Когда придет Волчок

– Ее тайна состоит в том, что она никакая не Кармини, – улыбнулась девушка. – Кармини – всего лишь поэтический псевдоним.

– А какая же ее настоящая фамилия? Каркуша? – ехидно предположила Лина. – судя по обилию блестящей бижутерии она похожа на ворону из детской передачи.

Милана с загадочным лицом достала из сейфа ящичек с паспортами, нашла документ в бордовой обложке и сунула под нос Лине.

– Кармашова Мария Ивановна, – прочитала Лина вслух.

– Вот это новость! – она ахнула, взглянула на Башмачкова и на всякий случай ухватилась за стойку, чтобы устоять на каблуках.

– Что это означает? – спросила она Милану.

– А то и означает, что Мария Ивановна – бывшая жена нашего директора. Говорят, он после свадьбы взял себе ее фамилию, но через несколько лет они расстались. Впрочем, это не удивительно, если иметь в виду их разницу в возрасте – пятнадцать лет – и ее вздорный характер.

– Зачем же она сюда явилась? – Башмачков решил перейти от бесполезных женских сплетен к делу. – Что ей здесь надо?

– Понятия не имею. Наверное, шеф зачем-то попросил ее поучаствовать в семинаре.

Милана пристально взглянула на Башмачкова, и Лине стало ясно, что девушка знает гораздо больше, чем решилась рассказать.

Куда приводят стихи

Писатель Юлиан Ловчев, к которому молодая поэтесса Мария Кармини устроилась секретарем, разумеется, был давно и глубоко женат и ничего менять в своей жизни не собирался. Все же тридцать лет в браке – это вам не кот начихал. Не тот возраст, чтобы безоглядно отдаваться страстям, ссориться с детьми и делить с женой в суде нажитое за совместные годы добро. Тем более, что никогда не знаешь, чем на деле обернется приключение с очередной своенравной молодухой. Однако закрутить роман с юной сочинительницей, так сказать, для вдохновения, Ловчев за грех не считал. Когда слухи об очередном походе благоверного «налево» доходили до жены, Юлиан Мефодьевич клялся ей в вечной любви и покупал очередной наряд в валютной «Березке», благо его книги исправно издавались за границей, а гонорар совписам буржуи платили без проволочки – через Всесоюзное агентство по охране авторских прав. Жена Юлиана каждый раз горько рыдала, однако в очередной раз прощала благоверного.

– Что поделаешь, он человек творческий, – как бы извиняясь, говорила Ирэна Эдуардовна сестре. – В конце концов, плодами его вдохновения мы все пользуемся. Тебе, кстати, тоже кое-что из «Березки» перепадает.

Разумеется, Маша Кармашова не была в восторге от потеющих ладоней немолодого ловеласа, которые тот неизменно возлагал на ее плечи во время совместного изучения почты. Но что она могла поделать? Не бросать же работу с ненормированным графиком и небольшой, но стабильной зарплатой? Был еще один резон терпеть сластолюбивое пыхтение секретаря Союза писателей. Работа у «самого» Юлиана Мефодьевича открывала Маше двери в любое издательство, где растили, пестовали и, разумеется, печатали молодые таланты. Между прочим, слова «харассмент» тогда еще никто слыхом не слыхивал, а в Советском Союзе, как говорится, «секса не было» …

Надо сказать, что в то время жены прикормленных партией и правительством писателей были особой кастой. Кем-то вроде нынешних блогерш и инстаграмщиц. Большинство писательских жен тоже проводило время с косметичками, массажистками и парикмахершами, правда, в то время это не считалось работой. Вот и Ирэна Эдуардовна уехала в тот день в Москву, так сказать, «почистить перышки». Юлиан Мефодьевич тут же встрепенулся и вызвал Машу на дачу – «поработать с почтой». Маша нутром почуяла, к чему дело идет, очень уж дрожал голос у ее работодателя, да и пыхтел шеф в трубку громче, чем обычно. Короче говоря, Маша надела красное кружевное белье, купленное с переплатой у знакомой спекулянтки, положила в сумочку «резиновое изделие» № 2, как тогда стыдливо именовали презервативы, и отправилась в Дуделкино…

Момент истины

Последний день семинара, хотя все его ждали с нетерпением, наступил, как это обычно бывает, неожиданно. Писателям не терпелось узнать имя победителя и сумму гонорара, который тот получит.

Лина и Башмачков, чувствуя сильное волнение, скромно уселись в последнем ряду. Остальные семинаристы, напротив, заняли первый ряд. Все явились в зал нарядные и торжественные – словно выпускники на Последний звонок в школе. Впрочем, день действительно был особенный – окончание двухнедельного семинара. Каждый участник втайне надеялся на победу. Мария Кармини нарядилась в очередную шелковую хламиду, Глеб Капустин – в модную куртку-худи с новыми рваными джинсами, а Кира Коровкина – в инфантильное платьице в любимый горошек, едва прикрывавшее колени. На голове у Киры красовалась хитро заплетенная косичка. Вид у нее был слегка надменный. Ни дать, ни взять – гордость школы, отличница, «идущая на медаль» …

Станислава Сергеевна выглядела эффектнее всех. Золотой пиджак с черной блузкой, черные бархатные брюки. Голова леди-коуча была повязана новой чалмой из золотистого шелка.

– Господа писатели! – обратилась она в зал. – Сегодня у нас с вами особый день. Мы интенсивно поработали и можем наконец подвести итоги. Внимание, сюрприз! Иван Петрович Кармашов, чью биографию мы с вами готовили и обсуждали целых две недели, присутствует в зале. С удовольствием приглашаю Ивана Петровича к микрофону – огласить имена победителей.

Зал замер, Лина и Башмачков переглянулись. Такого поворота событий они не ожидали.

На сцену поднялся поджарый мужчина среднего роста, одетый в дорогой костюм и модные ботинки. Лина вспомнила, что в день приезда он крутился среди писателей. Взгляд мужчины был напряженным, холодным и колючим. Такой взгляд бывает только у тех, кто вышел из заключения.

– Сразу видно, мужик срок отмотал, – прошептала Лина на ухо Башмачкову. Тот хмыкнул и внезапно поднялся с места. Она с силой дернула его за рукав, но Башмачкова было уже не остановить. Литератор поймал кураж и молчать не собирался. Он отмахнулся от Лины, как от назойливой мухи, и заявил:

– Станислава Сергеевна, голубушка, так не честно! Мы с Ангелиной Томашевской не успели прочитать коллегам план нашей книги. Даже если жюри уже все решило и победитель вот-вот будет назван, прошу дать нам возможность познакомить присутствующих с нашей версией. В конце концов, мы полноправные участники семинара, подписали с вами договор и хотим знать, что о нашей концепции думаете вы и другие писатели.

Ильинская скривилась от слов Башмачкова, как от зубной боли. Заявление литератора ей не понравилось, но она решила не спорить, чтобы не тратить время понапрасну.

– Мастера слова – люди ранимые и трепетные. К тому же, писатели не признают никаких рамок и правил. Ну, что ж господин Башмачков, валяйте, читайте, но только, пожалуйста, не больше пяти минут.

Башмачков взял Лину за руку и потащил на сцену, не слушая ее возмущенного верещания. Затем он подтолкнул подругу к рампе и окинул взглядом зал. Лина попыталась разглядеть знакомые лица. Из-за яркого света софитов она никого не увидела. Все лица сливались в одно светлое пятно. У Лины предательски задрожали коленки и похолодели пальцы, но, главное, от волнения внезапно пропал голос.

– Давай, начинай уже, – просипела она Башмачкову, – я не могу.

– Коллеги, – торжественно начал Башмачков, – мы с Ангелиной Томашевской написали совместный, так сказать, внеконкурсный синопсис повести под названием «Волчок из Дуделкино».

– Господа, да что же это такое! – перебила его Ильинская. – Давайте не будем понапрасну отнимать друг у друга время. Проделана серьезная работа, подведены итоги конкурса, а нам сейчас предлагают какое-то, извините меня, дешевое фиглярство. Итак, я приглашаю огласить итоги…

– Пускай прочитают! Это недолго! – выкрикнула с первого ряда Кира Коровкина. – Сказали «а», пускай говорят «б»!

– Действительно, дайте их послушать! – поддержал Киру Егор Капустин. Впрочем, в последнее время он поддерживал детскую писательницу во всех ее начинаниях. Видимо, стрела Амура глубоко поразила непробиваемое прежде сердце женолюбивого фантаста.

Башмачков откашлялся и продолжал:

– Владик Волков провел детство в писательском поселке Дуделкино. Пацан жил на попечении бабушки и дедушки. поскольку рано лишился родителей. Двух пенсий на жизнь втроем не хватало, и мальчик с юных лет подрабатывал на писательских дачах.

– Слушайте, это уже переходит все границы, – перебила Станислава Сергеевна чтение Башмачкова. В ее голосе отчетливо зазвучал металл. – Что за дешевая самодеятельность? Мы пишем книгу об Иване Кармашове, а не о каком-то безвестном Владике Волкове, подметающем дорожки на дачах.

– Станислава Сергеевна, вы не хуже нас знаете, что эти двое – один и тот же человек. Интересно, что заставляет вас играть постыдную роль и участвовать в обмане? – спросила Лина. Ее голос вдруг окреп и зазвучал звонко и отчаянно – как у партизанки, которую допрашивают фашистские нелюди.

Вдруг Лина почувствовала спиной, что на нее кто-то смотрит. Она оглянулась и встретилась со взглядом, полным ненависти. Владислав Волков сидел в глубине сцены и буквально прожигал взглядом ее и Башмачкова.

– Пускай продолжают, – сказал он хриплым голосом. – Мне не терпится посмеяться над фантазиями этих лузеров. Они ведь даже в финал не вошли!

– Владик столярничал, малярничал, чинил проводку – словом, был настоящим «самоделкиным», – невозмутимо продолжал Башмачков. – К старшим классам он понял: своим горбом больших денег не заработаешь. На излете советской власти Владик вместе с писательскими сынками поставил на поток спекуляцию дефицитными томами из «Книжной лавки писателей». Вскоре началась перестройка, и первые серьезные деньги, заработанные продажей книг, оказались очень кстати. Теперь можно было их легко легализовать. В то время никто не интересовался происхождением денег, да и налоги мало кто платил. Оставалась совсем малость – с умом вложить денежные средства, чтобы заработать солидный капитал. Всерьез развернуться Волков смог только в нулевые, когда началось массовое жилищное строительство. Наш герой открыл крупный девелоперский бизнес. Наконец ему в руки потекли крупные суммы, однако этого было Волкову мало. Его аппетиты росли не по дням, а по часам. Волков не достроил несколько многоэтажных домов – и в итоге сотни обманутых дольщиков остались без крова. Однако это помогло бизнесмену удвоить капитал. Какое-то время подобные «шалости» сходили нашему герою с рук. Но в один не прекрасный для Волкова день, когда приближались очередные выборы, «наверху» решили показательно судить одного из аферистов-девелоперов, чтобы хоть на время успокоить обманутых инвесторов.

Волков провел в колонии всего полтора года. Там он познакомился с серьезными людьми из теневого сектора экономики, разумеется, с криминальным прошлым. Новые приятели просветили его, как в нашей стране устроена власть. Владислав понял, что депутатский мандат – защита от любых «наездов» налоговой службы и алчных конкурентов. Однако вскоре Волков выяснил: избраться депутатом с судимостью вряд ли возможно. И тогда Владислав Петрович пошел ферзем. Он решил изменить судьбу и стать другим человеком. Женился на женщине изрядно старше себя, взял ее фамилию, сделал небольшую пластическую операцию, чтобы изменить внешность. Это был лишь первый этап серьезной подготовки. Затем Волков предложил своей давней подруге и одновременно известной писательнице Станиславе Ильинской провести литературный конкурс. Со стороны все выглядело достаточно невинно: конкурс на написание биографии малоизвестного героя. У Волкова были на это свои резоны. Общаясь с писателями с детства, Владислав твердо усвоил: что напишешь о человеке – тому и поверят. Надо лишь на время оградить участников семинара от интернета и внешнего мира. Ненадолго, всего на две недели. Писатели неожиданно запротестовали, и полностью изолировать их от информации удалось всего на несколько дней. Ну, а дальше все пошло, как по маслу. Написать вымышленную биографию вымышленного героя – для опытных литераторов, пожалуй, нет ничего проще…

– Довольно, – сказала Станислава Сергеевна. – суть мы поняли. Ваша цель – устроить здесь скандальчик с целью пиара. Нам только несанкционированных протестов в Дуделкино не хватало. Предлагаю проветрить зал и сделать перерыв на десять минут.

Дачный водевиль

Интуиция не подвела Машу Кармашову. Писателю Юлиану Мефодьевичу требовалась молодая секретарша не только для работы с бумажками. Липкие объятия советского классика не оставляли в этом никаких сомнений. Оставалось дождаться подходящего случая, чтобы окончательно в этом убедиться.

В тот день Юлиан Мефодьевич проводил жену в Москву, встрепенулся, как молодой петух, и вскоре опять помчался на станцию: встречать своего секретаря «для работы с документами». Всю дорогу от платформы до дачи он болтал не умолкая, развлекал Машу анекдотами и рассыпался в комплиментах. В столовой их ждал накрытый стол – с кофейными чашечками и двумя хрустальными бокалами. На тарелочке лежал сыр «Виола» и сырокопченая колбаса – эти деликатесы в то время давали только в праздничных заказах. В маленьком ведерке охлаждалась бутылка шампанского, а в вазе гостью ждала клубника, на которой еще не обсохли капельки воды. Маша удивилась: и когда только шеф успел столь основательно подготовиться к «работе с документами»?

– В честь чего праздник? – Маша сделала невинные глаза, хотя все поняла с первого взгляда. Все же она никогда не была дурой.

– В честь нашей замечательной даты. – Юлиан Мефодьевич изобразил торжественное лицо и приосанился. – Машенька, ты у меня трудишься уже полгода. Я же не слепой! Вижу, как ты стараешься. Быстро и толково отвечаешь нашим корреспондентам, рассылаешь мои письма в издательства, общаешься с моими редакторами… В общем, мне повезло с секретарем, и надо это немедленно отметить.

– А давайте! – согласилась Маша не жеманясь.

Юлиан Мефодьевич разлил по первой, выпил и взглянул на Машу этаким молодцом. Затем крякнул и ухватил девушку за острую коленку. Ладонь его по-прежнему была влажной, и Маше сделалось противно. К постоянным липким хватанием шефа за плечи она уже привыкла, но коленки – дело куда более серьезное. Маша поняла, что вот прямо сейчас события помчатся с быстротой скорого поезда, обогнавшего ее электричку на Киевской железной дороге.

«Знала, для чего приехала! Глупо играть в невинность в домашнем «борделе»».

Маше захотелось скорее закончить комедию, и она начала демонстративно раздеваться, словно собиралась показать стриптиз. Ее была нервная дрожь, поэтому получалось не слишком умело и элегантно.