На рубеже веков

На рубеже веков
Нина Николаевна Гайкова

Непривычные для многих и не слишком радостные размышления, о писателях рубежа веков – А.П. Чехова, А.И. Куприна, М.А. Булгакова. Остальное – в книге.

Нина Гайкова

На рубеже веков

Часть первая. Призванные исцелять.

Cura te ipsum (Исцелися сам)

Глава первая. Эскулап не исцеляет.

«За отсутствием доктора, уехавшего с становым на охоту, больных принимают фельдшера: Кузьма Егоров и Глеб Глебыч… Кузьма Егоров, в ожидании, пока запишутся больные, сидит в приемной и пьет цикорный кофе. Глеб Глебыч, не умывавшийся и не чесавшийся со дня своего рождения, лежит грудью и животом на столе, сердится и записывает больных…». А после один из них ещё и надевает клеёнчатый фартук, словно трупы в морге препарировать собирается…

Так начинается один из ранних рассказов «Сельские эскулапы» известного всему миру русского писателя, который был ещё и земским врачом.

Маленький отрывок – а сколько сразу поводов для смеха «сквозь слёзы» – вернее, для размышления. И доктор, оставивший больных на двух полуграмотных фельдшеров, и их внешний вид, говорящий о человеческой деградации.

Прекрасная идея – земские врачи, призванные помогать тем, кто не может «десять рублей за визит платить». Только любую идею опошлить можно, если совести и профессионализма недостаёт. Если не поинтересоваться, как служение своё выполняют те, что клятву Гиппократа давали и жалование из казны получают. А куда подобные «намерения благие» приводят, все знают, конечно.

Вспоминаются невольно герои Н.В.Гоголя, которые считают, что дорогих лекарств выписывать незачем – потому что «простой» человек «и так выздоровеет» или «и так умрёт»…

Похожие «мысли» звучат и в рассказе «Хирургия»: «Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил… образованность… один костюм рублей сто стоит… да и то не ругался… А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!».

Получается, что по сути «эксперимент» над людьми проводится – кто «выживет» после «лечения» содой, касторовым маслом и нашатырным спиртом, каплями, что «на полке стоят», после «консилиума» безграмотных фельдшеров – а уж тем более, после столь бесчеловечного удаления зуба. Кстати, удалял зуб тоже фельдшер с сигарой – потому что врач уехал. Начало обоих рассказов очень похоже…

И всё же название «Хирургия» отражает скорее всего лишь т.н. «мнимую серьёзность», да и звучит слово это из уст того самого горе-фельдшера. С тем же «успехом» зуб Вонмигласову мог и кузнец удалить…

А «Сельские эскулапы»?! «Эскулап» – так нередко медика с иронией называют. Но изначально – это имя языческого бога врачевания в Древнем Риме. Языческого – значит, обожествлённого идола…

«Чувствительно вам благодарен… Славный вы у нас целитель, Кузьма Егорыч! Лучше докторов всяких! Ей-богу! Сколько душ за вас богу молится! И-и-и!.. Страасть!» – говорит один из пациентов в финале.

Господа, вы это всерьёз?! Конечно, в земскую больницу пришли люди простые, без запросов. И «почитание» человека образованного у народа русского всегда словно «в крови» было. Да и «пациент» в переводе значит «терпеливый»…

Но всему же какой-то предел быть должен! Да и прочитав рассказ, невольно приходишь к выводу: все, к Глебу Глебовичу и Кузьме Егоровичу пришедшие – люди очень здоровые и пришли со всякой «мелочью» скорее – «из интереса» что ли. Если живы до сих пор…

Словно «обожествили» земских врачей и фельдшеров, не видя, что на самом деле творится…

Очень-очень печально, а не смешно. И не «в царском режиме», как во времена советской идеологии в школах говорили, дело. Разве не актуально во все времена то, что если нет совести, если нет знания дела и желания своё служение исполнять, то жизнь человеческая обесценивается.

Разумеется, не был таким сам автор приведённых здесь строк. А потому о других образах призванного исцелять врача поговорим в следующих главах.

Глава вторая. На посту погибший.

«Умирает, потому что пожертвовал собой… Какая потеря для науки! – сказал он с горечью. – Это, если всех нас сравнить с ним, был великий, необыкновенный человек! Какие дарования! Какие надежды он подавал нам всем! – продолжал Коростелев, ломая руки. – Господи боже мой, это был бы такой ученый, какого теперь с огнем не найдешь. Оська Дымов, Оська Дымов, что ты наделал!… А какая нравственная сила!… Добрая, чистая, любящая душа – не человек, а стекло! Служил науке и умер от науки…»

Странным на первый взгляд кажется «соседство» таких пронзительных слов о докторе и названия «Попрыгунья». Оно к легкомысленной, не видящей настоящего человека супруге его, в позднем «раскаянии» рыдающей и вовсе не о том «скорбящей» относится.

Сам же Осип Степанович Дымов – доктор, как принято говорить, «с большой буквы» – и человек «с большой буквы», конечно. «Служил науке и умер от науки…» – говорит об умершем один из коллег – но служил, наверное, прежде всего людям, от болезни, от смерти спасая. И умер, больного ребёнка из лап смерти вырывая, – погиб, как воин на посту…

Не самый большой и вроде бы без особых «психологических» сложностей рассказ. Правда, невольно множество вопросов возникает – почему такого замечательного врача и человека «соединяет» писатель с той, что настолько глупа, что словно не повзрослела – и «взрослеть» не желает; почему доктор без памяти влюбился в такую. А ещё, наконец, отчего именно в этом «окружении», в этом «контексте» доктор умирает?! Может, быть, оттого, что никогда понятым не будет, оттого, что станет после нелёгкой службы безропотно ехать в город за перчатками для любительского спектакля и терпеть измены супруги?! Ведь не «юнцом желторотым» в брак вступал…

Может быть, звучит упрёк окружающим за то, что такого человека слишком поздно «оценили». Возможно, обращён «немой» вопрос и к самому доктору – почему он вне своего служения словно становится «тенью» потерявших совесть «знаменитостей» и своей нравственно инфантильной супруги, к тому же явно, не готовой быть матерью…

Но то бесспорно, что создал А.П.Чехов образ настоящего, делу избранному служащего врача. Скромного героя, об истинных достоинствах которого читатель узнаёт в основном от других и после смерти главного героя.

А потому поводов для размышления тоже немало…

Глава третья. Как все или как немногие?!

Постараемся в этой главе собрать самые разные образы, чтобы после к главному подойти. А для этого перенесёмся в начало века двадцатого – в русскую деревню, где живут Соня и дядя Ваня, именем которого пьеса названа.

«Затягивает эта жизнь. Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком. Неизбежная участь. (Закручивая свои длинные усы.) Ишь, громадные усы выросли… Глупые усы. Я стал чудаком, нянька… Поглупеть-то я еще не поглупел, бог милостив, мозги на своем месте, но чувства как-то притупились. Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю…».

Это упадническое настроение выражает в монологе своём Михаил Львович Астров – доктор…

Конечно, если надо оперировать истекающего кровью пациента, то и ему, и родным его безразлично, что говорит врач вне службы – лишь бы спас. Но перед нами прежде всего образ литературный, являющийся воплотителем той или иной идеи автора. А потому нет нужды говорить, что не может сам А.П.Чехов «разделять» подобные мысли и настроения.

Врач, в котором не осталось любви и сострадания, врач, на окружающих его людей свысока смотрящий…

Есть в мире особые «служения», где без любви просто нельзя. Врач призван исцелять – и если внимательно к слову сему приглядеться, значит – восстанавливать болезнью нарушенную «целостность». А земский доктор Астров, судя по всему, сам почти до самого основания «разрушен».

А после ещё и «загорается» он страстью к чужой жене – пусть далеко не нравственной, не скрывающей, что хотела бы иметь молодого мужа, а пожилой отставной профессор Серебряков – ради выгоды.

Конечно, никто не осудит за то, что не желает доктор назвать супругою давно влюблённую в него Соню, которую лишь уважает и которая стала бы прекрасной женою земского врача. Но нескрываемое желание, стремление встречаться тайком с замужней женщиной греховно изначально. Астров этого не понимает?! Скорее, понятия греха и добродетели куда-то «улетучились».

Образ, конечно, не главный – и пьесы А.П.Чехова не о «докторах», как многие рассказы, да и всё происходящее очень «банально». Только очень-очень грустно смотреть на такого человека – а на доктора – «вдвойне. Он сам не «исцелился»…

А вот ещё один образ в хорошо известном всем рассказе, созданном лишь несколькими годами раньше, – «Ионыч».

Наверное, Старцев мог с горечью произнести те же слова, что и Астров. И снова отражена в образе врача деградация человека, к тому же внешним образом дополняемая.

Кроме того, Старцев променял призвание, ради которого университет оканчивал, на служение «мамоне» и «радость» в том находит, поглаживая вечером хрустящие в кармане купюры…

Стоит вспомнить, наверное, про отношения к земскому доктору как человеку образованному – он изначально был где-то «на ступень выше» окружающих.

Так отчего же доктор, изначально приехавший нести своё служение, предпочёл «опуститься» и стать «своим» для тех, которых раздражают любые разговоры о «несъедобном»?!

А ради чего одинокому человеку столько «бумажек» и новый дом, он бы, наверное, сам ответить затруднился…

И «несостоявшаяся» любовь, женитьба – лишь часть, вернее, – логический финал всего произошедшего. Иначе, виноваты все и всё – Катерина Ивановна, её родители, всё окружение – только не сам Старцев. Так не бывает.

И потому снова возникает мысль о трагической банальности происходящего, в образе врача отражённой…

Перенесёмся ненадолго в век двадцатый – и вспомним образ врача Александра Зеленина из повести В.П.Аксёнова «Коллеги». Коренной ленинградец считает своим долгом поехать в глухую провинцию. Кстати, А.П.Чехова он и новые его коллеги тоже вспоминают – в квартире, для врача предназначенной, портрет великого писателя – неслучайно, конечно.

Какая интеллигентность, какое благородство молодого доктора во всём – и в переживании о том, что не смог охотника спасти, хоть вины доктора ни капли в том не было, и по отношению к окружающим людям, и в достойном отпоре хулиганам…