь? Тогда поясняю специально для вас: за то, что не контролирует подведомственную ему территорию, порученную ему советской властью! За то, что позволил самоуправство и нанёс таким образом колоссальный ущерб социалистическому Отечеству в такой архитрудный момент, когда нас с вами в любую минуту могут повесить на воротах Спасской башни!

Свердлов молчал.

– Да вы слушаете меня, товарищ председатель ВЦИК, или ворон за окном считаете?! – внезапно вскипел Ленин.

– Нет, – бессильно возразил Свердлов. – Не считаю.

– Всех пересчитали? – желчно поинтересовался председатель совнаркома.

– Наверное…

– Это хорошо! – неожиданно подобрел Ленин. – Значит, у вас появилось время для выполнения своих непосредственных обязанностей. Поздравляю.

– Благодарю вас, Владимир Ильич.

– Вот что, Яков Михайлович, дорогой мой товарищ по партии и по другим несчастьям! Понимаю, дерьмо убирать за кем-либо никому не хочется. Там, в двухстах верстах от Тобольска, дислоцирован корпус красной армии, командир – Берзин. Немедленно найдите его, свяжитесь, и пусть сию же минуту скачет в Тобольск и посмотрит, что там на самом деле произошло. Если Романовы убиты, пусть расследует и арестует виновных. Если живы, в чём я почему-то стал сомневаться, пусть немедленно телеграфирует лично мне. Или, если не пробьётся на линии, мне – через вас!

– Да, Владимир Ильич, – Свердлов с трудом выталкивал из себя каждое слово.

– Всё! – сказал Ленин. – Жду! С комприветом!

Перед глазами Свердлова поплыли разноцветные круги, он зашатался, словно пьяный. С трудом открыл свою жестянку с лекарством, прожевал, не запивая, сразу три таблетки. «Чёртовы швейцарцы! – подумал он. – Тоже мне – чудо придумали! Самим надо сначала жрать, а уж потом трубить на все мир…»

Он сидел в полуобморочном оцепенении, боясь пошевелиться, чтоб не разбудить кашель.

Через полчаса ему стало лучше.

Свердлов сдержал слово, данное Шиффу: так и не представил на утверждение декрет «О самой угнетённой нации», хотя слух о почти уже готовом документе пошёл по России и перекинулся за границу. Но вместо него появился другой, сильно облегчённый – «О борьбе с антисемитизмом и еврейскими погромами». Ни о каких специальных льготах для советских евреев в этом документе речи нет. Однако он давал репрессивному аппарату советской власти большие карательные возможности, вплоть до расстрела, не только за организацию погромов, но и за одобрение их, пусть только на словах и по глупости.

Сталин, ставший во главе страны и партии, не раз подчёркивал резко отрицательное отношение Советской власти к антисемитизму. «В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью», – заявлял он в своих интервью для зарубежной еврейской прессы[14 - Ответ на запрос Еврейского телеграфного агентства из Америки. Сталин И. В. Сочинения. – Т. 13. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1951. С. 28.].

Любопытно, что при этом Сталин нисколько не огорчался, когда его самого обвиняли если не в антисемитизме, то уж в великорусском шовинизме: он начал строить не только социалистическое, но одновременно и национальное русское государство.

Когда же он одержал идеологическую и политическую победу над Троцким, Зиновьевым и Каменевым,[15 - Розенфельд.] Сталин постепенно стал выводить евреев из тех структур партийного и госаппарата, где они составляли большинство. Тогда ходил популярный анекдот: «В чём разница между Моисеем и Сталиным? Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин – из Политбюро».

Но в ГПУ, потом НКВД, вплоть до прихода Берии, возглавившего репрессивный аппарат в 1938 году, кадровый состав был представлен почти исключительно сыновьями Израиля. Все, руководящие посты, даже самые незначительные, заняли они. Карательная машина, доведённая ими до совершенства, работала круглосуточно, с механическим равнодушием, подобно гильотине времён Великой французской революции – революционеры окрестили её «Святой гильотиной».

Советская «гильотина» в лице НКВД тоже воспринималась многими простыми гражданами как нечто сакральное, как олицетворение высшей справедливости. «У нас зря не сажают» – эту идею пропаганда крепко вбила в головы советских обывателей. Большинство даже не догадывалось, что «зря не сажающие рыцари из НКВД» уничтожали, помимо немногих настоящих преступников, сотни тысяч сограждан, никогда не бывшими врагами советской власти. Берии пришлось основательно потрудиться, чтобы очистить органы внутренних дел и привести их кадровый состав в относительное соответствие с национально-демографической картиной Советской России.

Так что Шифф и Свердлов, и не только они, Сталина недооценили. И не ожидали, что он обрушит очередные репрессии, в первую очередь, на самих репрессантов… Поэтому у народных масс были основания считать сталинскую «большую чистку» актом возмездия за страдания и убийства невинных сограждан.

17. Комиссар Яковлев. Екатеринбург

РАЗДАЛСЯ скрежет и визг тормозов. Казалось, поезд разваливается на ходу. Заржали испуганно лошади, полетели на пол незакрепленные вещи, послышался звон разбитого стекла. Загрохотал снарядный ящик, где-то упавший на пол.

– Что за черт! – вскочил с койки Яковлев.