Колдунья из Треугольного переулка

– Да, Бог дал именно вам, евреям, Закон, – отчётливо услышала она дорогой для себя голос, – но не для того же, чтобы вы запрятали его в своём ковчеге, а для того, чтобы вы оповестили о нём всему миру! Неужели вы не понимаете, что только у дикого первобытного племени может быть свой, личный божок. А истинный бог, он один на всех, мы все его дети! И если я – человек, верующий в единого Бога, Творца Вселенной, то почему я не могу сочетаться браком с девушкой, которую люблю больше жизни только потому, что родился русским, а не евреем?!

– Аннушка… Девочка моя! Не может этого быть! – не веря своим глазам и задыхаясь от радости, банкир бросился к дочери. Но та сделала шаг назад и, как оружие, выставила перед собой руку.

– Где мама? – глухо спросила Анна, и сама не узнала своего голоса.

Йосиф Гурович опустил голову.

– Мамы больше нет, дочка.

Острая боль пронзила голову, ослепила. Пошатываясь, с трудом удерживая равновесие, Анна повернулась и пошла к выходу.

– Куда же ты! Постой, Анна!

– Прощайте, сударь, – не поворачивая головы, тихо ответила женщина.

– Аннушка, дочка, ты не можешь так уйти! Ведь я твой отец! – с отчаянием крикнул ей вслед Гурович, беспомощно протягивая к ней руки.

Анна молча открыла дверь, спотыкаясь и едва удерживая равновесие, спустилась по лестнице, и вышла на улицу. Там силы совсем оставили её и, облокотившись о стену дома, она сползла вниз на землю, обхватила голову двумя руками и тихо завыла:

– А-а-а!

Дверь неожиданно открылась, и на порог выскочила Стефа.

– А ну, вертайся назад, – сердито крикнула она ей. – Это что ж такое – с родным отцом такие разговоры разговаривать! Где это видано! Вертайся, тебе говорят!

Но Анна только отрицательно качнула головой. Она чувствовала, что ещё немного, и она лишится чувств.

– Ах, ты ж бессовестная-пребессовестная, – взяв руки в боки, стала стыдить её старушка. – Другая бы, молилась на такого отца, он ведь у тебя святой человек! А эта… – с негодованием взглянула она на неё, от возмущения не в силах продолжить фразу.

– Как вы сказали? – переспросила Анна, отнимая руки от лица. – Святой? Она минуту недоумённо смотрела на старушку широко открытыми глазами, и вдруг дикий смех сотряс всё её тело.

– Святой! Святой! – повторяла она, как безумная, корчась от смеха, в то время как слёзы заливали ей лицо.

– Да что же это такое деется? – растерянно запричитала бедная женщина. – Что же это такое деется, скажите мне, пожалуйста? Подойдя к Анне, она опустилась рядом с ней на землю и, обняв, заплакала сама.

– Ну, что ты, дитятко? Господь с тобой, зачем же так убиваться? Дай бог, всё образуется, – нашёптывала она ей на ухо, гладя по голове.

Простые ласковые слова успокаивающе подействовали на несчастную. Она поднялась и, помогая встать старушке, устало сказала:

– Этот святой, бабушка, разрушил всю мою жизнь. Лишил мужа, отправил на тот свет мою мать, оставил сиротой мою дочь. Он выбросил меня на улицу, в чём я стояла, и если я сейчас жива, то это только благодаря божьей милости и доброте чужих людей. Вот так.

– Не верю, – твёрдо отрезала преданная старушка. – Ни одному твоему слову не верю!

– Не верите, так спросите у своего хозяина! – гневно сверкнула глазами Анна и, развернувшись, побежала прочь.

– А-я-я-яй, – заголосила старая Стефа, схватившись за голову. – И что же это такое деется, я вас спрашиваю?

Глава 3. Исчезновение Мани

Анна не помнила, как добралась домой. Рыдания душили её, а пробудившиеся воспоминания жгли душу. Картины прошлого, одна страшнее другой, вставали перед её глазами: отъезд Николеньки и жгучая боль от разлуки с мужем, запах ладана и скорбные лики на иконах в свете свечей. Николай настоял на том, чтобы их любовь всё же получила божье благословение и после отказа раввина узаконить их брак, повёл любимую под венец в православный храм. Батюшка совершил над ней обряд крещения, и они венчались в маленькой местной церкви, где Николенька надел ей на палец золотое колечко с трогательным изображением голубя и голубки, удерживающих в своих клювиках колосок. Перед самым отъездом мужа Анна узнала, что у них будет ребёнок, и это изображение стало символичным.

– Аннушка, – попросил Николай. – Давай, если у нас родится девочка, назовём её Марией, в честь моей матери. Она у меня замечательная, и это имя принесёт ребёнку счастье. Так они расстались, договорившись о том, что в первый же его приезд домой они сообщат родителям о своём браке.

Потянулись долгие дни разлуки. Анна тосковала по мужу, беспокоилась о его судьбе и с трепетом прислушивалась к зарождающейся в своём теле новой жизни. Молодая женщина вспомнила, каким злобным и торжествующим было лицо её отца, когда он сообщил ей трагическую весть: Николенька, её муж и отец её будущего ребёнка, погиб в сражении, и уже никогда-никогда им не быть вместе! Мир рухнул в одночасье, ведь она потеряла не только мужа, но и своего отца, которого раньше любила и почитала: человек, бросивший ей в лицо страшное известие с радостной усмешкой на губах, не мог быть её отцом. Она бросилась из дома, осыпаемая его проклятиями, с разбитым лицом и, не разбирая дороги, побрела, куда глаза глядят. Ноги едва слушались её, голова кружилась, перед глазами плыли огненные круги, и в какой-то момент, потеряв сознание, она упала навзничь прямо на мостовую. Что было с ней потом, она не помнила. Ни как её подобрали мортусы[7 - Мортусы – от латинского слова «смерть». Так называли людей, которые подбирали погибших от чумы людей, укладывали их на телеги и отвозили за город. Это были заключённые, приговорённые к смертной казни. Они были одеты в чёрную просмоленную одежду, на руках у них были защитные руковицы, а на лицах – маска с вытянутой носовой частью, куда клали в качестве дезинфицирующего средства тёртый чеснок * В народе «чёрной смертью» называли чуму.], ни как, приняв за покойницу, погрузили на телегу поверх груды мёртвых тел и повезли на окраину города, где для жертв чёрной смерти* была вырыта большая общая могила. Эпидемия чумы в 1812 году охватила весь юг России, в том числе и город Николаев, где жила семья Анны.

Трупы погибших людей сбрасывали прямо в яму, а затем сжигали. Очнулась Анна, когда огонь стал лизать всё её тело. Обезумев от боли, она с трудом выбралась из ямы и всю ночь брела по дороге, утратив ощущение реальности того, что происходило с нею. Она не ощущала даже боли, хотя всё её тело было в страшных ожогах, и когда её родители решили, что она умерла, это в какой-то мере так и было: умерли её чувства, желания, не стало даже памяти о прежней жизни. Прежней Анны не стало, а та, что осталась, закрыла своё сознание для воспоминаний.

При входе на территорию больницы молодая женщина столкнулась с доктором Капилло, который нервно прохаживался перед воротами. Заметив Анну, он стремглав бросился к ней. Доктор был так сильно взволнован, что даже не заметил слёз на ее лице.

– Ах, Анна! – вскричал он, взяв её за руку. – Я так вас ждал! Представьте, Лиза сбежала!

– Как сбежала? Зачем? – с недоумением взглянула на него Анна. – Какое несчастье!

– Да что вы, Анна, какое же это несчастье? – горячо перебил её доктор. – Как вы не понимаете, ведь теперь я свободен! Я полностью свободен, и имею право сказать вам, что я люблю вас, Анна, что полюбил вас с самого первого взгляда, как только увидел! О, Анна! Если бы вы знали, как я счастлив, что, наконец, могу открыть вам своё сердце!

Анна мягко отстранила его руку, и доктор только сейчас заметил страдальческое выражение на её осунувшемся заплаканном лице.

– Что случилось с вами, милая Анна? Почему вы плачете? – с тревогой спросил он.

– Ах, Аркадий Константинович, – вздохнула женщина, и глубокая печаль отразилась на её лице. – Если бы то, что я сейчас услышала, вы сказали мне ещё сегодня утром, поверьте, не было бы на свете женщины, счастливей меня. Но сейчас… сейчас…, – и она горько заплакала, закрыв лицо руками.

– Что такого могло случиться за это утро, чтобы ваше отношение ко мне изменилось, милая Анна? – с отчаянием воскликнул доктор. – Где вы были?

– У банкира Гуровича.

– Он что – отказал вам?! Не может этого быть, он ведь человек слова

– Гурович мой отец, – тихо сказала Анна. Доктор изумлённо уставился на женщину.

– Кто? Гурович?! – переспросил он, думая, что ослышался, но тут догадка озарила его лицо:

– Вы всё вспомнили, Анна… К вам вернулась память! Но ведь это же, замечательно, я так рад за вас!

– Мой муж погиб, моя мама умерла, – тихо сказала женщина. – Как видите, радоваться нечему.

– Но… – растерялся доктор, – это же, случилось много лет назад! Это прошлое, а жить нужно настоящим! – Для меня это случилось сегодня, – опустила голову Анна, – простите. Доктор смотрел вслед удаляющейся женщине, и отчаяние переполняло его сердце: Анна опять отдалялась от него.

Подходя к дому, молодая женщина не старалась скрыть следы своих слёз: сегодня они с дочкой потеряли самых близких им людей, и оплакивать их они должны вместе. Возле их дома на скамейке с понурым и растерянным видом сидел незнакомый мальчуган.

– Ты к кому? – подойдя, окликнула его Анна.

– Здравствуйте, – мальчик бросил на неё растерянный взгляд из-под пушистых ресниц. – Я жду одну знакомую девочку, её зовут Маня.

– Маню? – удивилась Анна. – Так это моя дочка, и зачем она тебе? Я тебя раньше у нас никогда не видела, как тебя зовут?

– Володя Гурьев, – поднявшись со скамейки, вежливо представился мальчик. – Хотя…, – замялся он, – если верить Мане, я не совсем Гурьев, и мне бы хотелось расспросить ее об этом подробнее. А вы – тётя Анна? Манина мама? – предположил он. – Я почему-то вас такой и представлял…

– Какой такой? – спросила Анна, невольно любуясь миловидным лицом мальчугана, обрамлённого светлыми, слегка вьющимися волосами.