Портрет неизвестного в шляпе

Портрет неизвестного в шляпе
Нина Стожкова

Художница Валентина, случайно увидев в метро необычного мужчину, решила написать его портрет по памяти. Она даже отложила работу над натюрмортами, которыми зарабатывала на жизнь. Однако картины порой влияют на жизнь художника самым неожиданным образом. Вот и на этот раз за появлением в мастерской нового портрета последовала цепочка удивительных событий…

Валентина сделала последний мазок, отошла назад и прищурилась. Мужчина средних лет в чёрной шляпе с большими полями, отбрасывавшими на лоб глубокую тень, смотрел на неё в упор. Глубоко посаженные темные глаза, капризно изогнутый рот, крупный с горбинкой нос, резкая складка между бровей… Портрет удался, хотя персонаж, изображенный на нем, и не позировал, как полагается.

Несколько дней назад Валентина возвращалась домой. Поздний час, вагон метро почти пуст. Напротив Вали уселся мужчина в черном пальто и в черной шляпе с большими полями. Цепким взглядом художника она сразу же «сфотографировала» необычное лицо, напряженное и задумчивое одновременно. Незнакомец смотрел на нее и одновременно как бы сквозь нее, потому-то Валентине и удалось незаметно сделать в блокноте набросок. С тех пор лицо неизвестного не давало ей покоя, даже приснилось однажды. Что-то в нем было необычное, характерное, даже слегка пугающее. Чтобы освободиться от наваждения, Валентина и написала через пару дней портрет незнакомца, хотя понимала: вряд ли удастся когда-нибудь его продать. Маловероятно, что кто-нибудь захочет иметь дома портрет неизвестного человека, да еще с колючим недобрым взглядом из-под полей черной шляпы.

Наконец работа была окончена, и художница с легким сердцем задвинула картину подальше – в тот угол мастерской, где уже пылились несколько таких же холстов, предназначавшихся, как она шутила, «для вечности».

Вообще-то Валентине Квитко лучше всего удавались, а, главное, лучше всего продавались, натюрморты. Ежедневно Валя, по ее выражению, «красила букеты» и тратила изрядную часть вырученных от продажи картин денег на цветы и фрукты. Полные утреннего света и свежести, натюрморты Валентины разлетались, как горячие пирожки. Автор не всегда даже успевала вставить новую картину в рамку. Заказчицы, передававшие художницу друг дружке, как передают парикмахершу или портниху, случалось, выхватывали понравившуюся работу из груды холстов и спешили расплатиться, пока подруга, стоявшая рядом, не захотела точно такую же.

Секрет профессиональной удачливости Валентины был прост. Ее подснежники и ландыши, сирень и тюльпаны, флоксы и астры, казалось, хором кричали с холста: «Жизнь прекрасна!». Стоило взглянуть на работы художницы, и любая депрессия истаивала, как серый мартовский снег, уступая место беспричинной радости или, в самом запущенном случае, светлой грусти. В эпоху, когда СМИ ежедневно соревнуются, кто больше покажет грязи и трупов, такой безоглядный оптимизм оказался весьма востребованным. А уж когда о картинах Валентины пошла молва, что они приносят удачу…

Все началось с букета сирени на фоне открытого окна и прозрачной белой шторы, сквозь которую пробивались первые лучи солнца. Не успели хозяева загородного дома водрузить полотно в гостиной, как радостные события буквально посыпались на них. Хозяин неожиданно получил новое назначение, о котором давно мечтал, хозяйка излечилась от тяжкого недуга, а их дочь, засидевшаяся в девках, наконец-то удачно выскочила замуж. Хозяйка, сопоставляя факты, вдруг вспомнила о картине, с которой все началось, раззвонила подружкам, те тоже купили по натюрморту, и у них, как по заказу, жизнь тоже вступила в светлую полосу. Мужья заказчиц посмеивались: мол, все это дамские фантазии, чушь, простые совпадения, однако факты чудесного влияния искусства на жизнь между тем множились, умножая славу художницы Валентины Квитко в одном из районов столицы.

Словом, мистика и статистика не подвели, и заказы потекли к Валентине рекой, рождая недоумение и зависть в душах менее удачливых собратьев по кисти и холсту.

«Налицо всеобщая девальвация вкуса и падение культурного уровня в целом по стране», – обиженно ворчали творцы-мужчины, чьи монументальные полотна оказались в рыночную эпоху никому не нужны.

Финансовый успех свалился Вале, как снег на голову. В недавнем прошлом она была художником-аниматором и режиссером в одном лице. Режиссером, как говорится, не коммерческим, а фестивальным. Каждый год Валентина выпускала по картине, побеждала в престижных конкурсах, ее работы замечали на фестивалях. Это не удивительно. У Квитко был редкий дар: Валентина могла придумать и одушевить любой персонаж – хоть табуретку, хоть лампочку, хоть садовый шланг. Не говоря уже о насекомых и зверюшках: те получались у нее живыми и узнаваемыми, словно соседи по дому или коллеги с киностудии. А, главное, ее герои, обретя характеры, принимались жить самостоятельной жизнью и довольно-таки бесцеремонно вмешивались в Валины дела. То бездомный щенок к ней прибьется – точь-в-точь такой же, как персонаж ее последней картины. То дача, которую она снимет на лето, окажется точной копией домика, придуманного когда-то для мультфильма. То после картины про деда Мазая и зайцев Валя забудет закрыть кран, и ее квартиру зальет вода, устроив настоящее наводнение в реальности. А то вдруг соседка, дама крупная и громогласная, появится на улице в такой же забавной шляпке, как героиня ее сказки – мышка Маруся. Одним словом, мистическую связь жизни и искусства художница Квитко подозревала давно и в последнее время все чаще получала этому убедительные подтверждения.

К сожалению, слава приходила к ней одна, без обычного спутника – финансового успеха. Впрочем, жаловаться было грех. Вскоре настали времена намного тяжелей.

Описываемые события происходили больше двадцати лет назад, в девяностые годы прошлого века. Анимационная студия, где трудилась Валентина, в одночасье рухнула под грузом финансовых проблем и амбиций руководства. Художникам пришлось искать, чем бы заняться в эпоху раннего капитализма. Валя даже подумывала о том, чтобы пойти торговать цветами в палатку возле метро. Но однажды ее осенило: почему бы торговать не цветами, а их изображением? Уж что-то, а похоже изображать цветочки-листочки она умеет.

В общем, однажды майским утром художница Квитко поставила перед холстом букет сирени, срезанной в овраге рядом с домом совершенно бесплатно.

Работая на студии, Валентина привыкла жить в двух параллельных мирах. Один – скучный, жестокий, словом, реальный: в нем надо ежедневно зарабатывать на жизнь, делать ремонт, отстаивать в борьбе с чиновниками свою крошечную мастерскую на первом этаже приговоренной к сносу «хрущобы», трястись в переполненном вагоне метро, ежедневно покупать продукты и готовить завтраки и ужины. Зато другой, волшебный мир, созданный воображением Валентины, был ее стихией, ее настоящей жизнью. Когда бытовые заботы отодвигали на какое-то время счастливые моменты творчества, настроение у Валентины портилось. Подступала депрессия, и художница начинала чувствовать себя никчемной неудачницей, беспомощной перед проблемами реальной жизни. К счастью, пару дней напряженной работой быстро приводили ее в норму.

Теперь Валя не придумывала героев сказок, а писала на холстах бесконечные букеты. Рутинная и скучная, казалось бы, для художника ее уровня работа нравилась Квитко все больше и больше. Она внезапно почувствовала себя Феей Драже из волшебной страны, исполняющей любые желания заказчиков. Васильки, подсолнухи, ромашки, пионы, тарелки со спелой клубникой и вазочки с прозрачной красной смородиной… Цветы и ягоды окружали ее и в реальной жизни, и на холстах. У Валентины наконец появились деньги, она уже не считала каждую копейку. Валя давно была и добытчицей, и творцом, и хозяйкой в одном, как говорится, флаконе, поэтому новые обстоятельства ее не могли не радовать.

Валин брак, как сейчас принято говорить, изжил себя. Одновременное пребывание Валентины в двух параллельных мирах, реальном и вымышленном, ее мужу постепенно стало в тягость. Волшебный мир, созданный воображением талантливой женщины, был для него необязательным и неинтересным. Валю, напротив, раздражали бесконечные идеи супруга купить в дом какую-нибудь навороченную технику или приобрести крутую видеокамеру, ради которых требовалось отменить интересное путешествие или реже покупать билеты в театр.

Словом, Валя облегченно вздохнула, когда супруг внезапно встретил практичную молодку с квартирой и съехал от нее.

«Вот и ладненько, по крайней мере, совесть не будет мучить, что выгнала его на улицу, сиротинушку неприкаянного!» – подумала в тот день Валентина.

Сегодня, задвинув в угол портрет незнакомца, она прикидывала на холсте очередную композицию.

«Натюр-морт, мертвая природа, – неожиданно с горечью подумала художница. – Надоело! Я сама, словно срезанные цветы, застыла в своем развитии, окуклилась, остановилась. Цветы – это ведь не только букеты в вазах, это еще… ну да, похороны. Хорошо, хоть сегодня портрет написала, все-таки иной жанр, живое человеческое лицо.

– А вдруг это судьба, рок, фатум? – неожиданно подумала Валентина и развеселилась. – Что если передо мной прямо сейчас предстанет тот самый «натурщик» – в шляпе и черном пальто? Кто сказал, что Пигмалион обязан быть в мужском обличье? Почему я, Валентина Квитко, не могу оживить создание рук своих? Где он, мой роковой красавец Галатей, ауууу?

Внезапно в дверь позвонили, и Валентина вздрогнула. Она вытерла руки о тряпку и побежала открывать, будучи почему-то почти уверена, что за дверью стоит он, ее незнакомый «натурщик» из метро.

Однако перед художницей предстал бравый участковый, Артур Петрович Правдюк. Маленький, круглый, как колобок, с носом-картошкой на мясистом лице, он был полным антиподом неизвестного в шляпе, и Валентина не сдержала улыбки.

– Рисуете? – с уважением спросил страж порядка.

– Работаю, – вздохнула Валентина.

– На каком основании занимаете нежилое помещение? – поинтересовался участковый уже другим, официальным тоном.

– Я член Союза художников и мастерская мне положена по закону, – привычно парировала Валентина, – вот документы.

Они проговаривали этот диалог не в первый раз, и каждый играл свою роль в темпе, чтобы не оттягивать известный финал. В финале Валентине полагалось дать стражу порядка небольшую взятку, а точнее, подарить какую-нибудь маленькую картинку. Его жена Стелла, сотрудница ДЭЗа и поклонница муз, частенько подсылала мужа с проверкой к художникам. А те, зная, что участковый все равно найдет к чему придраться, предпочитали не связываться со служивым при исполнении и откупались небольшими и не самыми удачными работами.

Пока Валентина доставала из дальнего угла какой-то третьестепенный этюд, взору незваного гостя открылся холст с незнакомцем.

– Постойте, а это кто еще такой? – насторожился участковый.

– Да так, портрет неизвестного в шляпе, – удивилась вопросу Валентина. Внезапно нервы у женщины не выдержали, и она повысила голос. – Ну, знаете, это уже слишком, кого хочу, того пишу! Я художник в конце-то концов!

В ответ на ее эмоциональный всплеск участковый молча открыл папку, которую до тех пор держал подмышкой, и торжественно извлек оттуда довольно-таки скверную ксерокопию.

«Их разыскивает милиция», – гласил бледный заголовок на сером листке бумаги. С одной из фотографий, напечатанных на этом же листке, на Валентину уставился тот самый мужчина в шляпе и в черном пальто.

– Когда и где вы встречались с данным разыскиваемым лицом? – начал допрос участковый, без приглашения плюхнувшись увесистым задом на хлипкий табурет, застеленный газетой.

– Да нигде мы не встречалась! – Валентина рассердилась не на шутку. Этот персонаж – плод моего воображения.

– Не стоит, Валентина Петровна, вводить милицию в заблуждение! – назидательно сказал страж порядка. – Мы, хоть и не богема, как вы, однако в искусстве тоже разбираемся. Помню, одному художнику бомж Федя три дня позировал, так потом они всей компашкой «синяков» на гонорар неделю пили. А художник из соседней с вашей мастерской (он, кстати срок аренды не продлил) как-то писал портрет моей жены Стеллы Васильевны целых четыре дня… Это, так сказать, лирическое отступление. Надеюсь, вам известно, что бывает за дачу ложных показаний?

– Ну ладно, – сдалась Валентина. Если это так важно, скажу. Я недавно ехала вместе с этим типом в метро. Сделала эскиз, а потом нарисовала его лицо в мастерской по памяти.

– Линия? Станция? Время? – резко, как в сериалах про милицию, (до ее переименования в полицию было еще далеко) спросил участковый и даже привстал для солидности, вытирая вспотевший лоб безразмерным клетчатым платком. Старая табуретка под ним жалобно скрипнула.

– Между станциями «Рижская» и «Свиблово», два дня назад, в районе одиннадцати часов вечера, – «раскололась» Валентина.

– Так-так, ясно, значит, он скрывается в нашем районе, – обрадовался местный Мегрэ. – Прошу вас в дальнейшем, гражданка Квитко, всемерно содействовать поиску предполагаемого преступника.

– Обещаю, – устало согласилась Валентина.

Страж порядка с достоинством удалился, сжимая подмышкой папку с документами и небольшой этюд с ромашками, завернутый в газетку.

Прошла неделя. Валентина спешила закончить к сроку натюрморт «а-ля рюс» – с самоваром и баранками, заказанный французским журналистом, и работала в поте лица. Звонок в дверь заставил художницу неохотно оторваться от холста.

Перед Валентиной, сияя, словно самовар на неоконченном натюрморте, предстал тот самый свибловский Мегрэ. Вид у него был довольный и одновременно таинственный. В руках участковый держал огромный торт. Легкомысленные красные розочки на коробке и розовый бантик в сочетании с милицейской формой выглядели забавно и мило одновременно.

– Это вам подарок от Стеллы Васильевны. А еще она велела вам передать, чтобы впредь ни о чем не беспокоились.

Валентина оторопела и растерянно вытерла руки о синий фартук. Гость водрузил торт на табуретку и пояснил:

– Знаете, как только мы вашу картину с ромашками дома повесили, у нас новая жизнь началась. Сначала вашего «мужика в шляпе» по моей ориентировке задержали, потом начальство за это мне благодарность объявило и денежную премию выписало. Наконец, Стеллу Васильевну по службе повысили, она теперь замначальника ДЭЗа. О том, что наш шалопай Вовка все двойки исправил, я молчу, это при данном раскладе вообще мелочи. Мы-то вначале ничего не поняли, а потом жене кто-то из жильцов микрорайона глаза открыл: как, мол, Стелла Васильевна, неужели вы не в курсе? Картины Валентины Квитко приносят удачу. Что же вы молчали об этих ваших удивительных способностях? – закончил страж порядка с легким укором.

– Магия не терпит болтовни, – сказала Валентина, понизив голос почти до шепота, – чудеса любят тишину.

Она взглянула на часы. Ей не терпелось продолжить работу, а нежданный гость отнимал драгоценное время.