С видом на Париж, или Попытка детектива (сборник)

– Ну как? – вмешалась Галка. – Подходим к полицейским у входа и говорим: «Месье, в городе Пализо на улице такой-то лежит труп». Алис, ты знаешь, как труп по-французски?

– Ладно, уговорили.

Мы опять пошли на остров Сите к дворцу Правосудия. Когда мы посещали Сент-Шапель, у ворот стояли два очаровательных полицейских, один молодой брюнет, другой молодой блондин. Я их хорошо запомнила, потому что подумала тогда: какие красивые во Франции полицейские. Теперь около узорной решетки стояли мои ровесники, один пузатый и потный, он все время снимал фуражку и вытирал синим платком мокрую лысину, и другой тощий, плоский, словно из-под катка вынутый. Я представила вдруг наш разговор. Мы ему про труп в особняке, а он нам: «Ага… вы, стало быть, русские. А как вы, мадамы, туда попали? Ах, через окно? А все ли осталось на месте в том особняке после вашего внезапного бегства? А не прихватили ли вы что-нибудь из хозяйского добра? А может быть, вы сами хлопнули этого ушастого?»

Видимо, Галка почувствовала мое замешательство и поняла всю нелепость происходящего, потому что сказала решительно:

– Не надо нам туда идти. Не хочу я засовывать свою голову под мышку этому тучному. Это все равно что в петлю. Я знаю, что делать. Перекурим.

Мы опять уселись на лавочку.

– Пошлем на набережную Орфевр письмо, в котором все объясним, – предложила Галка. – Это избавит нас от личного общения и последующих неприятностей.

– Они анонимных писем получают тонны.

– Я предлагаю это сделать не из гражданских, как вы говорите, чувств, а чтобы меня совесть не мучила.

– А вдруг этот с ушами просто самоубийца, – не к месту ляпнула я. – Лег в постель и застрелился. В этом случае не полицию надо извещать, а родственников.

– А где же тогда пистолет? – Алиса посмотрела на меня осуждающе. – Там не было никакого пистолета.

– Да что мы с тобой видели-то? Может, он его под кровать успел забросить. Нам бы осмотреть все повнимательней, а мы как безумные…

– Маш, что ты плетешь? Как самоубийца мог забросить пистолет под кровать? Что-то ты темнишь.

– Ну хорошо, сознаюсь. Я на этой окаянной вилле забыла шарфик… тот, полосатенький.

– А на нем русская этикетка…

– Вот и нет. Турецкая. Я его в Коньково купила.

– Господи, ну что мы препираемся? Если французской полиции надо будет нас найти, то они найдут.

– Вопрос только – когда. Через восемь дней нас здесь уже не будет.

– Так извещать нам полицию или нет? – почти с надрывом крикнула Галка.

– А что, если дать объявление в газету? – предложила Алиса. – Во всяком случае, я знаю, как это делается. Напишем, что в Пализо по такому-то адресу в пустом доме лежит труп. Объявление пошлем в «Юманите», это дешевая газета. В конверт кроме текста надо положить чек.

– А откуда у нас чек?

– Положим деньги. Я думаю, десяти франков хватит. Только такой бумажки нет. Это монета.

– Пошлем двадцать франков.

– Это мы можем себе позволить, – сказала я. – Двадцать франков – цена трупа.

– И вовсе нет. Это цена нашей совести.

– Странно, что в Париже труп, совесть и чашка кофе в одной цене, – задумчиво подытожила Алиса. – Теперь пошли на почту. Я знаю, где она находится. Только вначале сочиним текст.

Мы сочинили. По-русски он звучал очень убедительно. Потом Алиса с помощью карманного словаря билась над французским вариантом. На почте мы все переписали начисто. Алиса сказала:

– По-моему, это не заявление, а бред. Я напишу его по-английски с просьбой перевести и отредактировать текст. Вложим еще двадцатку.

– Такой труп мне уже не по карману, – проворчала я.

– Ладно, скинемся. Еще мы должны дать наш обратный адрес.

– Ну не Пализо же им называть. Выгляни в окошко, вот тебе и адрес.

Не могу не заметить, что отправка писем во Франции с точки зрения русского человека выглядит странно. Письмо не опускают в ящик, а относят к чиновнику в окошко. Он взвешивает письмо на весах и в зависимости от веса продает марку. Мы заплатили сколько-то там сантимов. Вообще непонятно, что французы мелочатся. Я думаю, что весы, сама процедура взвешивания и чиновник при этих весах стоят дороже, чем просто марка – для всех писем, без разбору. Но, с другой стороны, всем надо зарплату получать.

10

Все произошло так быстро, что ни Клод Круа по кличке Шик, ни Третий из уже знакомой нам компании – Федор Агеевич Кривцов не смогли ни помочь, ни помешать. И вот теперь Пьер лежит у камина с пробитой башкой, а Ситцевый Додо пристроился у него в ногах, и из тощей груди его фонтаном хлещет кровь. Зачем в комнате камин – одному черту известно. Во всяком случае, Шик не помнил, чтоб его когда-нибудь топили. Не иначе как сама фортуна распорядилась воздвигнуть это сооружение в день рождения Пьера для того, чтобы в свой урочный час этот красавчик с размаху врезался башкой в необычайно острый угол мраморной каминной доски.

– Кровь надо собирать, а то нас затопит! – Шик старался говорить бодро, но зубы у него металлически лязгали. – Бери тряпку или губку. Где здесь, черт побери, какой-нибудь таз?

Кривцов не отвечал. Он сидел белый, как мел, вцепившиеся в собственные коленки руки свело судорогой, а губы тупо повторяли: «Ё-моё… это же надо! Как в боевиках… блин! Ё-моё…» Если бы Шик понимал по-русски, то его бы удивил подобный текст. Федор Агеевич ненавидел сленг и если допускал жаргон, то только свойственный изысканной московской богеме. А богема не говорит «блин», она предпочитает здоровый русский мат.

А ведь все так удачно складывалось! Они приехали в Париж ночью. Шик подремывал на переднем сиденье, вцепившийся в руль Пьер составлял с машиной одно целое, а Кривцов смотрел во все глаза, не веря своему счастью. Вот он – Париж, Мекка для всех пишущих, рисующих, играющих и танцующих. Неужели мечта всей его жизни осуществилась? Он был настолько восхищен, что утратил былую сдержанность и без конца задавал вопросы безмолвному Пьеру.

– Это ведь Нотр-Дам? Как великолепно он освещен! У французов во всем чувство меры! Сейчас будет Старый мост со статуей Генриха IV. Я не ошибаюсь? И где-то здесь рядом дворец Правосудия…

– Тьфу на тебя, – проворчал Пьер, – я предпочел бы этот дворец никогда не видеть. Для тебя это дворец, а для меня лачуга смрадная.

Пьера несказанно злил этот русский. Всю дорогу он вел себя так, словно не краденый товар вез клиенту, а путешествовал на маменькины деньги. Вопросов по существу не задавал, то есть делом совсем не интересовался, а только вертел головой, как флюгер, любопытно ему, вишь, на Европу посмотреть. Пьер знал, что русские все алкоголики, а пьяниц он не переносил. Сопливые их беседы для него нож острый. А этот сколько за дорогу коньяка выхлестал, уму непостижимо, и ни в одном глазу: «Это Дом инвалидов? Ах, ох, я себе его так и представлял! А где Лувр? Покажите, пожалуйста, где Лувр!» Тоже мне любитель прекрасного!

Прибыли на место. Домишко этот на окраине Парижа достался Шику в наследство от бездетной тетки, неряхи и пьяницы. Дом представлял из себя совершенную развалюху, хороши был только подвал и сад, но налоги за наследство содрали как за полноценное жилье. Шик только и смог, что подлатать черепицу, чтоб с неба не текло, на большее денег не хватило. Жить здесь было нельзя, но Пьер сказал, что для деловых целей лучшей крыши не придумаешь.

Машину поставили в саду, никакого гаража там и в помине не было. Две комнатенки, обставленные поломанной мебелью. Внесли матрас, неторопливо выгрузили товар. Неплохой куш, сразу видно. На заре своей карьеры Шик был обычным карманником, а потом приобщился к искусству и вошел в толк. Теперь он не хуже любого оценщика может назвать цену. Иногда, правда, и ошибешься на нуль. Полотна свертывать не стали, положили на матрас и прикрыли одеялом.

Теперь можно подумать насчет пожрать. По дороге Шик успел купить еды, не то чтобы роскошной, но желудок заполнить есть чем. Выпивка, правда, была ни к черту. И главное, эта сволочь говорила – бургундское. Чтоб подсунули такую дрянь под видом бургундского, это надо постараться.

– Завтра в девять утра мы должны быть на месте, – сказал Пьер. – Поэтому всем спать.

– А где место-то? – невинным голосом спросил Шик.

– Там узнаешь.

Шик тихонько посмеивался в темноте, подсовывая под спину одеяло. Спина у него всегда мерзла. Пьер, конечно, думает, что он самый умный, корчит из себя супермена, но Шик давно догадался, куда они с утра направят стопы. Маленький банк на улице Сен-Лазар. Наверняка Пьер обделывает там свои делишки.

Шик уже всматривался в первый сон, когда раздался стук дверной колотушки, заменяющей электрический звонок. Пьер тут же вскочил на ноги и бросился к окну.

– Кто знает, что ты здесь?

– Из тех, кому надо знать, – никто.