Когда придет Волчок

Тяжелая ноша – любить…».

– Прекрасно! – закатила глаза Ильинская. – Вдумчивый читатель поймет, что наш герой не только незаурядная личность и перфекционист. Он еще и романтик. Согласитесь, в лирическом отрывке Марии мы видим, что наш герой тонко чувствует и понимает поэзию.

– Можно вопрос? – поднялась с места Кира Коровкина. – А кто тот незаурядный человек, которому мы все вместе пишем художественную биографию? Нельзя ли с ним встретиться, поговорить, хотя бы просто взглянуть на него?

Лине показалось, что Ильинская слегка растерялась, однако тут же взяла себя в руки.

– Кира, вы меня удивляете, – сказала Станислава Сергеевна с легкой иронией в голосе. – Странно слышать подобный вопрос от вас, детского писателя, человека с фантазией. На этом этапе работы не имеет значения, кто наш прототип и как его зовут. Воплотить обобщенные черты разных людей в образе героя – вот она, сверхзадача биографа. Недаром мы с вами закрылись здесь на две недели – практически ушли, как монахи, в затвор. Разве стала бы я брать с вас деньги за тренинг по написанию рядовой газетной статьи? Мне кажется, что семинар Станиславы Ильинской – это нечто большее, чем первый курс журфака. А вы что думаете по этому поводу? – обратилась коуч к залу. Никто не решился нарушить тишину, пока стук откидного кресла рядом с Линой не прозвучал громко, как выстрел. Это Башмачков неловко поднялся с места. а затем обратился к Ильинской.

– Станислава Сергеевна, честно говоря, я согласен с Кирой. – сказал он. – Чтобы писать о человеке, надо его хорошо знать или хотя бы представлять визуально. Тогда и читателю герой запомнится, потому что получится живым, а не ходульным. Какой он в жизни, этот Иван Кармашов? Мне, например, важно знать, высокий он или маленький, худой или толстый, бородатый или гладко выбритый. Интересно, молчун он или, наоборот, любит пофилософствовать? Обожает шашлык или, напротив, убежденный вегетарианец? У него большая семья или же пока нет детей? А что. если он жизнелюб и любитель женщин? Вы ведь, Станислава Сергеевна, сами учите нас, что образ героя должен быть многомерным. Лично я, как и писатель Коровкина, чувствую недостаток вводной информации для создания полноценного художественного текста.

– Хорошо, я отвечу вам, но не сегодня, – натянуто улыбнулась Ильинская, и на ее лице, искусно омоложенном косметологами, стали видны мелкие морщинки гнева. – Попробуйте сами угадать личность нашего героя, а завтра проверим, попали вы в «яблочко» или нет.

Путешествие в никуда

– Ильинская почему-то тянет с новыми фактами из жизни этого чувака и с его фотками из семейного альбома, – сказала Лина, когда они с Башмачковым вышли из зала. – Она ведь не сегодня замутила семинар с этой книжкой, могла бы подготовиться и получше. Знаешь, Валер, мне сегодня впервые стало по-настоящему страшно. – Лина поежилась, передернула плечами и тихонько продолжала. – Наш семинар все больше становится похож на компьютерную игру, в которой мочат всех подряд. Только это, к сожалению, не игра, где просто надо набрать очки и перейти на другой уровень. Нас уже на два писателя меньше, хотя до конца семинара еще далеко. Валер, вдруг мы следующие? Очнись, писатель, мы в мышеловке! Назад пути нет, ворота на замке!

– Зато есть дырка в заборе, – невозмутимо сказал Башмачков и продолжал, – помнишь, Алиса провалилась вслед за белым кроликом в его нору? Вот и мы рванем отсюда по следам рыжего кота. На свободу! Хватит, засиделись в писательской «зоне»! В общем, если мы удерем на пару часов, никто и не заметит. Пойдем, покажу тебе эту дыру.

«Дыра» оказалась таких размеров, что пролезть в нее смог бы разве что песик Лео. Даже его новый дружбан, жирный сибирский котяра Кузя, вряд ли сумел бы протиснуться в несколько раздвинутых металлических ячеек.

– Ну ты даешь! – расхохоталась Лина. – В эти «ворота» ни твоя, ни моя нога не пролезет, не то что наши разъевшиеся тушки. – Мы с тобой ведь не сможем уменьшиться, как Алиса, выпив волшебную жидкость. С чего ты взял, что это верный путь на волю?

Башмачков смутился и забубнил что-то невнятное про болгарку и кусачки, которые надо срочно достать.

– Ага, еще стремянку, мощный фонарик, острый нож… Про парашют и про пистолет Макарова, пожалуйста, не забудь! Пошли уже, диверсант! Кажется, я придумала кое-что попроще.

Они подошли к черному входу, выходившему на задний двор пансионата. Мусорные баки, швабры и тряпки, садовый инвентарь… Все, что в отелях принято тщательно прятать от взглядов отдыхающих. Дверь, обитая дерматином, почти сливалась с коричневой стеной. Лина сделала глубокий вдох и дернула за ручку. Дверь со скрипом подалась. Лина постучала в стенку. В каморке на полную громкость работал телевизор. Охранник Иван Кузьмич возлежал на диване, накрывшись красным пледом, и был похож на патриция, отдыхающего на римском пиру. Рядом с «патрицием» на тумбочке стоял поднос с чекушкой водки, рюмкой и бутербродами с черным хлебом, салом и солеными огурчиками. Лина оглядела каморку и увидела в глубине комнаты умильную картину: в потрепанном кресле дремали спина к спине Лео и Кузя.

– Тоже мне пес, даже не гавкнул! Входи, кто хочешь! – возмутилась Лина и, спохватившись, поздоровалась. – Добрый вечер, Иван Кузьмич!

– Опять вы? – поинтересовался Кузьмич без особенной теплоты в голосе. едва взглянув на вошедших. – Что еще случилось? Снова кто-то кони двинул? Кому теперь «скорую» вызывать? – Кузьмич неохотно поднял голову, а потом сел на диван.

– Не волнуйтесь, пока все живы, – успокоила его Лина. – Только вот мы с Валерием можем коньки отбросить, если не вырвемся на несколько часов из этой литературной тюряги.

– То есть как это – вырвемся? – возмутился Кузьмич. – Вы же хозяйке подписку давали! Цветков строго предупредил: до конца путевки никого не выпускать.

– Ну, подписали какую-то «филькину грамоту», – меланхолично подтвердил Башмачков. – И что с того? Никакой юридической силы, честно говоря, эта бумажка не имеет. И вообще… Никто ничего не узнает, если ты, Кузьмич, сам не заложишь нас мадам Ильинской. Слушай, тут такое дело! У нашего друга Сереги Филина в Дуделкино сын родился! Сын! А мы тут прохлаждаемся… Въезжаешь? Друг сегодня поляну для друзей накрывает. Обещаем тебе с праздника гостинчик прихватить – градусов на сорок!

– Ну, вы это… – замялся Кузьмич, – Вообще-то я не вправе, но…

– Вот именно, что «но», – вступила в разговор Лина, – из каждого правила есть исключение.

– Только не подведите, – пробурчал Кузьмич.

Башмачков размашисто перекрестился:

– Вот те крест, Кузьмич, не подведем! Думаешь, нам самим охота терять «пряники», которые нам «училка» Станислава Сергеевна наобещала? Короче, зуб даю: уйдем и появимся незаметно, как воины ниньзя. Вернемся через пару часов, как раз к отбою. У нас к тебе только одна просьба: отключи, пожалуйста, видеокамеру у ворот, а то бульдог Ильинской любит обходить забор по периметру.

– Какой такой бульдог? – лукаво глянул на Башмачкова Кузьмич.

– Кузьмич, не притворяйся, ты все прекрасно понял. Бульдог – это ее заместитель Цветков. Ловит каждое слово хозяйки и выполняет все ее команды. Не удивлюсь, если узнаю, что он ей тапочки приносит.

Кузьмич помолчал для солидности, а потом сказал:

– Ладно, ребятки, валяйте! Только уговор: я ничего не слышал и ничего не видел. Неохота теплое место терять. Сами знаете: пенсионера никто на работу не возьмет, старость у нас уважают только на словах.

– Пойдемте уже, Иван Кузьмич! – поторопила Лина. – А то мы с Башмачковым опоздаем к горячему, да и выпивка на столе скоро закончится.

Близкий конец напитков стал решающим аргументом. Кузьмич крякнул, подошел к экрану компьютера и выключил видеокамеру, направленную на ворота. Затем кинул в карман просторной спецовки тяжелую связку ключей и махнул гостям рукой: шевелитесь, мол, пошустрее, если через ворота выйти хотите.

Незваные гости

Лина с Башмачковым опасливо шагнули за калитку. Дверца со стуком захлопнулась, ключ повернулся в замке, и тут Лине вдруг сделалось страшно.

– «Поручик Голицын, а, может, вернемся?» – пропела она дрожащим голоском. – Похоже, от сидения взаперти у меня развилась боязнь открытого пространства, по-научному «агорафобия».

– Ну уж нет, – возмутился Башмачков. – Я так мечтал вырваться на волю! Обратно в мышеловку не полезу, даже если ты пообещаешь мне все бонусы мадам Ильинской. Давай, шевелись, Линок, времени совсем мало.

Лина молча шагнула на тропинку, ведущую к шоссе, и тут же наступила в лужу.

– Послушай, Башмачков, ни черта же не видно! – сказала она шепотом.

На них и впрямь обрушилась такая непроглядная тьма, словно на головы накинули черный бархатный плащ. Завывание осеннего ветра и шорох деревьев в лесу заставили Лину вздрогнуть и прижаться к другу.

– В чем дело, Линок? Ты же любишь родную природу? – усмехнулся Башмачков. – Лесные запахи. аромат поздних цветов, мокрые осенние листья… Гуляй, спокойно и наслаждайся волей, пока мы в нашу лит. тюрягу не вернулись.

– Даааа, скажешь тоже – наслаждайся… – вздохнула Лина. – Зря ругают Сергея Семеныча за московскую иллюминацию. В столице хотя бы ноги по ночам не переломаешь.

– Признаю, Линок, подмосковный губер дал маху! Почему-то не установил он для тебя в лесу световую инсталляцию, – не унимался Башмачков. – Сверкающая арка у ворот пансионата или потолок из разноцветных лампочек в лесу тебе сейчас не помешали бы.

Башмачков протянул Лине руку, и она почувствовала, как тепло его огромной лапищи согревает душу, а в сердце, словно в стакане горячего чая, стремительно растворяются страх и неуверенность.

Быстрым шагом беглецы двинули в сторону Дуделкино.

– Ты точно знаешь, куда идти? – засомневалась Лина.

– А то! По внутреннему навигатору! -успокоил ее Башмачков. – Не в первый раз, старушка! Видишь кладбище справа? Значит, уже недалеко.

– Вот про кладбище – это ты зря сейчас сказал. И без него страшно! – поежилась Лина.

– Наоборот, души умерших писателей нам помогут. Кстати, ты знаешь, почему они на нашей стороне?

– Потому что мы с тобой пишем всякую чушь, а классикам обидно, что потомки «не тянут», и они стараются «подтянуть» нас.

– Похвальная самокритика, но суть не в этом. Дело в том, что мы с тобой хотим узнать истинную причину, по которой в этом миленьком месте погибают писатели, их духовные братья и сестры. Я верю, что души усопших сочинителей помогут нам добраться до истины – из солидарности. Я не раз слышал такую легенду: в местах, где жили и умерли великие люди, остается невидимый купол из отпечатков их мыслей и чувств. Самый большой купол, по мнению мистиков, накрывает Санкт-Петербург. Над Дуделкино, я думаю, купол поменьше, но он все равно существует! Думаешь, почему я люблю сюда ездить? Буквально кожей ощущаю присутствие рядом с собой душ умерших писателей и поэтов. Брожу здесь, а они наперебой подсказывают мне темы и идеи будущих сочинений.

– Никогда не замечала, что ты склонен к мистике, – удивилась Лина.