Пристегните ремни

Пристегните ремни
Нина Стожкова

Вера возвращается в самолете из отпуска, переполненная планами и идеями. Внезапно командир корабля объявляет пассажирам, что Домодедово не принимает. Самолет кружит над Москвой уже сорок минут. Все понимают: что-то случилось. Как поведут себя люди в самолете? Хватит ли керосина? Вопросов у Веры намного больше, чем ответов.

Зажглось табло «Пристегните ремни», и Вера поспешно достала косметичку.

«Вот прибавлю сейчас красок измученному лицу, и все недавние тяготы – многочасовое ожидание в аэропорту, толчея в «дьюти фри», безвкусные бутерброды в самолете – сотрутся в памяти, как ненужный компьютерный файл», – подумала она.

– Извините, какой фирмы ваша помада? – спросила женщина, сидевшая слева через проход.

Вера повернула голову в ее сторону. Миловидная брюнетка лет сорока пяти, похоже, была расположена поболтать.

– Ой, фирму не помню, главное, в футляре есть зеркальце, это очень удобно, – поддержала Вера уютный дамский разговор.

– Вот-вот, зеркальце, – задумчиво повторила собеседница. – Жизнь сейчас такая сложная, необходимо все максимально упрощать. Хотя… Без некоторых вещей перестаешь чувствовать себя женщиной.

– Без хороших духов? – предположила Вера, неравнодушная к дорогим ароматам.

– Без горячей воды, – грустно улыбнулась незнакомка.

Вера уловила в ее голосе легкий кавказский акцент и вопросительно взглянула на соседку. Странно было услышать такое в самолете, переполненном загорелыми жизнерадостными курортниками. Пассажиры возвращались из-за границы, оживленно курлыча, словно стая перелетных птиц, почуявших приближение Родины. Соседка, уловив немой вопрос во взгляде Веры, пояснила:

– Я, конечно, не о Греции. Там все было замечательно. Ласковое море, веселые, пропитанные солнцем люди. Вы играли в детстве в города? Так вот, есть другая солнечная страна на ту же букву. Не так давно одна изумительная актриса, хорошо известная и в той горной стране, и у вас, расплакалась, когда смогла в Москве принять ванну.

– Так вы грузинка? – догадалась Вера.

– Наполовину. Отец был грузином, а мама украинка. Вы похожи на нее, вернее, на ту, какой она была много лет назад. Я заговорила с вами, потому что вдруг мучительно захотелось услышать ваш голос. И он, к счастью, оказался похожим на мамин. Тот же тембр, те же интонации… Спасибо, словно в детство вернулась!

За что «спасибо»? – удивилась Вера. – Я не украинка – русская с примесью польской крови, – уточнила она, разозлившись на себя за дурацкую привычку расставлять все точки над i,

– Да хотя бы и так. Мое отношение к русским еще сложнее и мучительнее, чем к украинцам, – вздохнула соседка.

– Почему – сложнее? – не поняла Вера.

– Потому, что Россия и Грузия – вечные соперницы. Знаете, как бывает у родных сестер? Ссорятся, а расстаться не могут. Который уже век не хотят смириться с тем, что одна из них большая и властная, а другая маленькая, но гордая. Как оторвать Цветаеву и Пастернака от Бараташвили? Мыслимое ли дело – запретить в России фильмы Отара Иоселиани или спектакли Резо Габриадзе? Кто может приказать Нани Брегвадзе забыть слова русских романсов, Элисо Вирсаладзе не играть фортепьянные концерты Чайковского, а Нине Ананиашвили вычеркнуть из биографии ее партии в «Лебедином озере» или «Спящей красавице?».

– Кто посмеет выкинуть из российских школьных учебников Нину Грибоедову, упокоившуюся на Мцатминде? – Вера запоздало решила блеснуть эрудицией, но тут в салоне приглушили свет, как положено перед посадкой, и взгляд незнакомки сверкнул, отозвавшись на слова собеседницы кинжальной сталью. Лишь теперь, в полумраке, Вера обратила внимание на красивый разрез ее огромных темных глаз, напомнивших очи египетских статуй. Эти глаза странно контрастировали с мягкими, почти славянскими, чертами лица соседки.

– Вы были на Мцатминде? – резко, словно на допросе, спросила незнакомка. Ей низкий голос с хрипотцой и еле уловимым акцентом, как и темно-карие глаза, выдавали южный замес. – «Боже, – вдруг подумала Вера, – этот голос, наверное, до сих пор волнует мужчин, в нем столько скрытой страсти…».

– Да, я была в Тбилиси еще в советское время, на экскурсии, – призналась Вера.

– Тогда не удивительно, – пробормотала незнакомка, – что на вас есть отсвет Тбилисо.

«Сумасшедшая!» – подумала Вера и инстинктивно подвинулась к другому краю кресла. Соседка тоже, казалось, потеряла интерес к Вере и закрыла глаза, чтобы без помех дождаться посадки.

Огни Домодедова, до этого стремительно приближавшиеся, внезапно застыли на месте. Противный холодок, родившись где-то в районе ключиц, съехал куда-то вниз, к животу. Вера похолодела от догадки: они уже минут двадцать кружат на одной высоте, не спускаясь. Ну вот, опять! Самолет, сделав круг в одну сторону, резко развернулся и двинул в другую, словно механик гигантской воздушной карусели раскрутил ее в обратном направлении. Вера почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу. У нее перехватило дыхание, пальцы онемели, по спине побежали противные мурашки.

– Вы не знаете, почему наш самолет так долго не садится? – задала она соседке слева глупый вопрос. В эту минуту Вера была готова болтать о чем угодно, лишь бы не молчать, только бы не дать липкому страху окончательно подчинить волю.

Незнакомка не успела ответить, ее опередил голос командира корабля:

– Граждане пассажиры, сохраняйте спокойствие. Аэропорт «Домодедово» пока нас не принимает, слишком много чартерных рейсов одновременно прилетело. Будем ждать, когда разрешат посадку, а пока остаемся на заданной высоте.

«Грузинка», как про себя назвала ее Вера, мельком взглянув на нее, что-то гортанно сказала мужчине, сидевшему сзади. Породистый горец с чеканным профилем быстро протянул Вере через проход маленький флакончик и таблетку.

– Две капли из пузырька втереть в виски, остальное нюхать, а таблетку – под язык, – приказал он. Соседка, заметив, что Вера колеблется, успокоила:

– Делайте, как сказано. Это очень хороший врач. Кардиохирург с мировым именем и с грузинской фамилией.

«Похоже, в небе – там, где ближе к Богу, мой Ангел-хранитель действует намного шустрее, чем на земле», – подумала Вера.

То ли микстура, то ли властный голос врача. то ли теплый взгляд грузинки – впрочем, наверное, все сразу, успокоили Веру. Вдруг стало легко дышать, кончики пальцев потеплели.

«Спасибо тебе, Ангел-хранитель! Не забыл про мое слабое сердце, даже профильного врача в соседний ряд усадил», – мысленно поблагодарила она кого-то невидимого, но не дремлющего, словно диспетчеры Домодедова в этот ночной час.

В багажном отделении над креслом лежала Верина сумка с иконкой, купленной в одном из высокогорных греческих монастырей «Метеоры». Обычная литография византийского письма на толстой деревянной доске, украшенная сусальным золотом. Ничего особенного, масс маркет, такие иконки в Греции сотнями продаются в любой лавке. Вера вдруг остро пожалела, что не пристроила сумку под переднее сиденье. Как жаль, что сейчас нет перед глазами лика Владимирской Богоматери с Младенцем, нежно прижавшимся к ней щекой… Лина подняла глаза к багажной полке и торопливо перекрестилась.

– Что, испугались? – раздался резкий насмешливый голос соседки справа. Вера с удивлением обернулась. Бодрая интонация в притихшем салоне авиалайнера показалась неуместной.

– Конечно, испугалась, а как же? – призналась Вера – Мало ли что! Может, шасси не выходит, или один двигатель заглох, а пилот, ясное дело, пассажиров успокаивает, чтобы паника на борту не началась.

Вера вспомнила, как мама-инженер еще в раннем детстве пыталась растолковать ей, почему самолет может подняться в воздух. Вера все тут же забыла и по-прежнему относилась к полету, как к чуду, которое она не в состоянии постичь.

– Да ладно, куда мы денемся, скоро сядем! – бойкая собеседница излучала оптимизм. Вера вгляделась в ее лицо. На вид девушке было лет двадцать пять. Курносый профиль, толстая светлая коса, синий взгляд из-под широких русых бровей. Фигура – отнюдь не заморенной голодом фотомодели. Короче, не декаданс, а позднее Возрождение: яркие краски в лице, широкие бедра, крупная грудь. Натруженные руки, хоть и подвергшиеся в отпуске беспощадному маникюру-шеллаку, похоже, были знакомы не только с клавишами компьютера или с пультом телевизора, но и с более тяжким трудом.

– Мы из своего Сургута куда только не летаем! – весело затараторила девушка. – Нам, сибирякам, в Москву смотаться – все равно что вам в свое Чертаново из центра допилить. Ну, конечно, всякое бывает. Помню, еще в школе родители отправили меня в пионерлагерь на юг. Тогда наш самолет, до упора набитый ребятишками, еле-еле сел на одном двигателе. Пилота потом валокордином отпаивали. Но сели ведь! Важен результат. И сейчас все хорошо будет.

– Почему вы так уверены? – Вера нашла в себе силы удивиться.

– Потому что мы с мамой на двоих три шубы купили! – сообщила сибирячка. В ее голосе прозвучала неприкрытая гордость. Мать девушки, до того мирно дремавшая, вбив в кресло такие же ренессансные, как у дочери, формы, внезапно оживилась:

– Представьте себе, мы ведь за шубами в Грецию ездили! Море и солнышко шли у нас, так сказать, факультативно. Чуть ли не все фабрики вокруг Салоников исколесили. Еле отыскали у греков такую норку, что наших морозов не боится. Я как потрогаю мездру на шубе, так сразу в крик: «Вы что себе думаете, эти ваши задохлики 45 градусов мороза выдержат?». Греки стоят, улыбаются, глазки дочке строят. Думают, мы шутим. Мол, таких морозов не бывает. А я им: «У нас и минус 50 бывает! Для нас шуба – не роскошь, а способ выживания. Еле-еле выбрали для меня и для дочки теплые пальто из канадской норки. Купили еще одну легкую шубку для дочки – на выход, типа накидки. Девчонке замуж пора, наряжать надо. У нас, в нефтяных краях, завидных женихов больше, чем в Греции шуб. Между прочим, мех у дочкиной накидки новейшим способом обработан, у нас в Сургуте таких шубок пока нет.

– А скажите, пожалуйста, куда в Сургуте в таких накидках ходить? – бестактно поинтересовалась Вера. – Я вот в Москве живу, и то – с работы да на работу…

– Как куда ходить? – обиделась дама. – В такой красоте хоть в гости, хоть в ресторан, хоть на собрание в дирекцию. Да у нас вообще без норковой шубы из дома не выйдешь. И холодно, и неприлично…

Вера улыбнулась. Ей понравилось жизнелюбие женщин, чья жизнь и работа в сибирском городе явно не были такими же легкими и пушистыми, как их новые шубки.

Самолет кружил на одной высоте. Он не снижался, но и не шел на взлет. Вера взглянула на часы. Опасная карусель продолжалась уже минут тридцать. Несколько ребятишек заплакали. Взрослые предпочитали молчать.

«Интересно, на сколько хватит керосина?» – внезапно подумала Вера.

– Я знаю, что ничего плохого со мной не может случиться, – Грузинка отвечала своим мыслям, не особенно заботясь о том, слышат ее или нет.

– Конечно! – поддержала соседку слева Вера, хотя ее уверенность в хорошем исходе таяла с каждой минутой. Противный холодок в животе появился вновь, и Веру опять слегка затошнило.

– Мы просто не можем разбиться! Там, внизу, у меня остались серьезные обязательства. – сказала грузинка, – слишком большие, чтобы Он позволил мне так легко уйти и оставить тех, кто без меня дальше не сможет. Я не имею права покинуть этот мир раньше парализованной матери и больного брата…