Его, хвала богам, не предсказать.
Тебе осталось девятнадцать лет…
И я старею без тебя, мой свет.
Порой ты озарял, порой слепил,
Воспоминаний рой и жгуч и мил,
И карточки со мною говорят,
И в зеркало случайный брошен взгляд,
Бесстрастно из зеркальной пустоты
Сказали мне – та девушка не ты.
Пожар
Любимый, не осталось фотографий.
Сгорел театр. И с ним сгорел твой дом.
Одной из самых лучших эпитафий
Явилась песня, спетая огнем.
Любимый, мы любовь играли плохо.
Фальшивили. И путали слова.
Ты – трагиком в костюме Скомороха.
Я – костюмером на замене Льва.
Но Зритель хочет настоящей крови,
Ему не нужен бутафорский дым.
И трагик умер вдруг на полуслове.
А костюмер костюмы шьет другим.
Как много в этом городе суровом
Случайных мест, где я с тобой жила,
И только дом, что стал семейным кровом,
Сгубив тебя, и сам сгорел дотла.
Бездомность – это тоже лицедейство.
Сгорел костюм, но не доигран акт.
И наше театральное семейство
На небе и земле смеется в такт.
Эй, там, на небе! Все на авансцену!
Вы слышите? Я подаю звонок!
На ваши роли нет у нас замены.
Мы продолжаем с вами диалог.
Литературное
Сестрица Настасья Филипповна,
Мы чем-то с тобою похожи,
В России твоих прототипов – тьма!
А что ни мужик, то Рогожин!
Он бешен во страсти и в ярости,
Ни заповеди, ни закона,
Без памяти, разума, жалости
Сжигает свои миллионы,
Судьбу свою бросит под ноженьки
И требует, чтобы любила,
И по сердцу – ножиком, ножиком!
Пусть баба почувствует силу!
Душа, содержанкой нечестною,
Над слабою плотью глумится,
Плетётся дорогою крестною,