На Планете Исполнившихся Желаний

Гошка побежал в комнату, и не успела мама ойкнуть, как он засунул в стиральную машину покрышку с тахты.

– Р-раз! – сказал Гошка и крутанул ручку стиральной машины. – Вот тебе, получай твои любимые арабские простыни!

Гошка с торжеством открыл крышку стиральной машины и.., оттуда с шумом и гвалтом вырвалась приличная партия ворон.

На этот раз мама нисколько не удивилась. Она, кажется, именно это и ожидала.

– Теперь я понимаю, – сказала она, – почему в городе столько ворон. Хорошо еще, что Боровкова нет дома. Вот был бы для него неповторимый сюрприз! Хорошенький матерьяльчик для ЖУКОВСКОЙ стенгазеты. «Тысяча ворон в коммунальной кухне».

– Да нет, мам, ну как ты не понимаешь? Это же просто маленькая недоделка.

– Очень маленькая недоделка, совсем крошечная, состоящая из тысячи ворон!

– Мама! Можешь ты, наконец, не повторять: вороны, вороны! Это же не главное, что они вороны, а главное то, что они – живая материя, а наш синтезатор – самый замечательный па свете!

Гошка с Пашей перевернули стиральную машину вверх дном, отвинтили какие-то винтики, постучали молотком, подпилили напильником, подкрутили отверткой…

– Ну, теперь-то все должно быть в порядке, – уверенно сказал Паша. – Так что вы заказываете нашему синтезатору? Арабские простыни?

– Нет, вы слыхали: «что я заказываю их синтезатору»? Нет, вы подумайте, что за нахальные мальчишки! Вы хоть верните назад те простыни, которые ваш «самый лучший на свете синтезатор» превратил в ворон! Хоть те простыни верните! Л потом, будьте добры, переделайте ваш самый лучший, но ни на что не годный синтезатор обратно в мою чудесную стиральную машину!

– Мама, ну какая же ты чудная! Ты сама уже сколько лет говоришь, что пора этот лом выбросить на помойку и купить наконец новую стиральную машину. Вот я и подумал: чем на помойку выбрасывать, лучше мы из нее синтезатор…

– Не говори при мне больше этого слова! – закричала мама. – Ох, мои простыни…

– Мне бы твои заботы. «Простыни, простыни»! Можешь ты думать хоть о чем-нибудь другом!

Гошка и Паша вдвоем схватились за ручку и с невероятной быстротой стали крутить ее в обратную сторону. И тут крышка стиральной машины так стремительно откинулась, как будто ее толкнул изнутри чемпион по боксу. Из машины фонтаном, – да что там фонтаном! – водопадом, наводнением хлынул шоколад. Да, самые настоящие плитки шоколада, тысячи и тысячи сортов: «Аленушка» и «Бабаевский», «Молочный» и «Сливочный», «Конек-горбунок» и много всяких других, какие только есть.

Шуршащая лавина покрыла весь пол кухни. Скоро мама, Гошка и Паша стояли уже по колено в шоколаде, а шоколадная лавина даже и не думала убывать.

– Ну, мама, теперь-то ты видишь…

И тут Гошка замолчал, сраженный неожиданностью. Если б в этот момент на Гошке была хоть какая-нибудь шапка, он бы снял ее перед Великим Синтезатором.

Дело в том, что, кроме запрограммированного шоколада, синтезатор начал выбрасывать чудесные букеты тюльпанов, как раз те самые цветы, которые так обожает мама.

Мама стояла совершенно ошеломленная. Гошка ясно видел по ее лицу, что она простила им свои погибшие арабские простыни. И даже совсем забыла о них. Она стояла, прищурив глаза и таинственно улыбаясь.

А потом громко сказала:

– Да, это действительно самый замечательный на свете синтезатор.

ЛЮБОВЬ ЕГОРА ВОВИКОВА

За ужином, и причем была не какая-нибудь там гречневая каша, а блинчики с вареньем, Гошка вдруг обнаружил в себе необъяснимое равнодушие к любимому блюду. К тому же, глотнув чаю, Гошка почувствовал ужасную боль в горле, и тут он окончательно понял, что все воскресные планы, взлелеянные в течение целой недели, лопнули. И еще одно обстоятельство, касающееся сегодняшнего вечера, волновало его не меньше.

Мама, конечно, приняла решительные и крутые меры, а папа, тяжело вздохнув, отложил в сторону книжку и без всякого энтузиазма свистнул Пирата.

– Ничего, ничего, – приговаривала мама, – очень даже невредно и тебе пройтись перед сном.

Не вполне отрешившись еще от своих дум, вызванных книжкой, Борис Егорович машинально следовал за Пиратом. Так что получалось вполне точно по пословице, что не хозяин прогуливает свою собаку, а собака прогуливает своего хозяина.

Очнулся Борис Егорович только тогда, когда чуть не стукнулся лбом о перекладину забора, и тут он обнаружил, что Пират затянул его в самый дальний конец двора, за сараи, и продолжает стремительно рваться вперед, явно по вполне обдуманному и хорошо известному маршруту. Борису Егоровичу пришлось протискиваться через дырку в заборе, не рассчитанную на его габариты.

«Вот уж не предполагал, что гулять с собакой такое хлопотное дело», – подумал Борис Егорович, но, зная по научным журналам про привычки собак, про то, что они должны обойти свою территорию, он послушно следовал за Пиратом.

Но все было слишком странно. Пират шел по кратчайшей прямой, по узенькой тропиночке, протоптанной в глубоком снегу, шел деловито, ни на что не отвлекаясь, явно шел к большому серому дому. Пока что Борис Егорович следовал за Пиратом слепо, слегка лишь удивляясь странностям собачьей натуры. Но когда Пират так же деловито подошел ко второму подъезду большого серого дома и, не задумываясь ни на секунду, открыл зубами дверь, то тут уж задумался Борис Егорович. Пират уверенно направился вверх по лестнице и, остановившись на втором этаже, стал царапаться в дверь налево.

Борис Егорович решил идти за Пиратом до конца. У него неожиданно появился острый естественнонаучный интерес к поведению собак. Дверь открылась почти тут же, как будто бы их уже ожидали. На пороге стояла девочка в джинсах и полосатом переднике. Первым ее непосредственным порывом было наклониться к Пирату, но, увидев Бориса Егоровича, она смутилась от неожиданности, правда лишь на секунду, и тут же очень вежливо пригласила его зайти.

Борис Егорович зашел в коридор. Пират стремительно ринулся к холодильнику, стоящему в коридоре, и стал рьяно царапать когтями его крышку. Такие неожиданно проявившиеся черты собачьей натуры все больше заинтересовывали Бориса Егоровича, но девочку это как будто нисколько не удивляло. Она бросилась к холодильнику, уговаривая Пирата не хулиганить, достала кусок колбасы, не переставая разговаривать с Борисом Егоровичем.

– А я знаю, кто вы! Вы – Борис Егорович, Гошин папа, точно? Я сразу узнала вас по Пирату и по очкам, и вообще вы очень похожи на своего сына. Пират, не хулигань и не царапай, пожалуйста, холодильник. Сейчас получишь свою колбасу. А почему не пришел Гоша, хотя не подумайте, что я вам не рада. Ну что же мы разговариваем в коридоре? Пожалуйста, раздевайтесь и проходите, сейчас будем чай пить.

Борис Егорович рассматривал девочку. Сначала он подумал, что ей лет восемь, но, приглядевшись, он увидел, что она, пожалуй, ровесница Гошке. Пожалуй, ей лет 11 – 12. Просто она очень мала ростом, и к тому же у нее абсолютно круглые глаза, какие бывают у младенцев грудного возраста. Кое-что начало проясняться для Бориса Егоровича: и привычный маршрут Пирата, и его хозяйское поведение в этой квартире, и долгие вечерние прогулки Гошки с Пиратом.

– К сожалению, бабушки с дедушкой пет дома, они ушли в гости на золотую свадьбу своих друзей. Вы знаете, что такое золотая свадьба? Это значит, они прожили вместе пятьдесят лет.

Девочка провела Бориса Егоровича в комнату и пригласила сесть на диван.

– Я догадываюсь: вы – приятельница Егора. Давайте познакомимся, – заговорил наконец Борис Егорович.

– Ох, господи! Саша, – сказала девочка, протянув руку Борису Егоровичу. – Неужели вам Гоша ничего еще не говорил? А я написала все своим родителям, они живут в Якутске, а мне врачи запретили, потому что у меня слабые легкие. Они меня послали к бабушке и дедушке, а Рекса ни за что не отдали. Конечно, это понятно, что лишиться сразу и меня и Рекса им нелегко. Ну а мне, думаете, легко без Рекса? По крайней мере теперь здесь будет жить Пират, я к нему тоже уже начинаю привыкать. И потом, знаете, я очень прошу вас: не зовите меня на «вы»!

Борис Егорович слегка растерялся от этого потока информации. Но все же в этом потоке его поразила одна деталь.

– Неужели Гошка решился подарить вам.., тебе Пирата?

– Ну что вы, – воскликнула Саша, – ни за что бы не подарил! Я, конечно, не сомневаюсь, что Гоша меня любит, но ведь Пирата он любит не меньше, как же он мне ею отдаст? Все гораздо проще, чем вы думаете. Просто мы решили, что Гоша переедет ко мне жить вместе с Пиратом. Разве Гоша вам еще ничего не сказал? А я уже написала родителям.

– Ну и что же? Ответ от них вы.., ты уже получила?

– Нет, еще не получила. Ну, а что они могут иметь против Гоши? Я им написала, какой Гоша замечательный мальчик. Таких я больше не встречала. Не только в Якутске, но даже и в Москве, в пашем классе. Вот еще Паша Сергеев стоящий человек, но все равно Гоша в сто тысяч раз лучше, я таких больше не встречала. А вы встречали, Борис Егорович? Так что, почему же родители будут против? И потом, мы же любим друг Друга…

Саша замолчала. Молчал и Борис Егорович. Такая ситуация не могла ему даже и во сне присниться. И что он может возразить на Сашины доводы? Они абсолютно логичны. Наверно, первый раз в жизни Борис Егорович был в такой растерянности.

– Ну вот что, Саша, – сказал Борис Егорович, – мы все это обсудим дома. Я очень рад, что познакомился с тобой! Ты приходи к нам, я ведь еще не сказал тебе – Гошка заболел…

В это время Гошка, уложенный мамой в постель, мучился страшными и ненапрасными подозрениями по поводу столь долгого папиного отсутствия. Он совсем не разделял Сашиной оптимистической уверенности, что родители разрешат ему с Пиратом переехать к Саше. Он вообще еще ничего не сказал родителям о Саше. Он восхищался Сашиной смелостью. Если она считала, что права, она могла сказать что угодно и кому угодно. Глупое ломанье и трусость – Гошка наделял этими чертами почти всех девочек, поэтому и презирал их. Но в Саше не было даже ничего похожего…

Саша училась в их классе совсем недавно. Она приехала из Якутска. Родители ее и сейчас там, а Саша будет жить теперь в Москве с бабушкой и дедушкой, потому что врачи запретили ей жить в Якутске. Посадили Сашу на свободное место, как раз впереди Гошки. Но больше всего Гошка видел не Сашин затылок, как это бы полагалось, а Сашины круглые глаза. Не потому, конечно, что глаза у Саши помещались сзади, на затылке, а потому, что Саша чаще всего сидела затылком к доске, а лицом к Гошке.

На этот раз Саша с увлечением рассказывала уже, наверное, сотое приключение ее собаки Рекса, которая осталась в Якутске и по которой Саша очень скучала.

– Самое большое, сколько я могу прожить без Рекса, – это месяц, ну, может, два от силы, – говорила Саша, – что будет дальше…

В этот самый момент голос Сан Саныча прогремел, как гром среди ясного дня.