Курьер из Страны Советов

– Мне вообще-то некогда по сторонам смотреть, работы много, – проворчала Лина.

– Что и про служебную квартирку, принадлежащую редакции, никогда не слышала? – Муся понизила голос до страшного шепота.

– А что за квартирка? – Лина вновь прикинулась дурочкой.

– Во дворе нашего особняка есть небольшая пристройка, а в ней служебная квартира, куда наши престарелые кобели своих любовниц водят.

– А для чего редакции квартира? – опешила Лина – в «Страну Советов» и в «Хоровод» ведь только с московской пропиской берут. В газете, где я раньше работала, никто о подобных квартирках тоже никогда не слышал.

– Хочу тебя предупредить: эта служебная квартира, – сказала Муся, – самая страшная тайна. По сравнению с ней их старческие загулы – просто детский сад. Никогда и никому не говори, что узнала про эту квартиру и уж тем более не спрашивай, для чего она нужна.

– А что будет, если проболтаюсь? – спросила Лина.

– Уволят с волчьим билетом. Это в лучшем случае. А в худшем тебя собьет машина. Это иногда случается с теми, кто много болтает… Ладно, не описайся от страха. Я пошутила.

Лина поежилась от холода, хотя тот давний разговор происходил летом, и постаралась побыстрее забыть об этом разговоре. Однако любопытство не давало покоя, и через пару дней она поинтересовалась с невинным видом у всезнающей Ирины Петровой:

– Ир, а что это за странная пристройка во дворе нашего особняка?

– Там обычные квартиры, в них люди живут, – ответила Ирина и внимательно взглянула на Лину:

– А почему ты спрашиваешь?

– Да так, зашла во двор немножко посидеть в обеденный перерыв на свежем воздухе и случайно обратила внимание на то несимметричное крыло нашего здания.

– Ничего там интересного нету, в основном коммуналки. На вот лучше новый журнал у себя наверху полистай. Кузнецов недавно из Парижа привез, моды следующего сезона.

Ирина протянула Лине глянец с немыслимыми для обычной советской девушки нарядами и принялась демонстративно печатать какой-то документ.

Лина продолжила изучать удивительную «контору», и вскоре ее поразило маленькое открытие. В рабочее время можно было запросто зайти к секретарю парторганизации и, попросив у него разрешения, полистать свежие номера журналов «Time» и «Spiegel», которые хранились в сейфе у парторга. Главное – не выносить запрещенную литературу из здания. В то время западные журналы в СССР были под строжайшим запретом. У всех, кто пытался привезти из-за «железного занавеса» западную прессу, это «оружие пропаганды», журналы, если их находили, без разговоров отбирали на таможне, что грозило скорыми неприятностями на работе. В лучшем случае, «горе-контрабандист» надолго становился невыездным. А в худшем могли и уволить.

Не удивительно, что большинство советских граждан слыхом не слыхивало о свадьбе принцессы Дианы. В отличие от любознательных сотрудниц «Страны Советов», живо интересовавшихся этой темой. Когда Лина впервые появилась в редакционном особняке, тамошние модницы как раз ревниво обсуждали наряды будущей «королевы сердец», в изобилии представленные в западном «глянце», а кое-кто из дам уже заказал в ателье Управления делами ЦК КПСС точные копии платьев гламурной принцессы.

В конце восьмидесятых тема модных шмоток преобладала в дамских беседах. Еще бы! В магазинах было шаром покати. Если не удавалось «выстоять» тряпку в очереди или купить у спекулянток, девушки пускали в ход смекалку. Лина, Муся и другие девчонки перешивали надоевшие наряды и красили их в яркие цвета в мастерских Большого театра, располагавшихся в соседнем с редакцией здании. Муся относила в обед ворох шмотья знакомой мастерице и назавтра забирала обновленные вещи, которые уже с нетерпением поджидали молодые обитательницы особняка. Среди них были и весьма экстравагантные особы. Одна продвинутая дизайнерша, к примеру, обожала покупать в «Военторге», располагавшемся тогда еще на Воздвиженке, солдатские кальсоны с медными пуговицами, военные рубашки и майки-алкоголички и красить все это в радикально черный цвет. По ее словам, такой «прикид» на модных вернисажах выглядел просто сногсшибательно.

В первый же месяц работы в «Хороводе» Лина сделала любопытное наблюдение. От «рабочих лошадок» журнала «Страны Советов» резко отличались раскованные, владеющие несколькими иностранными языками руководители. Чем свободнее и дружелюбнее они держались, чем больше иностранных языков знали, чем чаще привозили сотрудницам из загранкомандировок милые сувениры и чем активнее зазывали в свои кабинеты на чашечку кофе с анекдотами про Брежнева вместо пирожных, тем больше крепли подозрения Лины и ее коллег в «Хороводе». Никто не сомневался, что эти симпатяги по совместительству трудятся еще в одном серьезном ведомстве. Иван Кузнецов тоже, разумеется, находился в условном списке «журналистов в штатском», который набросали для себя сотрудники «Хоровода».

Руководил советским пропагандистским броненосцем "сталинский сокол" Николай Груздачев. Он жестко пресекал на страницах «Страны Советов» любые вольности, не вписывавшиеся в прокрустово ложе линии компартии. Карающая длань Груздачева настигала порой даже «Хоровод», безобидный «журнал для девочек и мальчиков», как было написано на его обложке. Еще бы! На передовой линии идеологической борьбы мелочей не бывает. Однажды Николай Евгеньевич невзлюбил Чебурашку и с тех пор категорически пресекал появление «уродца с непомерно большими ушами» на страницах руководимого им детского издания. Автора Чебурашки он тоже терпеть не мог, словно предвидел, какие бездны вскроются после смерти известного детского писателя. На телевизионных ток-шоу заговорили, что, дескать, папа Чебурашки был домашний тиран и садист, состоял в секте Столбуна, а в довершение всего оказался сутягой и скрягой, ненавидевшим реальных детей. Короче говоря, взгляд «сталинского сокола» оказался на редкость зорким. Впрочем, «Хоровод» изучали еще два внимательных глаза. Каждый номер журнала читала внучка Груздачева, шестилетняя Клавочка. Клавино слово было решающим в работе над очередным выпуском. К примеру, девочка очень боялась гномов, поэтому «злые западные карлики» были в «Хороводе» под строжайшим запретом. Даже Карлик Нос из сказки Вильгельма Гауфа с трудом просочился в рубрику «Любимые сказки», которую в то время курировала Лина. Зато редколлегии журнала, на которых обсуждался очередной номер, проходили весело. Груздачев неумолимо требовал от героев сказок правды жизни. Например, медведь, по его словам, грибы собирать никак не мог, однако курить трубку, по странной логике Груздачева, топтыгину позволялось.

Любовник Сильваны Помпанини,

середина девяностых

Идти на фуршет после фотовернисажа и сенсационного сообщения Семена Людова у Лины не было никакого желания. Она вернулась домой, сварила кофе, плеснула в рюмку немного коньяка и помянула невинно убиенного Кузнецова. Неожиданно для себя она достала из чулана гладильную доску и принялась ожесточенно гладить. Глажка белья, хоть и не относилась к любимым занятиям, отлично снимала стресс. Горка выглаженного белья росла с рекордной быстротой, а Лина тем временем, словно медитируя, все глубже погружалась в прошлое. Она легко представила себе Ивана Кузнецова – моложавого, модного и слегка высокомерного, однако, как ни старалась, не могла представить его истерзанный труп, оставленный в открытой машине на обочине. Такая страшная смерть совсем «не шла» Кузнецову, не вязалась с победительным и надменным обликом видавшего виды фоторепортера.

Внезапно Лина вспомнила еще одну недавнюю и, казалось, нелепую смерть. Джип «чероки» сбил на Большой Дмитровке Романа Лаврентьевича Ищенко, когда-то тоже работавшего в «Стране Советов». Крепкий мужчина возраста шестьдесят плюс, он даже в сильный мороз не носил шапку и шарф, в то время, как молодые сотрудники, выскакивая в соседнее кафе, напяливали шапки-ушанки и кутали шеи мохеровыми кашне. Роман Лаврентьевич отличался от коллег какой-то разудалой бесшабашностью и порой смахивал на городского сумасшедшего. О, это был удивительный персонаж!

Лина вспомнила, как однажды перед ноябрьскими праздниками, году этак в 89-м, провалялась две недели с гриппом, и ее забыли внести в список на праздничные заказы к годовщине Октябрьской революции.

– Вы что же, решили меня наказать за температуру под сорок и осложнения после гриппа? На каком основании лишили дефицитных деликатесов? – «наехала» она на Романа Лаврентьевича в редакционном коридоре. Ищенко в этот миг, как обычно, бежал в расстегнутом пальто прочь из особняка, в неведомые торговые дали. Он был заведующим редакцией и отвечал в «Стране Советов» за все «земное» – продуктовые заказы, путевки в престижные санатории, французские духи и театральные билеты для начальства. Формально Роман Лаврентьевич числился литсотрудником отдела сменных полос, готовившего материалы для Индии, Вьетнама и других экзотических стран, однако реально занимался исключительно добыванием дефицита для начальства и иногда для рядовых сотрудников. Лина выключила утюг и подумала, что Ищенко был неплохим человеком. Журналистам «Хоровода» порой тоже кое-что перепадало от его щедрот.

Однако «изюминкой» Ищенко были не его исключительные способности по доставанию дефицита в советскую эпоху, а его фантастические байки. «Востоковед» Роман Лаврентьевич частенько рассказывал о себе невероятные истории. По версии Ищенко, одной из его любовниц была знаменитая в шестидесятые годы итальянская актриса Сильвана Пампанини. В те годы она считалась эталоном красоты, по Сильване сходили с ума поклонники по всему миру, но это не имело для Романа Лаврентьевича никакого значения. Если верить рассказам Ищенко, он познакомился с Сильваной, когда та принимала ванну в отеле, где остановился Роман Лаврентьевич, работавший под прикрытием «обычный советский командированный». Ищенко перепутал номер, дверь оказалась открытой, ну и он, конечно, вошел. Его позвал нежный голос из ванной комнаты. Дальше все развивалось стремительно. Мол, едва обнаженная красавица его увидела, сразу же «все и закрутилось».

– Раздевайся и полезай в ванну, – так, дескать, скомандовала Сильвана Роману Лаврентьевичу. А что Роман Лаврентьевич? Он, как Савва Игнатьевич из «Покровских ворот», ответил: «Яволь!».

– Когда расставались, Сильвана плакала навзрыд, – обычно завершал Ищенко свою лав-стори под насмешливыми взглядами молодых коллег.

Еще Роман Лаврентьевич любил рассказывать о том, как служил в гитлеровской Германии в годы войны, опять же, под прикрытием. Типа работал в Берлине Штирлицем и приближал Победу. Впрочем, по его словам, он и потом был на передовой «холодной войны». Венцом баек Ищенко была история, как в хрущевские времена он вывозил из СССР в самолете двойного агента Пеньковского, приговоренного к расстрелу. Дескать, агенту сделали пластическую операцию, однако, чтобы никто не узнал его по голосу, тот общался с Романом Лаврентьевичем знаками, но разок все же прошептал:

– Рома, молчи, целее будешь!

Никто, разумеется, байкам Ищенко не верил, и в редакции он давно слыл «тихим психом». Помощница Груздачева Ирина Петрова откровенно крутила пальцем у виска, когда Ищенко скрывался за поворотом редакционного коридора.

С тех пор прошло несколько лет, страну, где родилась и выросла Лина, перестали называть «Страной Советов», и журнал с таким названием безвозвратно исчез. Жизнь, навсегда канувшая в Лету, сохранилась лишь в фотографиях…

Лина гладила белье и размышляла о рассказе Семена Людова. Жестокое убийство Кузнецова не давало ей покоя. А тут еще нелепая смерть Романа Лаврентьевича…

«Сразу два трупа сотрудников «Страны Советов» за такое короткое время, – думала Лина, ожесточенно отглаживая пододеяльник. – Кузнецов и Ищенко. Все же это… как-то слишком… для одной редакции».

Она плеснула в рюмочку еще немного коньяку, чтобы вслед за Кузнецовым помянуть Романа Лаврентьевича, и продолжала вспоминать…

«Оба мужчины умерли не своей смертью. Странно все это… Что если хотя бы часть баек Ищенко правда? Может, он и впрямь когда-то был советским шпионом, а потом свихнулся из-за раздвоения личности?». Как теперь модно говорить, «биполярочка» настигла…».

Коньяк ударил в голову, и Лина, задумавшись, прожгла дыру в пододеяльнике.

Когда она загружала стопку белья на полку в шкафу, взгляд упал на флакон из-под французских духов «Клима». Ищенко когда-то достал ей эти модные в то время духи на каком-то закрытом складе с небольшой переплатой. В конце концов флакон опустел, Лина запихнула его на полку в шкаф, чтобы белье хорошо пахло, а когда аромат выдохся, забыла выбросить бутылочку.

«В сущности, этот тихий сумасшедший неплохо ко мне относился».

Лина с какой-то темной тоской взглянула на флакон и вспомнила, как Роман Лаврентьевич ввел ее в номенклатурный продуктовый рай на Петровке.

В тот день, молча выслушав упреки Лины по поводу упущенного заказа, Роман Лаврентьевич коротко скомандовал:

– Ну, ладно, хватит ныть, пошли.

Идти пришлось недалеко – до подвала гастронома, расположенного буквально в двух шагах, на Петровке. Вряд ли кто-нибудь в то время заподозрил бы за неприметной дверью столь серьезное заведение. Напрасно, между прочим! Там было на что посмотреть. Посетитель, допущенный в это царство дефицита, вначале долго спускался в полумраке по длинной лестнице и наконец попадал в ярко освещенный холодным неоновым светом подвал. Бескрайнее подземное царство казалось бесконечным, словно это был туннель в светлое будущее.

В тот раз Роман Лаврентьевич по-свойски крикнул в гулкий коридор:

– Девчата, вы здесь?

Через несколько секунд из глубины подвала, отделанного белым кафелем, вышли две веселые молодые женщины в белых халатах. Свежие укладки на основе «химии», модные в ту эпоху голубые тени и ярко-красный маникюр довершали их, как сегодня сказали бы, «лук», то бишь, образ.

– Галочка, Лидочка, познакомьтесь, это наша сотрудница Линочка. Подберите ей что-нибудь из дефицита, – небрежно бросил Роман Лаврентьевич. Видно было, что он не последний в этом союзе избранных. Продавщицы засуетились.

– Роман Лаврентьевич, шпроты нести?

– Конечно! Две-три баночки, – командовал «востоковед».