Такая любовь

Ненависть в комнате можно было резать на куски, но Враждебный еще больше оскалился: «Это все Любовь», – это слово Враждебному никогда не давалось, – «Хоть эти людишки и наши, но в Праздник оттуда удается передать искорки. И плакала наша тьма. Ну, дальше сам знаешь, дело техники». Враждебный прислушался. Тьму потихоньку разрезал на кусочки тихий треск. «Соберись, сейчас начнется».

Через несколько мгновений в комнату к Льстивому и Враждебному стали входить люди. Они по очереди подходили то к одному, то к другому.

Вот к Льстивому приблизилась Женщина. При жизни она была очень доброжелательной, учтивой и порядочной. Люди любили болтать с ней, ведь они видели в ней отражение своих сплошь положительных качеств. Только вот близости ни с одним человеком так и не случилось. Настоящей теплоты и привязанности тоже, не говоря уже о любви. Женщина воспринимала окружающих лишь как набор характеристик, конструктор из качеств и палитру из всяческих оценок. Однако, все с удовольствием смотрелись в Нее, как в Льстивое Зеркало.

Вот в комнату вошел насупившийся молодой человек. Любимыми его словами там, на земле, были: «А, ну с ним все ясно. Понятно, что ничего другого от тебя и ожидать нельзя!» Его все обходили стороной, ведь он тонко подмечал все человеческие недостатки и расхлябанность, и грубость, и трусость. Люди ведь не любят смотреть во Враждебные зеркала, и молодой человек был одинок.

Однако были и такие, кто мог смотреться и во Враждебное и в Льстивое зеркала. Как, например, импозантный мужчина в очках. В мире его считали Правдивым Зеркалом. Ведь он видел в окружающих и порядочность и самоуверенность, и ответственность, и лукавство. На земле все ходили к нему за советом и считали Правдивым Зеркалом. Хотя он всего лишь навсего мог отражать и положительные и отрицательные качества окружающих. Это было редкое умение, не более того.

Люди шли и шли. Одни могли увидеть себя в Льстивом. Другие только во Враждебном. Некоторые видели свое отражение в обоих. Но все были очень тревожны. Люди постоянно оглядывались по сторонам, им все время чего-то мучительно не хватало. В комнате звучала недоговоренность, неполнота. Пахло тайной.

В обычные дни это мучение длилось бы бесконечно. Но сегодня, когда снаружи доносилось: «Христос воскресе из мертвых», люди могли пройти еще в одну дверь. И они потихоньку скрывались за ней. Там их ждало чудо. Другой мир. В светлой комнате их ждали чистые листы и краски. Белый Ангел предлагал входившим что-то нарисовать. Люди, конечно, терялись. За время пребывания среди зеркал они отвыкли творить и делать что-то самостоятельно. Многие забыли цвета и не различали запах красок, некоторых слепила белизна чистого листа. Кто-то останавливался в дверях, зачарованный голосом Ангела, который плескался по комнате прекрасной музыкой.

Осторожно подбирая слова, ведь она почти разучилась говорить, первой захрипела Женщина: «А что рисовать? Я не помню лиц. Только маски, или размытые пятна».

Ангел улыбнулся: «Рисуйте все что хотите. Может, весеннюю грозу или первый снег?»

Мужчина, который мог увидеть себя только во Враждебном, прошипел: «Гроза. Вы с ума сошли? Она же несет разрушение. А первый снег увеличивает количество аварий на дорогах».

«Увольте», – откликнулся импозантный Мужчина в очках, -«первый снег – чудо для афроамериканцев и тех, кто влюблен в зиму».

Все начали говорить. Люди, как голодные куску хлеба, радовались тому, что могли говорить и делиться свой точкой зрения. Гул голосов нарастал.

Ангел тихонько прошептал: «Рисуйте портреты. Вы же кого-то любили, там на земле?» Гул тут же стих. Ангел глубоко вздохнул и закрылся крылами. Уже оттуда из укрытия донеслось: «Раз никого не любили, рисуйте себя. Свои портреты».

Время, казалось, застыло. Хотя все уже привыкли к вечности, но сейчас она изменилась. То ли от того, что Ангел скрыл свой лик, то ли от того, что многим захотелось плакать.

Многие стали делать первые неумелые осторожные мазки. Кто-то бережно взял карандаш. Первой тронула прозрачную струну молчания все та же Женщина: «Это невозможно. Я не могу нарисовать свой портрет. Всегда есть неопределенность. Ведь даже белизна первого снега для разных людей может быть неодинакова».

Женщина тотчас исчезла. Ангел снова улыбался. А на земле все громче звучало: «Христос Воскресе!»

В комнате оставалось все меньше и меньше людей. Они уходили один за другим. А грустный юноша все сидел и сидел над своим листом, упрямо качая головой. Он не решался разрушить чистоту листа. «Уважаемый, – обратился он к Ангелу, – «неужели??»

Юноша запнулся. «Неужели человек может изменить свое нутро? Ведь есть же темперамент, характер, добро и зло в конце концов. Воля или психологическая конституция. Человек ведь ограничен. Это и наука доказала. Неужели, не может быть, чтобы человек был не завершен?» Лицо юноши постепенно светлело. «Или есть кто-то на самой глубине, кто разорвет эту предопределенность… кто-то Кто разорвет…» Юноша исчез и последних его слов уже было не расслышать.

Ангел все так же улыбался.

В соседней комнате лопались зеркала.

Выбор

Перекресток. И стоишь на нем, не зная куда повернуть и что выбрать. Проносятся машины, люди, звуковые волны, клубы пара. Стоишь и смотришь на удаляющихся и приближающихся. Одна только мысль – они идут, кто-то спотыкается и падает, кто-то летит, не касаясь земли. И зависть, и сочувствие, и сожаление, и тихая грусть. Все намешано.

Человеку несвойственно стоять, человек призван к действию. Даже если это действие незаметно. А от бездействия вырастают всякие неприятные штуки, первая из которых зависть. Завидуют тем, кто идет, кто, хоть шатаясь, но двигается. Начинаем искать изъяны, критиковать, видеть недостатки, словом, все что угодно, только бы не видеть, что сами стоим. Что не выбираем. Что перекресток стал для нас домом и спасительным кустом от движения жизни. И что светофор перемигал всеми цветами радуги, но все мимо. Мимо цели. А начинаешь приставать с вопросами. Куда идти? Что делать? Молчание. Долгое и тягостное.

– А куда ТЫ хочешь идти? Выбирай и иди по любой дороге.

– Это несерьезный разговор. Мало ли что я выберу. Уже «понавыбирался» в свое время. Только кое-как на перекресток вырулил. И тут опять выбирай. Ну уж нет. Дайте ориентир. Точную карту. Все препятствия в пути. И уж тогда я, может быть, и решусь. А то вдруг чего бы не вышло.

– Как бы чего не вышло может быть на любой дороге. Иди. Начинай. Двигайся. Это и есть жизнь.

И выбор сделан, дорога выбрана. Начинается путь. Но то и дело кажется, что надо было повернуть направо, там было спасение и виднелся вокзал. Можно было уехать к морю и тогда… А, может, надо было и налево идти, так надежней. Там маячил еще один перекресток, и на нем можно было перевести дух. Эх…

И до конца пути немногим дано понять, что дело не в дороге, которую ты выбираешь. А в том, что внутри тебя заставляет выбрать именно эту дорогу.