Диана

Диана
Нина Викторовна Соколова

Обида и зависть покрывают сердце непроницаемой броней и отсекают от потока Жизни, не позволяя соединиться с ней. Они делают тебя слепой, не позволяя увидеть дары, которые она тебе преподносит. Чтобы разрушить стены, что ты возвела вокруг себя, и достучаться до нас, Жизнь идет на хитрые уловки, исполняя твои желания…

Нина Соколова

Диана

"Может ли быть счастливый конец без любви? Да? Нет?" Глупость какая-то! – подумала Диана, откладывая книгу. – Автор очень старался, выдумывая это нелепое название!" Она встала с дивана, плотнее запахивая халат. За окном было ярко и солнечно, зелень светилась на солнце – лето только начиналось. Жёлтые одуванчики засыпали лужайку во дворе, через двор бежали пешеходные дорожки, по ним сновал народ туда-сюда. День был выходной, школьников мало, ребятишки бежали только в музыкалку по соседству.

Диана смотрела на двор с высоты своего пятого этажа из-за плотной портьеры, прячась от солнца, которое уже раскалило металлические перекрытия балкона, и через открытые створки комнату встал наполнять душный горячий воздух. Фыркнув, она быстрым движением сорвала держатель, и полотно портьеры заволокло окно, оставив комнату в полумраке. Развернувшись, она направилась на кухню, выходившую на восток на проспект. Кухню солнце уже оставило в покое, и здесь Диана успокоилась, но всё-таки не до конца. "Как многолюдно! – она поглядела в окно – С одной стороны, выходной – это хорошо, с другой же – терпеть не могу это столпотворение!"

Внизу по тротуарам прогуливалось большое количество незнакомых людей. По проезжей части летали туда-сюда автомобили, и в них тоже кто-то ехал. В этот момент ей подумалось, что как здорово было бы, если бы все люди исчезли прямо сейчас и город опустел. "О, это было бы прекрасно!" – сказала она вслух, но воображение рисовало картину дальше: время идет, и гаснет закат, становится темно, а вокруг ни души! Её взгляд упал на плиту и раковину, проник сквозь стену, представив её глазам унитаз и ванну, вернулся на кухню и, касаясь шкафчиков, скользнул к холодильнику. Затем молниеносно метнулся сквозь весь дом, стены всех квартир, попавшихся на пути, и опустился перед магазинами у дома. "Если я останусь совсем одна и никого не будет больше в этом мире, кто же будет всем этим заниматься – выращивать и печь хлеб, пасти коров и доставлять продукты, кто будет заботиться о том, чтобы в кране была вода, к плите подавался газ? Мне придётся всё делать самой? Хорошо, все эти люди внизу, каждый из них, вносит свой вклад. Ладно. Будет также тяжело и одиноко осознавать, что вокруг ни души. Не знаю, сойду ли я с ума от одиночества, но в один прекрасный момент я осознАю, что скучаю по ним, что мне их не хватает! Господи, если бы можно было сделать так, чтобы все, каждый, держались от меня на расстоянии! Выходишь за порог, и никто тебе навстречу не попадается. Идёшь по улице спокойно, любуешься небом, облаками, зеленью и прочим и ни на кого не отвлекаешься, никто не напрягает тебя своим взглядом или запахом душных духов, пота или стирального порошка… Боже, зачем стирать одежду, которую ты носишь, вонючими порошками?"

В этот момент зазвонил телефон. Недовольно покосившись, Диана пододвинула его к себе. Взглянув на имя звонившего, она скривила губы, но ответила.

– 

Чего тебе? У тебя поразительная способность отвлекать от мыслей: только задумаюсь в тишине и покое, как ты тут как тут! – проворчала она.

– 

И тебе здравствуй, милая! Ты снова не в настроении? Давай приеду к тебе, и хандру как рукой снимет! – ответил Дмитрий.

– 

Только не сейчас – вечером. Знаешь, что я сейчас подумала? – воодушевилась Диан

а.

– 

И что же, родная?

– 

Перестань называть меня родной, мы не в тех отношениях. – снова проворчала она и продолжила. – В общем, слушай. Как думаешь, мне кажется, было бы замечательно, если бы можно было сделать так, чтобы все люди исчезли в радиусе километра, когда я выхожу на улицу или хотя бы расходились в разные стороны.

– 

Ди

, о чём ты? – На том конце слышалось беспокойство. – Всё так плохо?

– 

Дим, что плохо? Разве у тебя не бывает такого, что тебя все бесят? В последнее время это моё нормальное состояние

. Не могу выносить присутствие кого-либо, могу расслабиться только тогда, когда никого нет не то чтобы поблизости – вообще в поле видимости.

– 

Детка, я всё-таки сейчас приеду…

“Я только что дала тебе понять, что хочу побыть одна!” – она хотела закричать в трубку, но вместо этого процедила сквозь зубы:

– Вечером.

– 

Ну, хорошо, у тебя есть время побыть одной до вечера. А часам, скажем, к восьми я за тобой заеду .

Диана со вздохом откинулась на спинку стула, на который успела сесть во время разговора, со словами "хорошо, приезжай" она положила трубку и закатила глаза. Разглядывая узор на потолочном плинтусе, она в который раз досадовала на себя, что радуется предстоящей встрече. Прядь тёмных, почти чёрных волос упала на глаза, и раздраженно заправляя их за ухо, она встала и быстрыми шагами направилась в гостиную, ворча про себя: "То люди, то волосы!"

Ей только исполнилось сорок один, и Дима, которому уже стукнуло сорок пять, говорил, что это переходный возраст, колбасит как подростков, и что это пройдёт. Просто перестройка организма, а это всегда некомфортно. Диана жила в двушке, оставшиеся от матери. Та лет двадцать назад, когда ей было примерно столько же, сколько её дочери сейчас, умотала с бойфрендом во Владивосток. Там они расписались, и у Дианы появились двое братьев. Она видела их только на фото. Мать не бросала её, в своё время уговаривала дочь поехать вместе. Это она, Диана, она стояла на своём: нет, останусь в родном городе и всё. Ей уже было тогда двадцать с небольшим, взрослая девица, к тому времени учёба уже закончилась, и она удачно устроилась на местное предприятие, на котором и проработала все эти 20 лет, сделав карьеру до замдиректора по производству. Сначала они созванивались раз в неделю или две, теперь же они общались только по праздникам. Бывало, они обе забывали поздравить друг друга с днём рождения.

Зажмурившись, Диана потрясла головой, стараясь прогнать мысли о матери сейчас: совсем не хотелось о ней думать. Она знала, что в любое время суток может позвонить ей, но желания не было. Вернее, оно появлялось, но сразу же пропадало.

Закутавшись в плед, Диана улеглась на диван и включила телевизор. Ди – называла её мать. Ещё она называла её " моя Динь-Динь". Только Питер Пэн увёз её за тридевять земель, и у них всё хорошо. Это так – мать имеет право на любовь и счастье. А что делать Динь-Динь? Много мужчин пыталось завоевать её сердце, но она никого не подпускала близко. Встречалась и расставалась. И нет оснований для чувства вины, ведь ни один не тронул её сердце. Пожалуй, единственный, кто смог подойти ближе всех, – это Дмитрий.

Он тоже называет её Ди. Наверно, это был ключ к одной из дверей на пути к её сердцу. Ещё одна причина её особого расположения к нему – это то, что он разделяет её взгляд на отношения. Она была уверена, что только друзья могут быть по-настоящему близки, и когда она говорила мужчине, что хочет, чтобы они стали друзьями, то того надолго не хватало или он пропадал сразу. А вот Дмитрия это не испугало. Более того, он первый предложил дружбу и уточнил, что если в один прекрасный момент ей захочется интима, он не будет против и это нисколько не испортит их отношения. Диана взяла с него обещание, что в этом случае инициатива будет исходить от неё. Только когда она сама этого захочет – он спокойно, уверенно кивнул и сдержал обещание.

Она выключила телевизор, повернулась на другой бок и закрыла глаза. Вдруг за стеной в подъезде послышался топот, голоса, хохот, слышно было, как открылась дверь, и весь этот гам перетёк внутрь квартиры снизу, сопровождаясь лаем соседской собаки. То приглушаясь, то усиливаясь, этот шум не давал ей расслабиться и заснуть, а она собиралась подремать, чтобы набраться сил перед встречей с Димой. Наконец, соседский гул вырвался в подъезд, стёк по лестнице на улицу, и через открытое окно ещё слышались голоса и смех, постепенно растворяясь в заряженном солнцем воздухе начинавшегося лета.

Диана ещё лежала, прислушиваясь, когда её взгляд наткнулся на книгу. Там что-то начиналось про страсть. Страсть к жизни, как следствие, любовь к жизни. Героиней была девушка, которую осуждали за своенравие, свободомыслие, за то, что она никого не слушает, у неё есть своё мнение, поступает, как ей вздумается. И она увлекается алхимией – неслыханное дело для средневековой девицы. Но она единственная наследница огромного состояния её батюшки, очень влиятельного человека в политических кругах, и представители высшего общества вынуждены считаться с этим. Отец разбаловал дочь, а теперь, когда пришла пора выдать её замуж, она забраковала всех женихов, заявив, что лучше останется старой девой, чем умрёт от скуки. В целом героиня импонировала Диане, но страшно раздражала постоянная тема жажды жизни, страсти: как будто эта девушка зависима от адреналина, она мечтает, чтобы жизнь состояла из приключений. Будь та её современницей, только и делала бы, что прыгала с парашютом, летала на параплане, лазила на Эверест и съезжала с его вершины на горных лыжах.

Для Дианы это уже слишком, но было неприятно осознавать, что подобные темы её задевают. Завидовать? Чушь какая! Её звали в походы и прыгать с парашютом тоже, что-то ещё было… Она взяла книжку и бросила на журнальный столик у кресла, но перестаралась, и книга залетела за спинку сидения. "Вот и хорошо: с глаз долой! – проворчала про себя Диана. – Приедет и пусть сам достаёт свою книгу: может, не будет больше привозить мне всякую ерунду!"

Дмитрий приехал на час позже, предупредив заранее, что опоздает. С одной стороны, хорошо – можно еще немного просто побыть одной, а с другой… Почему он всегда заставляет испытывать к себе противоречивые чувства? Что-то вроде этой раздражительной радости ожидания встречи. Они поехали ужинать в ресторан на берегу озера. Деревянная веранда, украшенная цветами, светилась развешанными по периметру огнями, дающими мягкий уютный свет. Однако вечер выдался прохладный, и Диана замёрзла в ожидании заказа. Отказавшись накинуть джемпер, предложенный ей Дмитрием, она заявила, что лучше любоваться верандой из теплого зала, и они переместились внутрь.

Посетителей было мало, и она приготовилась расслабиться. Приятно было ощущать тепло после прохладной влажной свежести уходящего вечера. Негромко играли ритмы гаванской сальсы, на столиках горели свечи, и казалось, что их пламя покачивается в такт, мелькая тенями на столовых приборах. У барной стойки, воркуя, сидела парочка: женщина, соблазняя, поглаживала подушечками пальцев то бокал с вином, то, едва касаясь, проводила ими по бедру мужчины, и тот, делая глоток вина, не спускал с неё глаз, просто-таки пожирал ее взглядом.

Диана повернулась в другую сторону, опустив глаза. В поле её зрения промелькнули кроссовки официанта, и она тут же проворчала про себя, что следовало бы ему носить на работе туфли: они больше соответствуют обстановке. И тут же согласилась со следующей мыслью о том, что кроссовки всё-таки больше подходят для такой работы. Целиком погрузившись в свои мысли, она не замечала, что ее Дмитрий не сводит с нее глаз. Он старался делать это ненавязчиво, наблюдая за ней, иногда увлекаясь, но успевая всё же вовремя отвести взгляд или смягчить его: любое пристальное внимание к своей персоне Диана воспринимала в штыки и готова была сразиться со всяким, кто покушался на её личное пространство.

В этот момент послышались голоса. Компания была уже навеселе и через несколько минут шумно ввалилась в зал. Они расселись за столики, затем повставали и, с грохотом сдвигая столы и расставляя стулья, уселись снова. Официанты даже не успели вмешаться. Некоторые из них с блокнотами уже принимали заказы. Зал еще больше оживился, когда к компании присоединились еще человек десять: видимо, они подъехали позже. В ход пошли уже соседние с Дианой стол и стулья, и один из десяти, густым подвыпившим басом что-то рассказывая и широко жестикулируя, задел её за волосы, и слегка за ухо, обернувшись, извинился и, отвернувшись, продолжил свой эмоциональный рассказ.

Извинений было недостаточно. Дмитрий с беспокойством наблюдал, как на лице Дианы сменяют друг друга досада, раздражение, затем закипающие возмущение и гнев. Ему уже не раз приходилось наблюдать, как просыпается вулкан: ее челюсти сжаты, дыхание участилось, она вся сжалась, как пантера перед прыжком, и!..

– Как же меня это достало! – выпалила она, резко вставая из-за стола так, что он со скрежетом отодвинулся. Дима, пристав, быстрым движением коснулся её руки. Соседи не обращали на неё внимания. Диана обернулась, её взгляд чуть было не пронзил его копьями, но его прикосновение было столь мягким и проникновенным, что её пыл сразу остыл. Она обессилено опустилась на стул, исподлобья уставилась на своего спутника, и её взгляд снова запылал огнём, обвиняя его: это всё из-за тебя, это ты виноват в том, что я ничего не могу сделать! Сидя напротив, Дмитрий смотрел на неё, и её огонь не обжигал его, не ранил. Напротив, он пробуждал в нем чувства, которые он не испытывал ни к одной другой женщине. Эти чувства наполняли его сердце страстью, сильным желанием обнять её и защитить. Он любил её такой, какая она есть, и мечтал о том, что однажды она проснется. Диана же не подозревала о его чувствах, и он терпеливо ждал.

Так они смотрели друг на друга некоторое время. В следующее мгновение пелена гнева, затуманивающая разум, спала с её глаз, и они наполнились ярко-синей ясностью послезакатного неба, на котором загораются звёзды. О, как он любил этот взгляд, и на душе становилось тепло! Дима улыбнулся ей глазами и совсем чуть-чуть губами. Вздохнув, Диана распахнула ресницы, и синева её глаз смягчилась бархатной нежностью. Не сговариваясь, они встали за стола, он обнял её за плечи, и они вышли из ресторана.

Ритм сальсы затих, им вслед полетели искры танго. Они спустились по деревянной лестнице к озеру. Ступеньки тихонько поскрипывали в такт их поступи. С последних Дмитрий спрыгнул вперед и подал любимой руку. Она схватилась, крепко сжав его ладонь, и спрыгнула следом. Они прошли немного вдоль берега. Под ногами скрипела галька вперемешку с песком, иногда попадались, поблескивая в свете фонарей, кусочки стекла, чьи острые края давно смягчили озерные волны. Наконец, вереница фонарей, провожающая отдыхающих, закончилась, дальше через лес тропинка вела к пирсу.

Старый-старый пирс из посеревших от времени и выщербленных досок с крепкими, несмотря на возраст, перилами. Были видны и свежие желтые доски, на которые заменили совсем развалившиеся. Диана смотрела под ноги и радовалась: она не любила быть свидетельницей неизбежного разрушения. Она подошла к краю и, держась за перила, посмотрела на воду, едва заметно поблескивающую в темноте, затем на такое же темное, как ночное озеро, небо: одно отражалось в другом как в гигантском кривом зеркале, поглощающим звёзды. На небо её глазам смотреть было куда легче и приятнее, и оно красивое, загадочное, манящее – прекрасное, неповторимое, многогранное, как сама жизнь, которая поворачивается к тебе то одной стороной, то другой, а многие её грани ты никогда и не увидишь.

От этой мысли ей стало грустно: Диане жизнь представлялась уж больно однобокой, слишком обыденной и однообразной, но какой толк в прыжках с парашютом, если боишься высоты! Завтра снова на работу, снова люди, много людей, снова решать какие-то проблемы и поздно возвращаться домой. И снова всё по новой! День сурка…

–