Морячка с Кавказа

Морячка с Кавказа
Нина Александровна Иконникова

Интригующая история любви со вкусом моря. Любовь, которая пережила так много и пронесла через года это прекрасное чувство. Книга написана так, как будто Вам её рассказывает подруга. Наливайте кружку чая, усаживайтесь поудобнее и приготовтесь перенестись в 1991 год. Приятного прочтения.

Нина Иконникова

Морячка с Кавказа

Говорят «ходить в моря» – это образ жизни.

Это так, мои друзья: от юности до тризны.

Не меняется моряк, в этом его суть.

И поймет его лишь тот, кто прошел тот путь.

Таисия Нестерова

Заканчивается 1991 год. За окном квартиры неприветливая зима. Порывистый ветер бросает колючие ледяные хлопья в окна. От этого стука в окно и воющего звука на душе так неуютно и беспокойно. В ожидании сына с тренировки по плаванию я сижу у зеркала и пристально вглядываюсь в свое отражение. И с огорчением замечаю новые «поцелуи» возраста. Да-а, морщинки подкрадываются как грабители в банк – внезапно и нагло, не спрашивая у тебя разрешения. А так хочется быть долго-долго молодой и красивой. Но к моему великому сожалению эликсира молодости пока не существует, годы неумолимо берут свою дань: внезапно появляется одна морщинка, затем вторая.

Горестно вздохнув, оторвалась от зеркала и посмотрела в окно на темную улицу. Да где же Игорь так долго? Что-то он сегодня сильно задерживается. А у меня, признаюсь, всегда тревожно на душе, если он приходит позже обычного времени. Уж больно тревожные настали времена на Кавказе. В Грозном сейчас практически полное безвластие. Вернее власть есть, но защиты от бандитов нет никакой.

Наконец-то звенит дверной звонок, и я быстро бегу к двери. Открываю, и мне на руки падает сынуля. Оцепенев от ужаса, смотрю на него: Игорь очень сильно избит. Вместо лица кровавое месиво, нет шапки, курточки, оставшаяся одежда изорвана в клочья и залита кровью.

– Игорек! Кто тебя так? За что? Что произошло? – испуганно расспрашиваю и осторожно помогаю снять пропитанную насквозь кровью рубашку. Мои руки непроизвольно трясутся. Сын тихо стонет.

– Сейчас «Скорую» вызову, – метнулась к телефону.

– Мам, не нужно. Я в больницу все равно не поеду. Завтра полугодовая контрольная работа по математике, а мне ее обязательно нужно написать. Я помоюсь и посплю, а к утру все пройдет. Не переживай ты так.

Игорь учится в медицинском колледже, а сейчас у него началась сессия, поэтому ему нельзя пропустить ни одного дня. Я понимаю, что произошло что-то страшное. Потому что мой мальчик первый никогда не ввязывается в драки, он очень спокойный по характеру.

– Да кто же тебя так избил и за что?

– Трое взрослых чеченцев. Я стоял на остановке после тренировки и ждал автобус. Они подошли ко мне и нагло потребовали, чтобы я им отдал деньги. А у меня какие деньги? Я им ответил, что у меня ничего нет. Да и не нужны им мои копейки, это же был повод прицепиться. Двое сразу же схватили меня за руки, а третий ударил в лицо ногой. Потом сбили меня с ног, повалили на землю и стали бить ногами. Обидно, мам, очень обидно. Ты же знаешь, что я по натуре не задира, но за себя постоять всегда сумею. Понимаешь, они хотели меня убить за то, что я русский. Избивали и все время ругались, и в голову ногами целились. Но я все же сумел подняться и ответить им достойно: руками закрывался, а ногами тоже их бил. Тут на мое счастье, какой-то мужчина мимо шел, закричал на них, они и убежали. Странно, что его не стали избивать, он же тоже русский. Если бы не он, точно бы меня убили. Ведь численный перевес был на их стороне. Хотя и я в долгу не остался. Гады, по одному не нападают. Тогда я бы с ними по отдельности точно разделался.

– Нет, сынок, на двоих они бы не кинулись. Такие как они нападают как шакалы стаей – только на одиноких прохожих. Дай Бог тому мужчине здоровья, что не побоялся заступиться за тебя. Тебе очень больно?

Как же за него от страха сжимается мое сердечко! Но я не должна подать вид, что боюсь. Для сына – я сильная женщина.

– Все в норме, мам. Я сейчас помоюсь, и к утру все пройдет.

Пока Игорек моется в ванной, я сижу на кухне и тихонечко плачу от бесконечного животного ужаса. То, что мальчишки дерутся в школе между собой, это нормально, никто еще без синяков и шишек не вырос. Но в нашей сегодняшней ситуации все более трагично: детей избивают взрослые. Раньше такого не было никогда. За последний год в окно нашей квартиры уже несколько раз бросали бутылки с зажигательной смесью. Хорошо, что в нас не попала эта смертоносная тара, только шторы сгорели. Но это такая мелочь: сгоревшие портьеры. Намного страшнее другое – Во время пожара на улице гортанные мужские голоса кричали, что если русские свиньи не уберутся к себе в Россию, они нас всех зарежут. И не нужно быть оракулом, чтобы не заметить, что напряжение в республике достигло верхней точки.

Да и на работе у меня творятся странные вещи – в день иногда увольняется по сто человек. Но руководство делает вид, что ничего не происходит. Уехали почти все русские, да и не только. Все, кто мог, и было куда, уже уехали. Но мне ехать некуда. Моя единственная сестра живет в Украине. Она, конечно, зовет к себе. Но теперь и Украина становится заграницей, поэтому этот вариант отпадает. В принципе, нас еще родная сестра папы зовет к себе во Владивосток. Там вроде бы даже работа есть. И остановиться на первое время есть где. Но принять такое заманчивое предложение я не могу. Ведь Владивосток так далеко от Грозного – на другом конце земли. А у меня здесь на руках еще и старенькие родители. И я на сегодняшний день в семье единственный кормилец.

Еще одна ночь без сна. В последние месяцы практически перестала спать. Даже если все-таки засыпаю, то и во сне испуганно прислушиваюсь к малейшему шороху. А как хорошо мы раньше жили! В трудную минуту во всем поддерживали друг друга и помогали. И нам было абсолютно безразлично, кто ты по национальности. Главным было – хороший ты человек, или плохой. Это был единственный жизненный критерий. Все праздники как одна дружная и огромная семья встречали вместе. Тосты лилось полноводной рекой. И казалось, что так будет вечно. Потому что мы все были одной национальности – дети России. Сын стонет во сне. Услышав, я замираю от страха за свою кровиночку. «Господи, что мне делать? Подскажи, помоги», – шепчу Ему. Только на Всевышнего моя последняя надежда. Больше не на кого надеяться.

Утром, увидев Игоря, невольно вскрикнула от ужаса: все тело сына черно-синего цвета. Губы распухшие, глаза, как крошечные щелочки, заплыли от отеков.

– Мам, перестань. Все нормально, – мой мальчик еще и утешает. Хотя видно, что каждое слово причиняет ему сильную боль. – Я напишу контрольную работу по математике и сразу же вернусь домой. Отлежусь, и все будет хорошо. Сама понимаешь: конец полугодия, я не могу ничего пропустить. Не переживай так. Живой же.

Сын очень терпеливый и не переносит ахов и вздохов вокруг себя, считает, что жалость унижает. По этой причине слезы, вздумавшие без разрешения выкатиться из моих глаз, я моментально вернула назад. И, перекрестив его на прощание, отправила в колледж. Сама быстренько стала собираться к себе на работу. Но жестокое избиение сына совершенно выбило меня из колеи. Я почти ничего не соображаю, все как в тумане. Спасибо, ноги автоматически несут меня в нужном направлении.

Когда пришла в кабинет и села за стол, то поняла, что делать ничего не могу, все валится из моих рук. Так, нужно немного успокоиться. Привычно оглядев уютный, располагающий к работе, свой кабинет, встала и полила огромную пальму. Погладив ее тонюсенькие нежные листочки, вроде бы начала успокаиваться. Но в голове тревожно пульсирует только одна мысль о том, что же мне делать. Бежать – вот очевидный ответ. Да, да, бежать отсюда нужно срочно. Но куда? Где и кому мы нужны? Кто нас ждет? Мы прожили в Чечне всю свою жизнь.

Но с леденящим сердце ужасом прекрасно понимаю, что именно здесь, дома, сына могут убить в любую секунду. Убить за то, что он – белокурый и синеглазый, а это очень раздражает местных националистов. И мне нужно спасать его. Да и родители уже старенькие, и пока не поздно, нужно отсюда всем уезжать. Невеселые мысли прервал приход мастера цеха, который принес триста заявлений на увольнение. Я смотрю на эту кипу бумаги, и удивленно спрашиваю:

– А куда же вы все уходите? Триста человек, это же целый цех. С ума можно сойти от такого количества увольняющихся. Где вы работу сейчас найдете?

– Да вы, что Виолетта Федоровна, не знаете, что ли? Мы по всей России в складчину дома себе строим, кто где. Мы как в прошлые годы, коммуной построились. Вот и сейчас, пока наш цех последней семье дом не достроил в Белгородской области, никто не увольнялся. Так все вместе дружно и уедем. И будем там крепко держаться друг за друга. Сообща в чужом краю проще выжить, чем по одному. Понимаем, что мы никому не нужны на чужбине, но и тут уже невыносимо. Вы же видите, что творится вокруг: детей нужно срочно спасать и самим бежать. Вы бы и о себе позаботились. Мальчишка у вас. Подумайте, что с ним дальше будет. А вы сами – молодая, красивая женщина, а без мужа. Значит, защиты у вас нет никакой. Уезжайте! И чем быстрее уедете, тем больше шансов остаться в живых. Здесь лучше уже не будет, а вот хуже       – это точно.

– Да некуда мне ехать. Вы же знаете, что у меня кроме сына еще двое стариков на руках. И я просто не могу себе позволить такую роскошь – взять и уехать. Я в ответе за них. Да и наш генеральный тоже особо не переживает. Никуда сам не уехал, и семья его здесь.

Пожилой мастер сел на стул. И так тихо-тихо сказал:

– Святая вы женщина: верите всем на слово. У генерального директора дом в Анапе уже достраивается. Будущим летом туда вся семья и переедет. Сейчас там сын его занимается отделочными работами. А то, что директор не бежит – это правильно. Он старой закалки человек и до конца выполняет свой долг. Знает, что ему по статусу не положено первому бежать. Но он тоже жить хочет. А вы вот лучше о себе подумайте, о том, как выбраться отсюда. Крепко подумайте. В воздухе уже порохом пахнет. Как бы не было поздно.

С этими словами он ушел. А я смотрю на заявления, и думаю о том, что какие у нас дружные люди. Молодцы, не бросали друг друга в сложной ситуации. Так, а что же мне делать? Запах пороха действительно уже висит над городом. Резко зазвонил телефон, даже вздрогнула от его громкого звука.

– Да, я слушаю вас.

– Виолетта Федоровна, вы только не волнуйтесь: все уже хорошо. Сына вашего прооперировали, он в безопасности, – в телефонной трубке раздался голос классного руководителя сына.

– Что?! – кричу так, что в кабинет на мой страшный вопль сбежались коллеги из соседних кабинетов.

Животный ужас схватил меня за горло. Ничего не объясняя своим растерянным сотрудникам, на ходу надевая шубу, выбежала из здания. Не застегиваясь, ничего не видя перед собой и не разбирая дороги, я, проваливаясь в сугробы, бегу по глубокому снегу. Мне совершенно нечем дышать, крик рвется из груди, но кричать нет сил. Оказывается, даже на это нужны силы. В хирургическое отделение больницы вбежала в таком состоянии, что какой-то пожилой мужчина, увидев меня, немедленно схватил за руки и насильно усадил в коридоре на стул.

– Уважаемая, тебе плохо? – заботливо спрашивает он.

Мое несчастное сердце так страшно колотится, что кажется, сейчас оно вырвется из груди. А в горле сухо и першит, словно наждачной бумагой кто-то провел. Я утвердительно киваю головой, но ответить ему не могу.

– Сестра! – зовет он, – женщине плохо.

На его крик пришла медицинская сестра моего возраста. И, профессионально оценив ситуацию, быстро сунула мне под нос резко пахнущую нашатырем вату. От этого запаха я прихожу в себя.

– Спасибо, – благодарю пожилого чеченца и медицинскую сестру, – я в норме.

Из ординаторской, привлеченный шумом вышел молодой хирург. Он приветливо мне улыбнулся, затем сел рядом со мной. Видя мое состояние, спокойным голосом сказал, что с моим сыночком все нормально. От его тихого, уверенного голоса я уже в состоянии спросить:

– Что произошло, доктор?

– Вашего сына вчера избили. Вы в курсе этого инцидента. В результате побоев лопнул кишечник: аппендицит. Хорошо, что он был совершенно пустой. Из-за того, что вы потеряли время, сегодня мальчика привезли к нам без сознания и практически без давления. Я его сразу же взял на операцию. Не волнуйтесь, теперь он будет жить. Вчера только нужно было в больницу обращаться, сразу же после побоев.

– Он не захотел никуда ехать. Убедил меня, что все обойдется. Ему стыдно стало, что попал в такую ситуацию, а достойного отпора он дать не смог. Мальчишка, есть мальчишка. А вот как я дала промашку? Нужно было его не слушать и врача вызвать. Спасибо вам, доктор, что спасли сына. Я могу на него посмотреть?

– Да. Но в палату не входите, ему нужно отдыхать. Все будет хорошо, он сильный мальчик. – Доктор устало поднялся и ободряюще улыбнувшись, провел меня к двери послеоперационной палаты.

Я долго смотрю через стеклянную дверь на своего сыночка, свою кровиночку. Бледненький, почти прозрачный, опутанный какими-то трубочками он спит. И я даю себе слово, что немедленно вывезу его из этого ада, где тебя могут убить за цвет волос, глаз, за вероисповедание. «Сынулечка мой родной, я обязательно найду выход. Ты только живи, мой хороший, выздоравливай. А я что-нибудь придумаю. Твоя мама – сильная женщина», – шепчу ему.