Пена 1

– Обыкновенно. Подобьет немчура, сгорим слегка и машину в тыл, а нам другую и опять в бой.

– И что? "Сгорим слегка" и все живы что ли всегда оставались?– задал следующий вопрос старшина.

– Какой там живы. Последний раз я один только. А первый раз на марше еще накрыло, так там двое нас в живых осталось. С командиром – Воробьем, в тех часть мотались за фрикционами и тормозухой, а немец налетел и жахнул. Парней в клочья, танк в металлолом. А рядом экипаж весь выбило, а машина хоть бы хны. Сели, поехали. Я механик. Второй раз все живы остались. В движок снаряд попал. Слегка тряхнуло, так что у закидного Саньки половина зубов вынесло, приложился неудачно о складки местности… Испугом отделались. Выползли, отсиделись в окопчике. Ночью тягач уволок в тыл. Движок поменяли и через неделю опять в атаку,– коротко описал свой боевой путь Ленька.

– Три танка…– старшина поскреб затылок.– А вы сколь за это время немецких подбили?

– Не видал пока ни одного,– признался Ленька.– У этих "Тигров" прицельная дальность две тыщи метров, а у нас 500 метров убойная. Подойти не дают. Издаля дырявят.

– Не повезло,– посочувствовал Леньке старшина.– Но все равно ты сам-то везунчик явный. Легко отделался. Нервами одними. Однако, они у тебя в порядке тоже, коль в падучей не трясешься.

– Не трясусь,– подтвердил Ленька.– А что это за болячка такая, товарищ старшина?

– Да ничего такого особенного. Падает боец без памяти и пена изо рта брызжет. Вполне может захлебнуться ей. Без причины может упасть. Рядом кто-то кашлянет громко, к примеру, а он валится в припадке. Тут главное ему вовремя помощь оказать. Положить такого надо на спину, голову на бок и ложку в рот засунуть обязательно,– поделился знаниями старшина.

– А ложку за каким хреном?

– Язык чтобы себе не откусил. Не соображает же ни черта в этот момент боец. Понимаешь?

– Понимаю,– кивнул Ленька.– Спасибо за информацию, товарищ старшина. Пошел я кубометр заготавливать, вечереет уже, а есть хочется, будто три дня голодаю.

– Эт нормально. Молодой потому что,– похлопал его по животу старшина.– Вона, как овчарка поджарый, а рубаешь я те дам. Я столько за день не ухомячу, сколько ты за один присест. Выздоравливаешь опять же. Витамины организму требуются.

Неделя в тыловом санбате пролетела как один день и когда поступила команда загружаться в санитарный поезд, Ленька /уже почти от бинтов избавившийся/ даже попытался уклониться от этой команды, обратившись к майору медслужбы, распоряжавшейся на станции.

– Марш в вагон, товарищ сержант,– осадила его она.– В госпитале будете права качать. Со мной этот номер у вас не пройдет. Некогда мне тут вам медосмотры устраивать на предмет годности к строевой службе. У меня без вас дел – выше головы. Брысь.

– Есть,– смирился Ленька и загрузился в вагон, в который велено. Там ему повезло пристроиться на второй полке и даже вздремнуть часок, пока паровозная бригада заливала воду и пополняла запасы угля. Проснулся он от рывков и, свесив стриженую голову с полки, констатировал:

– Поехали.

– Слава Богу,– отозвался лежащий под ним на нижней полке старшина артиллерист с забинтованными ногами.– Проскочить теперь бы с Божьей помощью верст сто, а потом уж глубинка Расеи и туда фрицы не залетают.

– Молись, Раб Божий, чтобы проскочили,– язвительно отозвался с соседней полки лейтенант пехотинец с перебинтованной головой и рукой растопыренной на подпорках и забинтованной до толщины слоновьей.

– Зря вы, товарищч лейтенант, так-то,– ответил артиллерист, выделив слово товарищ явно с умыслом, превратив его в нечто обличающее.

– Да? А я не верю в вашего бога, если. Если я коммунист, то это как?– не остался в долгу лейтенант.

– Это ни как. Не влияет это ни на что,– артиллерист хмыкнул.

– А твоя вера в бога влияет?– буквально взвыл возмущенно лейтенант.

– А моя Вера, мне уверенность придает и в уныние не дает впадать,– отшил его старшина.

– Уверенность говоришь?– усмехнулся лейтенант.– А у меня и без бога вашего этой уверенности полные штаны. А вот ты ответь мне, человек божий, какого хрена ты тут разлегся тогда? Что же твой бог мимо тебя осколки не пронес? Коль ты в него так веришь, так и посодействовал бы уж тебе – рабу своему верному.

– Эх, лейтенант, пути Господни неисповедимы и Промысел Его высший нам неведом. Значит, есть у Него на меня виды вот через эти раны. Жив же ведь. И теперь видать спишут в запас лекаря. Ногу-то мне правую напрочь посекло. Военврач сказал, что гнуться, теперь не станет. Значит, домой поеду, а там у меня семейство, лейтенант, большое. А руки-то вот целы, так что отвоевался я и не шибко попорченным возвернусь.

– Радуешься?– скривился презрительно лейтенант.– А по мне так все твои рассуждения – это шкурничество.

– Чего это?– искренне удивился старшина.

– Потому как радуешься,– упрямо повторил лейтенант.– Другие теперь воевать будут, а ты в тылу, рядом с бабой своей отсидишься, в тепле.

– Так я два года без продыху в окопах,– не удержался и возмутился артиллерист.– Два раз в госпиталях валялся за это время. У меня совесть спокойна, что положено, выполнял и не уклонялся, и не бегал от фашиста. Воевал я не хуже других. Ты-то сколь на фронте сам?

– Какая разница?!– заорал лейтенант.– Из училища только месяц назад выпущен и что? А на передовой всего неделю был. И что? Только я не мечтаю свалиться, как некоторые здесь в тыл под бабский бок. Вылечусь и вернусь в строй.

– Молодца,– ехидно усмехнулся старшина.– Без году неделя на войне, а уже уму разуму всех поучаешь, будто подвигов насовершал, как тот Геракл греческий.

– А я не за подвигами на фронт ехал и не за наградами,– затрясся лейтенант, распаляясь.

– А за каким хреном тогда?– спросил кто-то из соседнего отсека плацкартного. Беседа, ведущаяся на повышенных тонах, привлекла внимание многих.

– Я Родину хочу от немецких захватчиков освободить!– заорал лейтенант.

– А другие что, не хотят что ли?– опять прозвучало из соседнего купе.

– А другие вон богу молятся и мечтают поскорее под юбкой у бабы спрятаться,– обличающе ткнул лейтенант пальцем в старшину.

– А вот тут ты не прав, товарищ лейтенант,– раздался все тот же голос.– Мы с Иваном в одном взводе месяц вшей кормили, и наводчик он будь здоров. Шестнадцать танков на его счету за два года, я знаю. Читал его наградные. Это не считая всякой мелочи, типа грузовиков. Да у него наград на весь ваш отсек хватит. Три ордена и медалей десяток, так что не прав ты взводный.

– Да ну?!– не поверил кто-то.

– Вот тебе и ну. Просто Иван не любит выставляться на показ, а у него еще с финской орден есть и вполне мог бы на фронт не идти – по броне. Доброволец он, товарищ лейтенант. Передовик опять же в своем колхозе и не отпускали его воевать… Так он сбежал ровно мальчишка и воевал как надо. Вы в его сидор загляните, коли позволит, там у него такой иконостас, что впору на колени перед мужиком встать. Так что, товарищ лейтенант, погорячились вы. Вань, предъяви регалии,– в проходе завис над лейтенантом оторопевшим здоровенный парень с погонами рядового и подвязанной рукой.

– Без надобности мне это,– отмахнулся от него старшина.– Обойдусь без почестей. Воевал и воевал. А как – начальству виднее. Награждали – брал, чего же не взять. Дают – бери, бьют – беги.

– Правда что ли?– промямлил сконфуженно лейтенант.– А фамилия ваша как, товарищ боец?– поменял он тон.

– Обыкновенная – Васильев,– представился старшина.

– А это не про тебя в Красной Звезде статьища на первой полосе пару недель назад была? Что, дескать, пять тигров завалил?– вспомнил лейтенант.

– Ну, приезжал мужичонка с аппаратом из газеты,– признался Иван.– Все в душу лез с расспросами, едва не вынул. Чуть не зашиб его, каюсь. До чего занудный попался. Да, что, да как? Да что вы чувствуете, когда в танк попадаете? Измотал.

– Так это вам Героя теперь наверняка присвоят, после такой статьи-то,– осенило лейтенанта.– Извините, виноват, не понял я вас. Думал шкура, а вы наоборот выходит,– принялся он извиняться.– А вот Вера в бога эта ваша мне все равно непонятна.

– А чего ее понимать?– пожал плечами Иван.– Верю и верю, никому не навязываю. Вреда опять же никому от этого нет. Польза одна, потому как не злобствую ни на кого.

– Ага, окромя фрицев,– поддакнул ему однополчанин, вступившийся и все еще нависающий над лейтенантом.

– Так и к ним особой нет озлобленности,– признался Иван.– Я их в близи-то и не видал почитай ни разу. Только пленных сколько-то раз мимо проводили. Идут потрепанные, никакие… Так что и злобствовать-то, на таких-то?

– Без ненависти, значит, к ним?– потер подбородок здоровой рукой лейтенант.– А как же "ярость благородная" и все такое?

– Обыкновенно я это понимаю. Слова это красивые, а тут такое дело… Приперлись к нам землю захватить соседи завидущие при оружии, стало быть, бей их и гони вон, пока оружие это не бросят. Вот и все понимание,– усталым голосом произнес Иван. Очевидно, ему уже не раз приходилось говорить это и надоело повторяться.– Устал я от ваших разговоров, хлопцы. Не возражаете, коли вздремну часок?– извиняющимся тоном добавил он.– Аль на награды вам всенепременно глянуть надо?