Жажда

Воскресенье, 5 июня

2) Келтон

Отец всегда говорил мне, что на нашей планете обитают три вида человеческих существ. Это, во-первых, овцы – убогие, плюнувшие на себя животные. Они кормятся утренними новостями, а их, в свою очередь, пожирает очередной рабочий день, чтобы к вечеру выплюнуть как пережеванный кусок вонючего мясного рулета, что несколько недель провалялся у задней стенки холодильника. Если сказать короче, то овцы – это беззащитное большинство, абсолютно неспособное признать неизбежность реальной опасности и уповающее на систему, которая, как они полагают, должна о них позаботиться.

Следующая категория – волки. Плохие парни, для которых не писаны законы, но которые, когда им это выгодно, готовы притворяться добропорядочными гражданами. Эту породу составляют воры, убийцы, насильники и политики, которые кормятся за счет овец и заканчивают жизнь либо в тюрьме, либо на свалке рядом с истлевшими носками, связанными когда-то вашей бабушкой. Этих людей вы ежегодно ритуально подрываете с помощью больших петард.

И, наконец, есть люди, подобные нам. Макрекены. Правители мира. На первый взгляд мы выглядим как волки – большие клыки, острые когти, способность к жестокости. Но что нас отличает от тех и других, так это то, что мы представляем собой золотую середину. Мы можем легко управлять стадом овец, способны даже защищать их. Но можем и бросить на произвол судьбы, если нам это выгодно. Отец говорит, что мы – избранные, наделенные правом выбора, и в минуту реальной опасности лишь мы одни и выживем. И не только потому, что у нас есть триста пятьдесят седьмой «Магнум», три австрийских «Глока-G19» и помповое ружье «Моссберг», а еще потому, что мы, сколько я помню, тщательнейшим образом готовились к неизбежному краху нашего общества.

Сейчас воскресенье, второй день без воды в водопроводах. Стоит удушливая жара, и чувствуешь себя, как банка содовой, оставленная на солнцепеке. Если судить по солнцу, время – три с небольшим пополудни, и я забираюсь в свое личное убежище. Если быть точным, то это приподнятый над поверхностью форт, который я построил на дубе, растущем на заднем дворе. Кто-то может назвать это шалашом, но такое название оскорбительно и для меня, и для моего укрепленного убежища. Разве кто-нибудь хранит в шалаше оружейный арсенал и ведет из шалаша разведку с применением системы инфракрасного слежения? Мое убежище почти так же круто, как и вполне реальное убежище, которое мы построили в лесу на случай ядерной атаки, электромагнитного импульса и прочих сценариев конца света. Мы строили его все вместе несколько лет назад, как раз перед тем, как мой старший брат Брэди ушел из дома. И если все обернется полным хаосом, наша семья переберется туда. Но пока мне хватает своего собственного убежища на дереве.

У меня здесь достаточно собственных припасов. Позаботился я и об оружии. Есть у меня ружье для пейнтбола, моя тактическая наступательная рогатка и пневматическое ружье «Уайлдкэт уиспер». Из припасов – оптимальное количество энергетика «Маунтин дью», на котором можно запросто несколько недель обойтись без сна, а также пакеты с моей любимой лапшой быстрого приготовления – той, что с ароматом цыпленка. Приятно осознавать, что ты запасся достаточным количеством еды с глутаматом натрия, который поможет тебе пережить умирающее в муках человечество.

Я выглядываю из окна своего форта и замечаю, как кто-то приближается к нашему дому. Чтобы рассмотреть его получше, беру бинокль. Коричневый костюм и галстук «боло» – отличные приметы, выдающие своего владельца со всеми потрохами. Это мистер Бернсайд, в прошлом управляющий крупной фирмы, который никак не может смириться с тем, что карьера его закончилась. Не придумав ничего лучше, пару лет назад он организовал тихий переворот и подмял под себя Ассоциацию домовладельцев. С тех пор он управляет ею железной рукой. Мы абсолютно уверены, что мистер Бернсайд – фашист. Наверняка пришел известить нас, что наши окна чересчур пуленепробиваемы, дверь в гараж содержит в себе недопустимый избыток титана, а расположенная на крыше посадочная площадка для дронов вызывающе хороша. Но, присмотревшись, я вижу, что мистер Бернсайд явился без обычной своей папки с заявлениями, петициями и прочей бюрократией. Вместо этого он держит в руках то, что напоминает подарочный сверток, украшенный бантом. Мне интересно, а потому я, крадучись, прикрываясь кустами, пробираюсь к той стороне дома, откуда видно парадную дверь.

Бернсайд приглаживает свой прикрывающий лысину зачес и четырежды стучит. Потом добавляет пятый стук, лишний раз доказывая тем самым свой несносный характер.

Мой отец открывает дверь, но только наполовину.

– Добрый день, Билл, – говорит он. – Чем я обязан тому удовольствию, что вы доставляете мне своим визитом?

Означает же все это: «Какого черта тебе от меня нужно?»

Бернсайд улыбается, демонстрируя зубы слишком белые, чтобы быть естественными.

– Просто проверяю, как обстоят дела у семей в нашей округе.

После чего внимательно осматривается, демонстрируя деланую заинтересованность.

– Должен сказать, – говорит он, – что меня очень интересуют некоторые из уникальных приспособлений, которыми вы оснастили свое хозяйство.

– Вы имеете в виду нашу теплицу, против которой возражает Ассоциация?

– Вода под мостом, – говорит Бернсайд, делая жест рукой, и на его запястье звякают золотые часы, которые он получил при увольнении, а также его индивидуальный медицинский смарт-браслет. Не знаю, как у него со здоровьем, но даю пять против десяти, что он не складирует положенные ему лекарства.

– А разве вы не слышали, – спрашивает отец, – что под мостом воды уже нет?

Бернсайд смеется, но его смех не снимает напряжение, а, напротив, усиливает. И тогда Бернсайд протягивает моему отцу подарочный сверток.

– Это от меня и моей жены, – говорит он. – Просто для того, чтобы нам было легче забыть прошлое.

– Очень мило с вашей стороны, Билл, – произносит отец. – И это, полагаю, означает, что вы, как и Ассоциация, не станете возражать, если я укреплю забор. Я подумываю о десяти футах.

Бернсайд ощетинивается, но берет себя в руки и заявляет:

– Я поговорю с членами совета. Не думаю, что с этим возникнут проблемы.

– Могу ли я быть вам еще чем-нибудь полезен? – спрашивает отец, явно наслаждаясь своей победой.

– Как я и говорил, я обхожу соседей, чтобы сообщить всем, что Ассоциация домовладельцев планирует объединить некую часть ресурсов, которыми мы все располагаем. Будем помогать друг другу во времена кризиса…

Ни слова не говоря, отец ждет продолжения. Бернсайд, не чувствуя поддержки, пребывает в явном затруднении.

– Я уверен, что ваша семья готова ко всему, – продолжает он, вновь демонстрируя свои фарфоровые зубы. – Но, конечно, есть люди, которых нынешняя ситуация застала врасплох.

– Что конкретно вы хотите мне сказать, Билл? – прерывает его мой отец уже не столь радостным тоном, как минуту назад.

– Мы просим всех помочь нам в создании общих запасов, – отвечает Бернсайд и добавляет: – Уверен, что вам могут быть необходимы некоторые вещи, которыми другие располагают в избытке, и наоборот.

– От каждого – по способностям, каждому – по потребностям? – усмехается отец. – Таков ведь принцип социализма? Не думал, что услышу этот лозунг из уст такого прожженного капиталиста, как вы.

Да, отец явно наслаждается разговором. Улыбка Бернсайда превращается в гримасу.

– Не нужно никого обижать, Ричард, – говорит он. – Мы все в одной лодке. Из этого и нужно исходить.

– Если все соседи участвуют в создании общих запасов, то почему подарок вы принесли только нам? – спрашивает отец.

Бернсайд, перед тем как ответить, делает глубокий вдох:

– Вы же помните, в прошлом мы не очень-то ладили. Теперь же нам следует проявить добрую волю. Это всем явно понадобится.

Он поворачивается и идет по дорожке, ведущей от нашего крыльца к улице. Отец разворачивает сверток. Там оказывается бутылка «скотча». Дорогого.

– Спасибо, Билл, – с почти виноватой улыбкой кричит отец вслед Бернсайду. – Из нее получится хороший «коктейль Молотова».

– Лучше пить со льдом, – отзывается Бернсайд, пропустивший шутку мимо ушей. – Поговорим позже.

3) Алисса

В воскресенье просыпаюсь поздно. Всю ночь переписывалась с друзьями и подругами, обменивалась с ними историями о прошедшем дне. Мора, вечный борец за социальную справедливость, вместе с родителями штурмовала здание мэрии. Фараз весь день провел с отцом – тот налаживал мембранную систему очистки, способную превращать мочу в питьевую воду. Забегая вперед, сообщу: система не работает. А Кэсси весь день в своей синагоге разливала воду в бутылки, помогая старикам.

– Это мой религиозный долг, – сказала она. – К тому же сын нашего ребе – такой красавчик!

Полусонная, отправляюсь в душ, по привычке отворачиваю кран и тут осознаю, что забыла взять полотенце. Беру его, возвращаюсь в душ и только теперь убеждаюсь в том, что вода не идет. Вот как! Ну не идиотка ли я? Включая душ, я же как раз думала об исчерпании ресурсов. Почему же в моих прославленных мозгах не включилась связь между душем и отсутствием воды? Я ведь знала, что воды в душе не будет. Но когда ты утром движешься на автопилоте, привычка и мышечная память заменяют рассудок. Верчу ручки кранов и забываю, в какую сторону включать, а в какую – наоборот. Но, пока воды нет, это не будет иметь никакого значения.

Итак, душ отменяется. Хмм. Обильнее, чем обычно, обрызгиваю себя дезодорантом и спускаюсь вниз.

– Доброе утро, милая, – встречает меня мать. На завтрак сегодня арбуз, который уже неделю лежит в углу нашего холодильника. На тарелке Гарретта арбузная корка, похожая на зеленую улыбку. Странный выбор блюда для завтрака, но смысл в том, что в арбузе много жидкости, так что мы убиваем сразу двух зайцев. К тому же уже почти время ланча.

Когда в кранах еще была вода, на это воскресенье я планировала поработать над сочинением о «Повелителе мух» Голдинга. Моя гипотеза состояла в следующем: если бы на необитаемом острове оказались не мальчики, а девочки, все пошло бы совсем по-другому. Когда я рассказала об этом учителю, мальчики в классе со мной согласились, но предположили, что все на острове умерли бы и гораздо быстрее. Конечно, моя гипотеза была полной противоположностью тому, что думали они. Сочинение я отложила на неделю, и сроком подачи был как раз понедельник. Но теперь вдруг все это потеряло смысл. Уже было объявлено, что школьный район завтра закроется, а к тому же мне теперь было безразлично, кто завладеет раковиной и кто в моей гипотетической версии романа станет мучить Хрюшу, то есть мисс Хрюшу.

Я считаю, что гораздо лучше чем-то заниматься, чем лежать и размышлять о том о сем. Нужно вернуться к нормальной жизни, а первым делом повидаться еще с одной подругой, Софией Родригес – нынешней ночью она не отвечала на мои сообщения. Ни на одно из тех, что я ей послала. Что ж, пойду и постучу в ее дверь, как я делала, когда мы обе были детьми.

Я выскальзываю на улицу и двигаюсь к дому Софии, который находится на соседней улице. По пути стараюсь понять, в каком состоянии пребывает наша округа. Почти у всех стоящих на обочине машин ветровые стекла в пыли и следах расплющившихся насекомых. Большинство газонов либо находятся в запустении, либо превратились в огороды, на которые высажены разные сочные растения. Некоторые люди даже покрасили свои газоны зеленой краской – так в морге покрывают косметикой лица умерших.

Запрещены были не только водяные бомбочки. Тогда же был принят закон, запрещающий наполнять частные бассейны. Это была неплохая идея – в период засухи иметь бассейн – излишняя роскошь. Люди, у которых тогда оставалась вода в бассейнах, использовали ее, чтобы мыть машины и поливать газоны. Но с тех пор, благодаря еще и интенсивному испарению, все бассейны опустели и стали такими же сухими, как раковины в наших домах.

Я добираюсь до дома Софии и вижу ее отца, который привязывает чемоданы к багажнику на крыше их «Хендая». Сначала я решаю, что он отправляется в очередную деловую поездку, но потом замечаю среди увязанных вещей любимую розовую сумку Софии и все понимаю. Семья Софии пакует вещи и уезжает.