Преподобный Сергий Радонежский. Игумен земли Русской

Однажды почитатели святого игумена из дальнего селения с берегов Волги привели в обитель бесноватого вельможу. По дороге он упирался и никак не хотел идти, так что несколько человек с трудом справлялись с ним, сковав его цепями. Когда весть о приближении этих людей дошла до преподобного Сергия, он велел созвать всю братию в церковь. Началось молебное пение о болящем, и по мере того, как продвигалась служба, он становился все более и более спокойным. Когда же из храма вышел Преподобный с крестом в руках и осенил им бесноватого, тот со страшным криком: «Горю! Горю страшным пламенем!» – бросился в лужу, оставшуюся после недавно прошедшего проливного дождя. С той минуты он стал совершенно здоров. Когда его спросили, зачем он бросился в воду, исцеленный бесноватый ответил: «Когда привели меня к Преподобному и он хотел осенить меня крестом, я увидел великий пламень, который исходил от креста и охватил меня со всех сторон. Вот я и бросился в воду, чтобы не сгореть».

В другой раз принесли в обитель больного, который заболел странной и очень тяжелой болезнью: в течение трех недель он не мог ни заснуть, ни принять пищи. Преподобный с молитвой покропил больного освященной водой, после чего тот заснул, а проснувшись, впервые за несколько недель поел. Из обители больной возвращался уже совершенно здоровым.

Свт. Стефан и прп. Сергий приветствуют друг друга. Клеймо иконы «Преподобный Сергий Радонежский в житии». 1-я пол. XIX в.

В житии преподобного Сергия рассказывается о нескольких случаях, свидетельствовавших о прозорливости великого русского старца. Самый поразительный и памятный из них относится к 1390 году. Однажды во время трапезы Преподобный вдруг встал из-за стола, сотворил краткую молитву, положил поклон в западную сторону и тихо проговорил: «Радуйся и ты, пастырь Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобою!». Удивленные столь необычным поведением игумена, братия приступили с расспросами. Преподобный не уклонился от ответа и пояснил: «В этот самый час… епископ Стефан, на пути в Москву, остановился против нашего монастыря и поклонился Святой Троице, и нас, смиренных благословил». Преподобный даже назвал место, где это произошло, и некоторые из братий – видимо, самых недоверчивых или самых нетерпеливых – поспешили отправиться туда. От людей, сопровождавших святителя, они узнали следующее. По каким-то причинам святитель Стефан, духовный друг и земляк Преподобного, очень спешил в Москву и поэтому, против обыкновения, не стал заезжать а Троицкую обитель, отложив этот любезный его сердцу визит до обратной дороги, но краткую остановку все же сделал, чтобы поклониться Святой Троице и послать привет своему духовному другу и братии обители. Впоследствии на месте остановки святителя Стефана поставили каменную часовню, которая стала памятником этой встречи на расстоянии двух великих подвижников.

Великий чудотворец и прославленный игумен, к которому за молитвенной помощью шли со всех сторон люди всех сословий и состояний, оставался смиреннейшим из всех иноков обители. Он ходил в стареньких, плохоньких рясах, сшитых из домашней выделки сукна, много раз чиненных, порыжелых от дождей и ветров. Преподобный Епифаний с умилением сердечным рассказывает о том, как сшил себе рясу Преподобный из залежалого и плохо прокрашенного сукна, которое никто из братии не хотел брать: целый год ходил он в этой рясе, не снимая ее, пока не сползла она с его плеч.

Наверное, опытному подвижнику о высоте его жизни рассказали бы его глаза, из которых на людей смотрел уже Сам Бог, его кроткая и добрая улыбка, неуловимый для простого смертного аромат святости, который овевал его крепкую сухую фигуру. Глазу же не посвященных в тайны духовной жизни людей предстоял бедный инок, постоянно занятый каким-нибудь черным трудом.

Таким его увидел крестьянин, пришедший из дальнего села специально для того, чтобы посмотреть на знаменитого игумена, начальника славящейся по всей земле Русской обители, друга великих святителей, советника и вдохновителя могущественных князей. А ему показали убогого старца в ветхой ряске, копавшего в огороде грядки! Пришелец разобиделся не на шутку, но все же дождался «чернеца», который, выйдя из калитки и о чем-то поговорив с братиями, смиренно поклонился ему до земли и пригласил его к себе в келлию. За трапезой крестьянин поведал смиренному старцу свою печаль: вот, пришел издалека, а прославленного игумена так и не увидел. «Не скорби, брате, – утешил его Преподобный, – Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не уходит печальным. И тебе Он скоро покажет, кого ты ищешь». Не было предела изумлению этого почитателя святого игумена, когда узнал он, наконец, в гостеприимном хозяине того, кого так хотел видеть, – узнал по тому, с каким почтением поклонились смиренному старцу в ветхой рясе нежданно нагрянувший в обитель князь и его свита.

Эти и другие чудеса свидетельствовали о благодатном состоянии души Радонежского игумена, о силе и постоянстве его молитвы, отворившей для него Небеса. Преподобный был искусным делателем «умной молитвы», которая совершается в сердце и, проникая все внутреннее существо человека, озаряет его Божественным Нетварным светом.

Об истинном понимании природы этого Света в XIV веке в Православной Церкви шли напряженные споры. Отшельники, удалившиеся из обителей, чтобы следовать примеру древних отцов, после многих лет суровой аскетической жизни достигали этих благодатных состояний. От них узнал о Нетварном Свете и весь православный мир. Особенно распространена была эта молитвенная практика на Афоне, откуда обновленное учение святых отцов о молитве распространилось по всем православным странам. Делателей «умной молитвы» стали называть исихастами.

Знание о Нетварном Свете было добыто в труднейшем подвиге поста и молитвы, которым души подвижников высветлялись до небесной чистоты, без которой невозможно узреть Бога. Бога, по слову апостола, не видел никто и никогда (см.: Ин. 1, 18; 1 Ин. 4, 12), и невозможно человеку постигнуть сущность Бога, узреть Его даже мысленным взором – лишь сподобившиеся Царствия Божия встретятся с Ним лицом к Лицу. А в земной жизни, по обетованию Господню, дается великим подвижникам созерцать Божественный Свет – проявление Божественных энергий, действующих в мире. Афонцы, шедшие по стопам святых отцов, своей жизнью подтверждали добытое древними знание о том, что не может человек познать Бога иначе, чем путем подвига очищения собственной души от греховной скверны молитвой и постом, не убив в себе ветхого Адама и не облекшись во Христа, потому что только чистии сердцем Бога узрят (ср.: Мф. 5, 8). Знание это было драгоценным даром святых подвижников всем живущим на земле, но не все смогли его воспринять.

Европа в то время уже стояла на пороге эпохи Просвещения, и новые учителя уже уводили народы от истинной веры в дебри бескрылого рационализма. Человек, с его поврежденной грехом душой и несовершенным умом, становился мерой вещей, и Сам Бог казался ему уже не таким великим, всемогущим и непостижимым, каким Его восприняли первые христиане, смиренно и самозабвенно поклонившиеся Христу. Кумиром отступивших от правой веры стал итальянский монах Варлаам, умный, проницательный и красноречивый. Он принял Православие, но истинно православным не стал, а стал, наоборот, смущать народ своим лжеучением. Европейцы приняли его учение охотно. Ведь вместо поста и молитвы, вместо самоограничения и покаяния, вместо долгих ночных бдений и богослужений он предложил способ познания Бога легкий, простой и весьма комфортный. Если истинно и правильно только то, что можно познать разумом, то и Бога можно постичь путем строгих логических рассуждений и размышлений. Все, что говорят монахи, – прелесть и заблуждение: никакого Божественного Света в природе быть не может, а перемолившиеся и перепостившиеся иноки видят лишь отражение света тварного. Тот же свет, а не какой-либо иной созерцали и апостолы на Фаворе.

За верность православному учению о путях познания Божественных действий в мире восстал святитель Фессалоникийский Григорий Палама (1296–1359). Восприняв от афонских старцев науку умной сердечной молитвы, он удалился на пустынное жительство в пещеру и провел там несколько лет в подвиге молитвы и созерцания. Однако он был вынужден покинуть Афон из-за частых нападений турок. Преподобный Григорий поселился в Фессалонике и принял священнический сан. Прожив там пять лет, он опять возвращается на Афон, где и начинается его длительная и изнурительная эпистолярная борьба с Варлаамом и его учениками за высокое православное монашеское подвижничество, за Святую Гору Афон, за истинное знание о Боге.

В эту борьбу оказались вовлеченными святители, монахи, простые миряне во всех православных странах, и победа в этой борьбе оказалась настолько важной, что в уже сложившийся и веками действовавший церковный Устав отцы Церкви решились внести немаловажное новшество: во второе воскресенье Великого поста установили празднование памяти святителя Григория Паламы. Это стало как бы продолжением Торжества Православия, когда Церковь вспоминает победу над ересью иконоборчества.

Преподобный Сергий в своей радонежской глуши делал то же великое дело, которое творили все великие исихасты того времени. Несомненно, он знал о том, что происходило в православном мире, и о нем самом знали в Константинополе. Он был духовным другом и соратником святителя Московского Алексия, который бывал в Константинополе и находился в дружбе с Константинопольскими Патриархами. Константинопольские Патриархи Филофей и Каллист I сами были искусными делателями «умной молитвы». От Патриарха Филофея преподобный Сергий получил послание и дары. Писал к нему и Патриарх Каллист I. Искусный делатель умной молитвы, святитель Московский Киприан был в духовной дружбе с Преподобным, который высоко ценил богомудрого святителя и во время смуты в церковных делах, возникшей после кончины святителя Алексия, держал его сторону, рискуя навлечь на себя гнев великого князя Димитрия. Святители признавали высокий духовный авторитет Радонежского игумена и благоговели перед очевидной святостью смиренного старца.

Господь открывал ближайшим ученикам Преподобного, что их любимый авва достиг такой высоты созерцаний, что Божественный свет нисходит на него и от него невидимо изливается вовне. Преподобный Исаакий Молчальник, бывший одним из самых близких учеников Троицкого игумена, видел некий Божественный огонь, исходивший из руки благословляющего Сергия и окружавший как благословляющего, так и благословляемого. Архимандрит Симон видел, как курился над престолом в алтаре тот же Божественный огонь во время служения Преподобного, а потом, свившись, ушел в чашу, из которой причастился Божий угодник. Видели ученики в небесном сиянии Ангела, сослужащего их смиренному игумену и следовавшего за ним неотступно, покрывая и его небесной славой.

Видел и ощущал этот огнь и бесноватый вельможа, приведенный к Троице за исцелением, о чем было рассказано выше.

Угодно было Господу засвидетельствовать высоту подвижнической жизни Преподобного и перед посланцами далекого Константинополя. Прибывший по делам в Москву греческий епископ, наслышанный о подвижнической жизни Троицкого игумена, приходил в Троицкий монастырь, чтобы самому убедиться в правдивости того, что он слышал от других людей. Возможно, было в его душе недостойное его сана и святости того места, которое он собирался посетить, любопытство. Может быть даже, что некое чувство превозношения столичного грека перед скромным русским игуменом затерянной в лесах небольшой провинциальной обители гнездилось в тайниках его души: как может в такой глуши явиться этот подвижник, который мог бы стать украшением и Святой Горы Афон?

Епископ уже подходил к обители, как вдруг им овладел непонятный страх, а когда, войдя в ворота, он впервые увидел игумена, внезапная слепота поразила его глаза, так что Преподобный вынужден был вести епископа за руку. Это вразумление Божие так подействовало на пришельца, что он тут же исповедал свои сомнения перед смиренным старцем. Преподобный Сергий сотворил молитву и прикоснулся к глазам епископа – и зрение тотчас же вернулось к нему. Потрясенный таким очевидным благодатным свидетельством святости русского подвижника, с тех пор епископ этот везде рассказывал о нем.

Видение Божественного огня при совершении литургии прп. Сергием

Молитве, очищающей, преображающей, низводящей на молящегося благодать Божию и творящей чудеса, более полувека учил преподобный Сергий своих учеников. А они, в свою очередь, учили этой молитве новых искателей истинно монашеской жизни, приходящих за этой наукой уже к ним, в новые обители, которые Господь судил им основать по всей земле Русской. Благодать Божия, низведенная на Русь этой молитвой, незримо просвещала, питала и укрепляла ее, созидая будущую Куликовскую победу.

Великий Авва русского монашества

Многого достиг Преподобный, устраивая жизнь обители не по стихиям мира, но по евангельским заповедям. Троицкая обитель создавалась и довольно долго жила по особножительному уставу – одной из принятых форм монашеского жительства. Братия собирались в храм на молитву, участвовали сообща в каких-то крупных делах, требующих общих усилий, подчинялись общим правилам, установленным игуменом, находились у него на духовном попечении, но каждый сам заботился о своих повседневных нуждах, в келлии своей имел свою собственность, иногда немалую, которой распоряжался по своему усмотрению. Это был не самый совершенный способ подвижничества и очищения души от страстей. Попечение о своих личных нуждах и пропитании скрадывали время и силы, предназначаемые на духовные подвиги.

Между тем издревле известно было и другое устроение монашеской жизни – общежительное, по образу первохристианских общин. При таком устроении нет у монаха никакой собственности, ему не надо заботиться о хлебе насущном, все необходимое получает он от монастыря и вместе со всеми исполняет послушания, какие назначает игумен. Свободная от всякой корысти, зависти и всякой заботы душа легче смиряется, очищается и становится легкокрылой в молитве и устремлении к небесному, самолюбие и себялюбие отступают перед братской любовью и самоотверженностью.

Преподобный Сергий хорошо знал жизнь и подвиги древних отцов и понимал, что общинное житие является более совершенной формой монашеской жизни, при которой удобнее достигается цель истинного монашества. Однако вводить общежительный устав в своей обители он не спешил – знал, что многие восстанут против этого нововведения, и не хотел столь решительно менять жизнь в обители, руководствуясь только своей волей, своим разумением. Между тем его духовный друг и единомышленник, святитель Московский Алексий, во всем разделяя взгляды своего духовного друга, решил опереться на авторитет Вселенского Патриарха. В 1355 году он был в Константинополе по случаю своего поставления на первосвятительскую кафедру и там нашел полное понимание в вопросе о необходимости реформирования монастырской жизни на Руси. Вскоре в Москву по делам Церкви прибыла греческая делегация. Она посетила Троицкий монастырь, и один из греков объявил святому игумену, что «Вселенский Патриарх Кир Филофей благословляет его и посылает ему поминки (подарки) – крест, параманд и схиму, вместе со своим писанием». Преподобный смутился и удивился – кто он, чтобы Вселенский Патриарх посылал ему письмо и подарки? На всякий случай переспросил, не ошиблись ли греки, точно ли к нему посланы. А когда убедился, что ошибки не было, принял их, как подобало принять столь высоких гостей, а затем пригласил отдохнуть в обители. Сам же скоро отправился в Москву к митрополиту Алексию: не мог смиренный старец без благословения святителя принять даров от Вселенского Патриарха и прочитать его послание. Вместе святой старец и святой митрополит прочли послание. В нем заключено было благословение ввести в обители общинное житие: «Божиею милостью Архиепископ Константинограда Вселенский Патриарх Кир Филофей, о Святем Дусе сослужебнику нашего смирения Сергию: благодать и мир и наше благословение да будет с вами. Слышахом убо еже по Бозе житие твое добродетельно, и зело похвалихом и прославихом Бога, якоже рече Господь: да возсияет свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех. Но едина главизна (правило) еще не достаточествует ти: яко не общее житие стяжаете. Понеже веси, Преподобие, и самый Богоотец пророк Давид, иже вся осязавый (исследовавший) разумом, ничтоже ино возможе похвалити, точию: се ныне что добро, или что красно, но еже житии братии вкупе. Потому и аз совет благ даю вам: послушайте убо смирения нашего, яко да составите общее житие, и милость Божия на вас и Пречистыя Богородицы, и всех святых, и наше благословение и молитва да есть с вами»[26 - См.: Никон (Рождественский), архиепископ. Житие и подвиги… С. 106.].

Послание из Константинополя

Введение общежительного устава потребовало значительных изменений в жизни обители. Устроены были особые помещения для трапезы, хлебопекарни, сооружены амбары, кладовые, подсобные помещения. В соответствии с общежительным уставом распределили новые обязанности между братией. Одним из первых келларей (управляющих монастырским хозяйством) был преподобный Никон Радонежский, одним из первых духовников – преподобный Савва Сторожевский, впоследствии духовником был преподобный Епифаний Премудрый, составитель Сергиева жития. Экклесиархом, следившим за порядком в храме и точным исполнением устава, был преподобный Симон. Клиросным послушанием ведал канонарх, находившийся в подчинении у экклесиарха. Ему же подчинялся и пономарь, зажигавший и гасивший лампады и свечи в храме, следивший за безукоризненной чистотой в нем, он готовил кадило, заведовал звоном. В обители был введен Иерусалимский богослужебный устав, более сложный и торжественный, чем Студийский, по которому молились в обители поначалу.

Так же подробно и строго регламентировалась и келейная жизнь. За соблюдением всех правил следил сам преподобный Сергий. Он же распределял послушания. Братия в келлиях должны были заниматься рукоделием, или, как тогда говорили, поделием. Одним из самых важных послушаний было переписывание книг и иконопись. Со времен Преподобного ведут свое начало лаврская библиотека и лаврская иконописная школа. Среди сохранившихся в Лавре древних книг есть те, которые держал в руках сам преподобный Сергий. Некоторые книги, по всей вероятности, были принесены на Маковец из Ростова.

От Преподобного укоренилось в монастырях на Руси служение ближним делами милосердия. Когда минули времена скудости и изобилие пришло в Троицкую обитель, Радонежский игумен не раздумывал о том, что делать с этим богатством. Он щедро раздавал милостыню нищим, помогал бедным мирянам. Больные находили приют и уход в стенах обители, застигнутые в пути непогодой жили здесь до тех пор, пока дальнейший путь не становился безопасным. Князья и воеводы со своими дружинами заходили к страннолюбивому игумену и здесь получали стол и ночлег. Своим ученикам преподобный Сергий дал непререкаемую заповедь не оставлять дел милосердия, странноприимства и благотворения и обещал, что обитель будет процветать до тех пор, пока эта заповедь будет исполняться.

Болит душа святого игумена о будущем святого места, в котором Господь судил ему подвизаться: устоит ли монастырь в эти неспокойные, неверные времена, будет ли здесь гореть светильник иноческой жизни после его ухода в вечность? И однажды дается ему небесное знамение о будущих судьбах обители. Во время ночной молитвы услышал вдруг Преподобный, что кто-то зовет его по имени. Сотворил молитву, перекрестился, отворил окно – и увидел дивное видение: свет ярче дневного прогнал ночной мрак в лесную глушь, а над обителью парит огромная стая прекрасных птиц. Некий голос сказал ему, что так умножится братия в его обители, которая и после его кончины не оскудеет подвижниками, и будут они украшены высокими добродетелями, если захотят последовать по стопам своего учителя. Радость святого игумена была столь велика, что он почувствовал необходимость разделить ее с кем-то из своих близких учеников. Он позвал архимандрита Симона, того самого, который пришел к нему из Смоленска, и тот успел увидеть лишь некую часть дивного света, но до утра радовался радостью своего духовного друга и пел с ним хвалу Господу, посетившего их такой радостью.

Свято-Троицкую Сергиеву Лавру по справедливости можно назвать матерью обителей российских, а преподобный Сергий стал великим Аввой, учителем русского монашества Северо-Восточной Руси, и позднее – всего российского монашества. Сам Преподобный всегда имел перед глазами образ преподобного Феодосия Киево-Печерского, подражая ему и в своем монашеском подвиге, и в игуменском управлении обителью. А за образом преподобного Феодосия не были скрыты от него и древние великие святые отцы, высокой жизнью в подвиге молитвы, поста и покаяния достигшие высот богосозерцания и богоподобия и оставившие миру великую науку святости. Их писания были ежедневной духовной пищей Троицкой братии.