Вылитый папа

Вылитый папа
Нина Стожкова

Инна везет мать на "скорой" в больницу. По дороге Лидия успевает рассказать дочери эпизод, который переворачивает все прежние представления Инны о родителях, об их отношениях и об их любви к ней.

– Так какую же историю ты хотела мне рассказать? – спросила Инна. Она готова была выслушать любую, даже сто раз слышанную, семейную сагу, лишь бы мама не молчала. «Скорая», в которой Инна везла мать в больницу, то и дело застревала в жутких московских пробках, несмотря на включенную сирену.

«Только бы скорее доехать до больницы, там ей помогут, как случалось уже не раз», молилась Инна, сжимая поручень до синевы в пальцах.

Час назад докторша Алла Александровна, не просто врач, а давний друг семьи, примчалась к ним в дом по робкому, как всегда, интеллигентному звонку мамы и тут же вызвала и «Скорую», и Инну с работы. В прихожей она шепнула перепуганной Инне, что дела обстоят хуже некуда, и дай Бог, чтобы и на этот раз все обошлось. Хотя шансов, если честно, немного.

В салоне «Скорой» мама после многих уколов и ингаляций держалась молодцом, отказалась лечь на жесткую койку и устроилась в кресле напротив Инны. «Хочет наглядеться на меня напоследок», – подумала Инна и тут же с испугом отогнала эту мысль.

– Я хотела рассказать тебе одну историю из твоей жизни, – заговорила мама и неожиданно улыбнулась. Она всегда улыбалась и шутила, когда ей было очень скверно.

– Моей жизни? – уточнила Инна. – Тогда, наверное, я не хуже тебя ее знаю.

Жизни матери и дочери были переплетены тесно, словно пуповина, связывавшая их сорок лет назад, пульсировала до сих пор вопреки всем законам природы.

– Ну, все знать ты не можешь, тогда ты еще на рояле спала, – поправила ее мать.

Как раз про рояль Инна слышала сто раз. У родителей не было денег, чтобы купить детскую кроватку, и Инна первый месяц своей жизни провела на кабинетром рояле «Красный Октябрь». Правда, на ее музыкальности это, увы, впоследствии никак не отразилось.

– Так вот, когда ты еще спала на рояле, – продолжала мать, – я решила уйти от твоего отца. Впрочем, об этом я тебе тоже сто раз рассказывала. Ну, о том, что надоели его беспробудное пьянство и болезненная ревность. А тут еще и грудной ребенок в доме. Я однажды поняла, что двоих – мужа и ребенка – мне просто не потянуть, душевных, да и физических сил не хватит, и выбрала тебя. Мы расстались с твоим отцом, когда ты только-только научилась стоять в кроватке. Впрочем, ты это и сама знаешь.

– И у меня потом всю жизнь был приходящий папа, – грустно улыбнулась Инна. Ей показалось странным, что именно сейчас мать заговорила об отце. Отца Инна любила какой-то огромной болезненной любовью, хотя с ранних лет понимала: показывать это, значит, – обижать мать. И постепенно привыкла с детства прятать свои чувства к веселому, шумному, большому и красивому, хотя и немного чужому мужчине, как прятала игрушки и подарки после каждого свидания с ним.

– Но я не рассказывала тебе прежде одну вещь – продолжила мать. Машину тряхнуло, и она схватилась за кресло так, что ее маленькие хрупкие пальцы стали и вовсе белыми, но она заговорила снова. – Понимаешь, не хотела снижать в глазах ребенка светлый образ отца. А твой папаша тогда словно с цепи сорвался, стал налево и направо говорить, что ты не его дочь. Думаю, он по-своему любил меня, был сильно уязвлен моим уходом и решил таким образом отомстить. А, может, просто из-за обиды на меня алименты платить не хотел. Вот и стал плести разные истории. Без конца приписывал мне мнимых любовников, никакие разумные доводы на него не действовали. Даже старичка из академии наук, моего тишайшего научного руководителя, приплел. Дескать. недаром он взялся руководить моей кандидатской. На всякий случай твой отец сообщил и в партком, и в профком у себя на работе сенсационную новость: мол, его заставляют содержать чужого ребенка.

– А что, нельзя было сделать генетическую экспертизу? – удивилась Инна.

– Ну, ты даешь! – мать попыталась рассмеяться, но, почувствовав резкую боль в груди, поморщилась. – Еще скажи, что он мог в то время не ревновать, а выяснять по мобильнику, где я нахожусь, или послать е-мейл с работы. Не забывай, дорогая моя, шла вторая половина прошлого века! Тогда даже пол ребенка во время беременности не могли определить! УЗИ появилось гораздо позже.

Словом, твой папаша закусил удила и даже отписал своим уральским родственникам: так, мол, и так, развожусь с Лидой по ее требованию. У жены, дескать, оказался дурной характер. И дочка, кстати, у нее не от меня…

– А они – что? – ошарашено спросила Лиза. Эта семейная тайна в духе бразильского «мыла» открылась ей впервые, и надо было ее как-то осмыслить.

– А им-то что? Ну, разводится Володя с Лидой – и Бог с ним. Баб что ли в Москве мало? Молодой, красивый, образованный, работает в редакции серьезной газеты. Короче, новую найдет. А у них, мол, своих забот хватает. Мало ли как там, в столицах, с жиру бесятся. Вот и Лидка хороша – при живом муже от кого-то дите нагуляла…

– И к чему ты сейчас это вспомнила? – спросила Инна мать каким-то низким, показавшимся ей чужим, чужим голосом.

Мать аккуратно поправила у дочери шарф, вгляделась в нее внимательными светло-карими глазами, совсем другими, чем у Инны (дочери достались от отца серо-зеленые) – и нежно погладила ее руку.

– А к тому, что ты, словно по иронии судьбы с каждым годом становилась все больше и больше на него похожа, пока вы не стали с ним выглядеть, как две капли воды. Ты же знаешь, о нашем с тобой сходстве из вежливости говорили лишь те, кто не видел отца. Ну, конечно, что-то общее у нас было, как у двух женщин, всю жизнь живущих в одном доме. Но не больше. Кроме голоса и упрямства от меня ты не взяла ничего. А от него – все. Любовь к помидорам и ненависть к овсянке, манеру прищуривать правый глаз во время чтения и хохотать по пустякам. Все его привычки, и хорошие, и дурные, были твоими, хотя виделись вы с ним не так уж часто. Словом, по иронии судьбы, его гены проявились в тебе с необычайной яркостью. Не говоря уже о том, что я – ярко выраженный «технарь», а ты и он – типичные гуманитарии.

Инна и сама всегда это знала. Мать всегда была миниатюрной трогательной женщиной – с крохотными ручками и маленькими ножками. А дочка еще в начальных классах переросла ее и в высоту, и, увы, в ширину. Лица их тоже были удивительно несхожи. Высокий лоб, густые волнистые темные волосы у матери и прямые светлые пряди у дочери. Крохотный носик старшей и крупный нос младшей, не говоря уже о разном цвете и разрезе глаз, форме рта и подбородка довершали тотальное несходство.

Обе, похоже, одновременно вспомнили это, потому что взглянули друг на дружку и тихонько засмеялись.

– Ну, я становилась все больше на него похожей, а что он? – спросила Инна.

– Ну, он тоже был не слепой. С каждым годом отец любил тебя все больше, да ты и сама это знаешь. В последний год перед смертью по два раза в день звонил. А в детстве, когда ты чуть подросла, началось: куклы, шахматы, золотые сережки – подарки множились с каждым днем и расползались по квартире с невероятной быстротой. Я, конечно, знала про них, хотя ты по-детски наивно зачем-то их прятала.

– И ты ни разу не захотела вернуть его? Ради меня?

Инна спросила мать об этом в первый раз. Вопрос прозвучал укором, но мать не обиделась, а посмотрела на Инну с новым приступом нежности.

– Ну, ты всегда была максималисткой! Инночка, в твоем возрасте пора понимать элементарные вещи. Отношения отца и дочери и чувства женщины к бывшему мужу – разные вещи. Ты же знаешь, я больше всего на свете боялась двух вещей: что он бросит тебя и что, не дай Бог, вернется ко мне. К тому времени меня раздражали в нем все: и запах, и голос, и постоянная веселость, казавшаяся мне глуповатой, и манера быстро напиваться и горланить песни, не имея слуха и голоса, вообще все его легкомысленное отношение к жизни. Короче говоря, все – даже его простецкие, на мой взгляд, литературные и музыкальные вкусы – бесили с каждым годом все сильнее.

– Теперь понятно, почему ты столько лет принимала у нас Зину, – тихо сказала Инна.

Зиной звали вторую жену отца. К нескрываемому удивлению родных и друзей, мама неизменно и очень настойчиво приглашала Зину на все их с Инной домашние праздники. Бывало, гости переглядывались, давая понять, что простоватая, безвкусно одетая Зина – «не их круга». Но мать сурово пресекала все «антизинины» настроения. Она сама посылала Инну навещать Зинулю в больнице и отправляла в выходные помогать той на даче, совала деньги на гостинцы для жены бывшего мужа. Та благодарно принимала помощь падчерицы, поскольку своих детей у них с отцом Инны не было.

– Зинаиду, дочка, надо беречь и ублажать, – постоянно напоминала мама. – Слава Богу, она когда-то пригрела твоего пьющего папеньку, обеспечила ему крышу над головой, сносный быт и нормальную семью. И меня, благодаря ей, совесть не мучит, что выгнала твоего отца из дома. Он ведь с Зиной даже пить стал гораздо меньше. А все потому, что вторая супруга отбирала у него все денежки в день получки – и без всяких там интеллигентских заморочек. Да и не ревновал он ее совершенно. Золотая женщина! Не дай Бог, с Зиной что-то случится… Твой отец в тот же миг попытается перебраться к нам. Представляешь, какой ужас?

И мама брезгливо передергивала плечиками.

Постепенно все друзья семьи привыкли к Зине, монументально возвышавшейся над столом на всех домашних праздниках, и даже заботливо справлялись о ней, если привычное Зинино место за столом вдруг пустовало. В отсутствие Зины отец делался особенно остроумным, веселым, сыпал анекдотами и забавными историями из жизни, целовал дамам ручки и говорил комплименты, исподволь поглядывая на маму. Все мамины подруги смотрели на него с обожанием, а на маму – с легким осуждением. Но мать все его остроты упорно не замечала и настоятельно просила бывшего мужа в следующий раз приходить с Зиной…

Мать отпустила руку дочери и попыталась незаметно под манжетой пальто посчитать пульс. Маневр не удался, Инна все заметила.

– Ты как? – забеспокоилась она.

– Нормально, – попыталась мать улыбнуться, но улыбка в этот раз вышла вымученной и жалкой. Лидия молча положила под язык таблетку, которую ей дала врачиха «Скорой». Она, эта врачиха, ехала в кабине и беспокойно поглядывала в пробках на них в окошечко, выходившее в салон. Но мать каждый раз бодрилась и махала ей рукой: мол, не волнуйтесь, доктор, все в лучшем виде. катаемся вот с дочкой по Москве. Беседуем…

– А в чем, собственно, твой сюжет из моей жизни? Как писал несравненный Антон Палыч, «сюжет для небольшого рассказа»? – не выдержала Инна.

– Скорее, для пьесы, – поправила мать. Боль в груди отпустила, и она снова смогла говорить: – Для классической такой пьесы в стиле Малого театра. В такой пьесе, если ты помнишь, должны соблюдаться единство места, времени и действия. В тот день все как раз собрались в одно время и в одном месте. Действие тоже было одно, правда, очень печальное. В жанре трагедии. Похороны твоего отца.

– Я все помню, как в тумане, – призналась Инна. – Почти ничего не видела. Удивило только, что в гробу лежал совершенно чужой человек. Не отец. Я тогда впервые по-настоящему поверила, что душа существует. Потому что она отлетела – и тело изменилось до неузнаваемости.

Отцовскую родню, прилетевшую с Урала и скромно толпившуюся возле Зины, Инна тогда почти не заметила.

– Между тем, они рассматривали тебя очень внимательно, – словно услышав Иннины мысли, сказала мама. Она смотрела на Инну и, казалось, не видела ее, будто бы снова вернулась туда, где все персонажи драмы собрались пятнадцать назад.

– Ты правда ничего не помнишь? – переспросила мать.

– Ну, я же сказала, нет! – нетерпеливо перебила ее Инна.

– Так вот, рассмотрев тебя, как следует, они сначала молча переглянулись. А потом… Первым разрыдался родной брат отца, похожий на него, как близнец: «Господи, Инночка, ты же вылитый папа!». А потом, когда ты встала рядом с дядей, заголосили золовки: «Инночка, девочка, кровиночка наша, прости нас!». Помню, ты испуганно смотрела на них и ничего не понимала. Пожилые сослуживцы отца, стоявшие другой тесной группкой, тоже внимательно поглядывали на тебя и перешептывались. А я стояла в сторонке и думала: прозрение случилось слишком поздно. Как нужны были тебе любовь и внимание родни тогда, много лет назад, когда ты была совсем маленькой. И потом, когда училась в школе. И дальше, во время всяческих невзгод. Теперь же тебя, взрослую, образованную и самостоятельную девушку, любить легко. Между тем, твой отец лежал в гробу, и нас с ними больше ничто не связывало. Чужие люди, котрых мы видели в первый и в последний раз.

Вот, собственно, и все. Небольшой эпизод из твое жизни, – закончила мама.

«Скорая» подъехала к дверям больницы. Мать снова очень нежно и печально взглянула на дочь, улыбнулась, и спросила:

– Забавная история, правда? Но зато благодаря ему у меня есть ты.

Лицо Лидии было каким-то просветленным и очень спокойным. Инна внезапно поняла, что только сейчас мама по-настоящему простила бывшего мужа…

Через неделю Лидия умерла на рассвете от сердечного приступа.