Позови его по имени (Самурай)

– Я не знаю, откуда он черпает такую силу проникновения в человеческие души и как удается ему лечить их одним неведомым прикосновением, но без его помощи мне пришлось бы сегодня очень трудно. Иногда мне казалось, что Нисан просто поддерживает нас с вами под локоть и говорит то, что хотели бы сказать мы…

– Да? – нахмурился Ошоби. – Тебе это тоже показалось?

Он покачал головой и вдруг развел сведенные было брови, вздохнул.

– Что ж, это большая честь для нас – получить приязнь «танцующего монаха». А имя Нисана хорошо известно в кругах высоких знатоков боевых искусств. Недаром Шоган, услышав имя поединщика, которого выставил Китай, нимало не колеблясь, тут же назначил бойцом за честь Японии своего лучшего самурая.

– Признаться, я удивилась, что китайцы в этот раз выставили не бойца Шаолиня.

– Не каждое столетие рождается Великий Воин, Нази! Мастера Шаолиня признаны во всем мире, но и я не нахожу сейчас в стенах его бойца сильнее Нисана. Хотя стиль его – не кун-фу… точнее, не совсем кун-фу…

– Вот как?! – изумилась девушка. – Но что?

– «Танцующего монаха» надо видеть в бою. Поверь мне, ты не забудешь этого зрелища никогда. Само по себе чудо уже то, что мы, смертные, иногда видим этих небожителей, – улыбнулся Ошоби.

Они посмотрели друг на друга и неожиданно оба поняли, что говорят совсем не о том, что вызывает такую боль в душе.

Ошоби вновь помрачнел.

Они долго молчали, слушая, как поёт где-то в щели одинокий сверчок. Ночной ветер из незакрытого окна мягко покачивал лепестки ветки сакуры на столе.

– Это будет страшный поединок, девочка моя, – наконец глухо произнёс Ошоби. – Боюсь, как бы не поколебались основы мироздания в этой дуэли. Никогда ещё не сходились в бою такие разнородные стихии. Китайцы выставили «Носителя духа», потому что хорошо знают, каких бойцов культивирует при своём дворе сегодняшний Шоган. Меня ничуть не удивило, в каком шоковом состоянии оказался самурай Токемада, распознав до конца своего соперника. Не познал рассудком – да и никогда не познает! – а душа содрогнулась! И ещё как!! Он желал бы видеть против себя головореза Мунчхона, а нашел…

– …своего отца Сёбуро, – тихо закончила Нази. – Отец! – горько воскликнула она. – Не судите его строго! Ведь он не виноват в том, что…

– …что из него сделали монстра?! – гневно воскликнул, уже не сдерживаясь, Ошоби. – Нет, Нази! Нисан сказал ему в глаза, что за каждый свой шаг и выбор человек должен отвечать! Сёбуро рос в той же среде, но сделать из него машину для убийства не удалось никому! Шоган так и не смог простить ему наличие живой души и живой совести, успешно перенеся вытаптывающий сапог на его сына!.. О, небо! что это будет за поединок! Вся мощь сокрушительной фанатичной японской агрессивности рухнет на этого светлого мальчика, – и носителем этой мощи будет сын Сёбуро Токемады! До какого дня я дожил!

– Отец!.. Но, быть может, дух Сёбуро ещё проснётся, и когда-нибудь…

– Нет, – вдруг совершенно спокойно и твёрдо произнёс старый Ошоби. Так человек, полностью смирившийся с неизбежным, берёт себя в руки после редких болевых всплесков. – Нет, девочка моя. Не лелей напрасные мечты. Чудес не будет. Сёбуро мёртв. Не ты ли говорила мне вчера об этом?

Он подошёл и поднял её за плечи.

– Оставь посуду слугам. Иди и отдохни перед нелёгким днём. Помни только твёрдо одно: мы – Независимые Свидетели – не имеем права давать волю эмоциям и пристрастиям в течение поединков, какой бы ход не принял бой. Эти поединки – не наши, и мы даже не судьи. Мы только чёткие беспристрастные свидетели, глаза, уши и память. Храни сердце от лишних ран. Ты поняла меня?

– Да, отец. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи…

***

Нази вышла на террасу, опоясывающую дом, медленно прошла по лунным квадратам и теням к своему любимому месту, где сад, омываемый широким мощным потоком, почти вплотную подступал к дому. Шумела в темноте чёрная пенящаяся вода, ветви деревьев роняли в неё хлопья цветочных лепестков.

«Хошипу…позови его по имени…»

Опершись на деревянные резные перила, девушка скорбно смотрела в заводь. Ночь обступила её душу мертвящим кольцом. Гасла надежда…Умирал… умер дух высокой чести самурайства…

«Великие неприятности ждут тебя, если ты позовёшь его по имени…»

Умер дух Сёбуро Токемады… Для чего тогда жить?..

«Слёзы твои прольются дождём, тебе не сдержать их…»

Негромкие шаги раздались в конце коридора, они медленно приближались. Не поворачивая головы, Нази пыталась угадать, кто это. Вдруг поняла и почувствовала, как горячо и сильно забилось сердце.

Шаги замерли за её спиной.

– Эти места действительно очень красивы, – произнёс самурай Токемада. – Они напоминают мне долину моего детства. Мне жаль, что я не знал об этом раньше. Я бы чаще бывал здесь.

Нази продолжала смотреть на струящийся поток. Потом негромко сказала:

– Когда я была ещё ребёнком, каждый год ко Дню Любования Цветами мы с мамой и отцом делали из коры маленькие лодочки и устанавливали на них разноцветные фонарики. Когда наступали сумерки, все ребятишки округи спускали свои кораблики вниз по течению потока и загадывали вслед им заветные желания. Это было необычайно красиво и трепетно! Огоньки уплывали, и струящиеся отблески их ещё долго змеились по чёрной воде. Помню, в этот вечер в садах всегда нежно и печально звучала флейта…

Самурай шагнул из темноты и встал рядом с девушкой, тоже положив на перила локти.

– Мы тоже делали с мамой фонарики, только подвешивали их на бамбуковые трости. Если не было военных действий или особых поручений Шогана, отец обычно приезжал на День Любования в отпуск. Возле нашего дома тоже протекал широкий ручей, и отец устроил над ним навесной арочный мостик. Мы стояли с мамой в сумерках на этом гулком мостике с фонариками и ждали стука копыт по дороге. Иногда он мерещился мне: так сильно билось сердце…

Он задумался и замолчал.

Так они и стояли ещё некоторое время неподвижно над чёрной струящейся лентой воды, и глянцевый атлас её, вихрясь и пенясь в ночи, не отражал в себе ничего.

***

Ранним утром, облачившись в ритуальные одежды клана Ошоби, Нази зашла в комнату отца. По сладковатому мареву ароматических благовоний, ещё наполнявшему собою воздух, она поняла, что отец уже совершил утренние молитвы. Сам Ошоби задумчиво сидел возле окна лицом к двери, поджидая дочь. Увидев её, улыбнулся и хотел было уже по традиции спросить, как прошла ночь, но, внимательнее приглядевшись – промолчал и тоже посерьёзнел. Подошел, положил руки на плечи дочери, долго смотрел в её глаза. Потом благословил и повязал ей лоб узкой белой лентой с вышитым на ней иероглифом «Беспристрастность». От жертвенника, ещё курящегося тонкой струйкой благовонного дыма, принес меч с перевитой черной тесьмой рукоятью и узорчатой рапидой. Тускло сверкнули вороненые старинные ножны. Нази приняла оружие из отцовских рук, поцеловала и продела в перевязь.

Уже возле дверного проема девушка обернулась.

– Позвольте мне задать вам один вопрос, отец. Я знаю, что вы никогда не пытались говорить с Матэ о его отце. Скажите мне – почему?

Ошоби собранно глянул в её глаза:

– Ты ошибаешься, Нази. Я пытался.

Мрачные тени каких-то воспоминаний скользнули по его лицу. Она не отрывала глаз, но старик сказал единственное:

– У меня росла дочка. Я хотел, чтобы она жила.

Девушка опустила глаза. И тоже тихо, но требовательно добавила:

– А потом?

– Потом было уже поздно. Ты видела вчера сама. Матэ Токемада – сын Шогана.

Она промолчала, медленно повернулась и пошла к двери.

Ошоби вышел следом.

Было ясное свежее утро. Первые лучи солнца пробились сквозь древесные заросли и засияли в миллиардах капелек росы.