Москва – Тбилиси

– На приседания.

– Сколько делает проигравший?

– Триста, – выпалил он.

– Ну ты хватил.

– А как ты хочешь – проигрыш есть проигрыш.

Судейство Панов доверил одному грузинскому парню. Этого 17–18-летнего уроженца Батуми он забрал из самарского детского дома. Не было такого дела, которое тот мог бы уладить. Но мастером по устранению неисправностей сантехники или электрики он был отменным. Между прочим, от Панова ему доставалось менее других. Если со своей обслуги тот сдирал семь шкур, то в отношении молодого грузина он проявлял относительную мягкость.

Короче, это дуракаваляние закончилось для Панова полным провалом. К каким только нахальным уловкам он не прибегал, как только не мошенничал и не хитрил, но победа осталась за мной. Как он ни старался показать, что это его не трогает, что он не злится, лицо его было искажено, словно он принял на грудь сразу после прививки от собачьего укуса. Из десяти ударов я четырежды попал в лунку посреди площадки, а Панову удались только три из тех же десяти попыток. Его поражение было настолько очевидным, что он не смог обвинить в плохом судействе батумского Гелу. А ведь как ему не хотелось приседать, я себе представляю.

– Давай-ка, парень, принеси воды, чего ты уставился! – рявкнул он на Гелу и стал приседать. Задание он выполнял старательно. Выпрямившись во весь рост, положив руки на затылок, он в спешке приседал и вскакивал, приседал и вскакивал.

– Отдохни немного, так тебе трудно будет справиться, – посоветовал я ему со всей серьезностью.

– Это мое дело, – отреагировал он резко.

– Вот вода, – подбежал с пластмассовой бутылкой Гела.

– Включи мозги и, может быть, поймешь, что надо поставить рядом. Не видишь, что я занят?! Козел черножопый! – не поскупился Панов на ругательства в адрес парня.

Тут уж мои нервы не выдержали: кроме того, что он совершенно зря придрался к Геле, он и в мой адрес проявил явную бестактность. Из присутствующих так можно было назвать прежде всего меня. Короче, взбешенный Панов срывал злость и досаду, вызванную поражением, на Геле исключительно по той причине, что тот был моим соотечественником.

– Здорово ты выполнил уговор, – сказал я и улыбнулся Панову.

– Осталась еще сотня, – отметил он с неудовольствием. – Гела! Гела! Куда ты к черту делся? Кажется, он в туалете – от привычки онанировать никак не избавится, ублюдок. Смотри, вместо холодной воды он принес кипяток! На, возьми-ка это.

Он протянул мне бутылку. Вода и в самом деле была не вполне холодной, но испытывающий жажду выпил бы ее с удовольствием.

– Да не кипяток это, нормальной температуры вода.

– Будешь меня учить! По мне это кипяток. Гела! Гела! – продолжал вопить мой хозяин. Парень наконец появился. У бедняги на поднятых наспех брюках пуговицы остались незастегнутыми.

– Что ты разгуливаешь, как дебил, застегнись!

Гела покраснел, бросил на меня пристыженный взгляд и застегнул «духан». Взмокший от пота Панов наконец закончил свою приседания и, затратив энергию, несколько успокоил нервы.

– Этот паршивец таскается с таким выражением лица, будто я виноват в том, что он работает у меня помощником, – выразил он недовольство по причине нахмуренных бровей Гелы и вскинул на плечо сумку с клюшками.

– Дай я понесу, ты устал все же, – предложил я ему помощь.

Ничего не ответив, он продолжил путь.

– Знаешь, что раздражает меня? Я не пойму этих грузин. Нет, я не тебя имею в виду, а так, вообще.

– Гела – неплохой парень. Во всяком случае, он старается добросовестно выполнять свои обязанности.

– Но делает это с таким выражением лица, что ничего уже не хочется.

– Устает, наверное, – попытался я защитить батумца.

– Ладно, оставим Гелу в покое, я в общем говорю.

– В общем – то есть кто-то еще раздражает тебя?

– Кто-то ещё? Ты бы видел, что творится в моем офисе, с ума сойти можно.

– А что творится?

– Одни хотят завезти варенье, другие – «Боржоми», кто-то мандарины предлагает, а кто-то еще что-то. Думаешь, я им не помогаю? Не то что помогаю, а полностью себя им посвящаю. Но кто это ценит – все равно ходят с недовольными физиономиями.

– А чем они недовольны?

– Кто-то хочет вывезти продукцию на Комсомольский базар, кого-то не устраивает Ленинградский рынок, еще кто-то предпочитает прилавки Горбушки, а кто-то пытается завезти мандарины из Абхазии.

– Значит, у них не получается так, как они хотят, да? – задал я не самый толковый вопрос.

– Так не бывает, брат! Коли они хотели этого, чего воевали с Россией и зачем тягались с Путиным? Пусть спасибо скажут, что я им помог принюхаться к российскому рынку, а то все перемерли бы с голоду. На Россию замахнулись, видишь ли…

– Ну случилось так. Разве же мы хотим войны? Но случилось, что теперь…

– «Случилось» – как это вам нравится! Ладно, оставим в покое эту Москву и Кремль. Один тип пристает ко мне – хочет завезти из Абхазии мандарины… Так если ты хотел мира, хотел торговать с абхазами, то почему не думал об этом, когда бомбил Сухуми!

– Что значит бомбил? Ни в Сухуми, ни в Самачабло[15 - Самачабло – историческое название Цхинвальского региона.] мы войну не начинали!

– Кто же начал?

– Дело здесь в политических играх, запутанных и грязных. Поэтому люди не виноваты в кровопролитии.

– Короче… Теперь я тебя понял…. Ты грузин и защищаешь своих …

Но на самом деле он ничего не понял. А если и понял, то намеренно портил мне нервы. А самым раздражающим было то, что он не стеснялся говорить о недостатках грузин, пытаясь всячески их унизить. Поражение в гольфе удвоило его ненависть к грузинам, и сдерживать эмоции он был уже не в состоянии.

– Кавказцы вообще неблагодарные люди. Впрочем, ты реально – исключение.

То, что он исключил меня как положительную личность из числа кавказцев, еще больше злило и выводило меня из себя.

– Обратимся хотя бы к истории… Думаю, прошлое твоей родины тебе известно. Уже двести лет Россия содержит Грузию, и, вместо того чтобы оценить эту поддержку, вы заигрываете с нашим самым большим врагом, Америкой. Какой это поступок, скажи-ка, – человеческий? Разве такое допустимо в отношениях между людьми? Ясно, что нет. У себя на работе знаешь скольким грузинам я помогаю? Но они лишь кивают головой в знак скупого «спасибо».

Мы ехали из Химок в Барвиху. Не знаю, что за сила воли позволила мне сделать вид, что я не замечаю его националистических выпадов. Причин, скорее всего, было немало. Во-первых, я так или иначе был его гостем и нашел пристанище благодаря его милости; во-вторых, приходилось считаться с Хореном; в третьих – мне было жаль батумского Гелу, поскольку был большой шанс, что рассерженный на меня Панов может сорвать злость именно на нем.