Шах и Мат. Сыграем в Любовь?

– Почему? – глухо выдохнул, – Почему она это делает? Это же ее дом, ее мечта!

Он не понимал.

Помнил же, как она гордилась своим домом. Как рассказывала ему еще в первый день их знакомства, ночью, когда обоим не спалось.

Вика буквально каждой вещью гордилась, радовалась, как ребенок и рассказывала, глядя на него безумно счастливыми глазами.

У них столько воспоминаний было про этот дом. Счастливых и грустных. Безумных. Страстных. Ревностных.

Столько дней они прожили там. Лет.

Сава давно считает ее дом своим. Только там ощущает себя «дома». Ни его загородный дом, ни квартира, никогда не давали ему ощущение «дома»: покоя, тепла, уюта. Просто счастья.

– Потому что это «ваш» дом! – Макс тоже не собирается строить из себя спокойного непробиваемого парня, – И она живет в нем одна! Без тебя!

– Она сама меня выгнала! Сама! Ее никто не заставлял этого делать!

– Ты! Ты ее заставил это сделать! Своим враньем!

– Я не врал ей никогда! Она моя женщина! Ее я люблю!

– Ну, так женись на ней, если любишь! – рявкнул в ответ мужчина, – Но ты же не можешь! Ты уже женат!

– Я решаю эту проблему!

– И ты думаешь, твой развод что-то изменит? Сделает ее счастливой? Вернет мне мою сестру? Сомневаюсь в этом.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – Саву эти чертовы намеки довели до ручки, – Не надо мне намекать, что я ничего не могу исправить. Могу! Пока она меня любит, я все могу! Так что, закрой рот и не смей Вике говорить, что ничего уже не исправишь!

У него в ушах пульс тарабанил, и перед глазами все, пеленой кровавой покрылось, но он сам заткнулся и слова больше проговорить не смог.

За спиной Макса стояла Вика, она успела переодеться: сняла черное платье и сменила на джинсы с футболкой, но трясущимися руками укутывалась в теплый плед. Ее всегда начинало морозить, после нервного срыва.

Двинулся к ней, чтобы обнять, согреть, но она его, взглядом остановила, только он был не в том состоянии, чтобы прислушиваться к ее мнению и желаниям. Этот день его окончательно вымотал и довел до того состояния, когда он готов начать убивать тех, кто помешает ему оказаться рядом с Викой.

Она сопротивлялась его рукам, пыталась оттолкнуть.

– Ты же знаешь, что рядом со мной быстро придешь в себя, малыш, не сопротивляйся, я не хочу сделать тебе больно.

И Вика сдалась. Обмякла в его руках, всхлипнула и уткнулась, своим лбом ему в шею.

– Ненавижу тебя за это, – шепотом произнесла так, чтобы только он услышал, – Ненавижу.

– Я знаю малыш, знаю, – он убаюкивал ее в своих руках, а сам сгорал от счастья и боли, одновременно.

Любовь к ней вообще всегда была такой… тяжёлой. Тяжело любить человека, которому это не нужно. Очень.

Они забыли про все и всех. Все равно было, что они посреди улицы стояли и обнимались. Что Макс от злости закипал, а Миша неодобрительно из окна веранды поглядывал. Ничтожество тоже смотрело на них.

Но им было все равно.

Слишком давно оба не ощущали тепла тел, дыхания друг друга на собственной коже.

Для него один день без Золотца был мукой, что уж говорить про несколько месяцев или лет?

– Ты продаешь дом? – шепнул ей на ушко и ощутил, как она в его руках замерла, вздрогнула всем телом, а потом, набравшись храбрости, подняла голову и посмотрела на него.

– Я не могу больше там жить, без тебя. Не могу. Вижу постоянно, даже разговариваю, иногда. Каждый раз натыкаюсь на стены, а вижу там тебя.

– Так натыкайся не на стены, натыкайся на меня…– полушутя предложил Сава, глядя в голубые омуты ее глаз.

Он так любил ее улыбку, когда губы сурово поджимаются, но глаза сияют бриллиантами счастья.

А теперь видел там только грусть, вперемешку с болью.

– Давай поговорим? Пожалуйста, давай поговорим, хотя бы сейчас, дай мне возможность все рассказать! – взмолился он тихо, прижал к себе крепче, – Я все равно не уеду, пока тебе не станет легче, не оставлю одну.

– Я люблю тебя, – вдруг прошептала она, – И мне от этого больно, Сава. Я не хочу больше любить тебя. Не хочу, понимаешь?!

– Я знаю, малыш, порой мне кажется, так было бы лучше, не люби ты меня, – она посмотрела на него, требуя продолжения, – Я бы отступил тогда, но не могу. Ты любишь меня, и поэтому я не могу отступить. Не могу без тебя жить и не хочу. Буду ждать. Буду надоедать, преследовать. Буду приходить. Говорить. Все буду.

– Я тебя ненавижу, – прошептала, зарываясь своим носом в ворот его рубашки, вдыхая глубже его запах, крепче обнимая его руками.

Но оба в ее словах услышали «люблю».

– Я тоже, малыш, я тоже!

Снова поднял ее на руки и понес к машине.

Когда она была рядом с ним, когда вот так близко, что он мог ею дышать, чувствовать, как бьется ее сердце, Сава становился неуправляемым. Мир сужался только до нее, в его руках, а остальное становилось по боку, абсолютно незначительным. Пер, как танк, задавливая всех на своем пути.

Их никто не окликал. Все знали, чем это может закончиться, помнили их первый приезд сюда и то, скольких мужиков, он чуть не покалечил, из-за нее.

– Давай сбежим и станем свободными? – вдруг проговорила ему куда-то в шею.

Он, молча, снова сел с ней в машину. Вика похудела, истощала даже. Он только кости и чувствовал.

– Леха, пусть кто-то из ребят вещи Виктории Леонидовны заберет, и документы, обязательно.

– Понял, сделаем. Куда рулить, шеф?

– Давай нас в аэропорт.

Вика губами улыбнулась, поцеловала благодарно его в шею, потерлась щекой. Разве он мог думать о чем-то другом, кроме этого касания? Ее ласки?

Столько лет был лишен всего. А теперь, просто за то, что он ее увозит на другой край света, она благодарит его и позволяет заботиться о ней.

Но, оказывается, он мог.