Дочь кузнеца, или Секреты Cредневековой стоматологии

В центре деревни заметила большую площадь. Напрягла память, чтобы хотя бы отчасти вспомнить историю Средневековья. Пришла мысль, что на этой площади проходят ярмарки, праздники и собрания жителей.

Невдалеке заметила маленький рынок, где уже толклись люди. Местные и заезжие торговцы разложили на деревянных лавках свои немудрёные товары. Здесь и деревенские продукты, и ткани из домашнего холста, и сельские инструменты, и разная утварь. Медь ярко блестела на солнце, а пузатые глиняные корчаги и другие изделия гончаров теснились целыми грудами, ожидая своего покупателя.

Домишки наводили тоску одним своим видом: им больше подходило определение – лачуги. Они были большей частью невысокими, кривыми, собранными из разномастных, плохо обтёсанных и потемневших от времени брёвен, с утлыми соломенными крышами. Среди них я так же углядела самые настоящие кособокие землянки.

По сравнению с ними отцовский домик, который сначала показался мне таким убогим, теперь выглядел добротным и даже неприступным, как крепость.

На самом высоком холме поселения виднелся старинный храм в готическом стиле, возведённый из камня. Неподалёку от него – маленькая часовня, сложенная из глинобитного кирпича. Внимательно всё осмотрев, я удивилась: что-то больно он роскошен для деревенской глуши. Или в эти времена любой храм строился с целью показать земное и небесное могущество церкви?

Этому величественному сооружению архитекторы придали вытянутую форму, устремлённую вверх, с высокими стрельчатыми окнами и островерхими башнями. Окна церкви украшали цветные витражи, на них я смогла разглядеть изображения библейских сцен и святых. Ничего необычного, в принципе. В моём прежнем мире до сих пор сохранились подобные святые места, я помню их по своему путешествию по историческим местам Франции.

Дверь храма открылась, и на пороге я увидела фигуру в чёрной сутане. А вдруг это тот самый пресловутый отец Стефан? Нет уж, до поры до времени с ним лучше не пересекаться. Тем более в свой первый день знакомства с деревней. Я поспешила дальше.

Во время прогулки навстречу то и дело попадались односельчане. Облик их немногим отличался от тех, кого я уже успела повидать раньше. Однотипная домотканая одежда из кожи и дерюги, грубо сработанная обувь – у большинства мужчин такие же высокие сапоги с широкими голенищами, как у отца, у женщин всех возрастов – деревянные сабо. Мужчины при встрече снимали шляпы, приветствуя, женщины кивали, слегка кланяясь. Я отвечала тем же, но в разговоры пока вступать не решалась.

Я уже собралась завершить свою первую прогулку, как заметила, что прямо ко мне бежит шумная ватага ребятишек. Они увидели меня издалека, и что-то громко выкрикивали, тыча в мою сторону руками. Наконец, мальчишки подбежали ближе и тут же обступили меня, заключив в плотное кольцо.

– Лира Лидс, Лира Лидс! – звонкие, задорные голоса детворы едва не оглушили. Старшему из этой стайки на вид дала бы не больше двенадцати. Все они были одеты бедно, некоторым одежда была явно велика – наверное, донашивали после старших братьев. Не у каждого даже имелась обувь, несмотря на довольно прохладную погоду, некоторые пацаны щеголяли босоногими. Детишки худенькие, но видно, что крепкие, с развитыми мышцами, верно, с детства привыкли к физическому труду.

– Лира, ты никак уже здорова? – обратился ко мне самый высокий из них, с кудрявой копной льняных волос и серыми глазами. – А ведь это мы с Билли тебя спасли тогда, на реке! Возле старого моста, помнишь? Увидели, как ты под воду идёшь, да рыбаков кликнули на помощь. Вот же здорово, что ты жива осталась!

Я приветливо улыбнулась юному собеседнику и нежно взъерошила его густую шевелюру.

– Спасибо, мои милые! Чем же мне вам отплатить?

– А ты, Лира, замолви за нас словечко своему батюшке! Пусть нам стрел сделает, настоящих, таких, как он господам мастерит! Мы тогда тоже будем, как рыцари! И зайцев настреляем, и белок! – сопя носом, воскликнул другой мальчишка, рыжий и коренастый.

– Хорошо, дорогие мои, я попрошу отца, думаю, он не откажет. Вы забегите к нам на днях, сколько успеет, сделает на вас всех, – пообещала я ребятам.

Дети радостно заулыбались, и тут я обратила внимание, опять же, профессиональная привычка сказалась: в каком прекрасном состоянии у каждого из них ротовая полость! Просто удивительно! Только вот зубы сероглазого парнишки оказались до ужаса кривыми, будь он моим пациентом, не ушёл бы от меня без брекетов.Тут я задумалась о тех, кому не повезло и у них проблемы: кариес, периодонтит, пульпит и так далее. Как же они их лечат? Анестезии здесь явно никакой не существует. Неужели удаляют без обезболивания? Надо сегодня расспросить папу об этом хорошенько, да и за процедурой самой понаблюдать. Может, смогу помочь советом, всё-таки квалифицированный стоматолог из XXI века должен свои навыки использовать в любой ситуации. А вдруг это и есть моя миссия в новом мире, ради которой я здесь воскресла?

Мои размышления прервали шум неподалёку и звуки музыки. Я обернулась в сторону главной деревенской площади, мимо которой сегодня успела пройтись. Там кучно толпился народ.

– Бродячие музыканты, бродячие музыканты пришли! – радостно закричали мои маленькие собеседники и наперегонки кинулись к месту сборища. Подумав, решила тоже пойти, глянуть, что же там такое происходит? Любопытно же!

В центре площади раздавались звуки музыки, но игравших не было видно – толпа зевак обступила их плотным кольцом. С трудом пробралась через людское ограждение и наконец увидела пришельцев.

Посреди круга стояло трое молодых людей, один держал в руке лютню и звонко пел приятным тенором. Двое других подыгрывали ему – один на флейте, второй на скрипке. Скрипач обладал аристократической внешностью: длинные, изящные пальцы, тонкие черты лица и ясные, голубые, словно небо, глаза. Будто прочитав мои мысли, юноша посмотрел прямо на меня, наши взгляды встретились, и он задорно мне подмигнул. Я поспешила отвести глаза в сторону, не желая привлекать к себе внимания.

Одежда бродячих артистов коренным образом отличалась от той, что носили односельчане. Пусть и пыльные, но настоящие бархатные камзолы, береты с перьями, добротные сапоги. На шее у солиста висела массивная серебряная цепь с медальоном.

В ногах артистов стояла соломенная шляпа, к которой изредка подходили слушатели, бросая в неё медяки.

Перебирая струны лютни, солист напевал:

«Вспомним Артура великого славные дни!

Ныне потомкам примером послужат они.

Славный король наш Британии славу принёс…»

Менестрель довольно долго исполнял свою балладу о подвигах короля Артура, его пение сопровождалось одобрительными возгласами слушателей и аплодисментами в самых патетических местах.

«И вот Артур разит врага,

И, словно меч Господний,

Карает, и к руке рука

С ним рыцарь благородный…»

Внезапно на самом интересном месте, выступление прервал чей-то негодующий крик. Сквозь толпу пробирался человек в сутане, видимо, тот самый местный священник. Он был долговязым и худым, как скелет, а в чертах его морщинистого лица читалась злая натура и вздорный характер. Что-то внутри подсказало мне, что это и есть отец Стефан. Пастырь подбежал к музыкантам и стал грозить им кулаком:

– Ах вы, нечестивцы! Кто вам позволил сюда явиться? Бесовскими песнями народ смущаете накануне святого праздника! А ну, пошли прочь отсюда, а не то я стражников кликну! Чтоб вас всех унесло в геенну огненную! – принялся изрыгать проклятия отец Стефан. Ему бы рот прополоскать, столько некрасивых слов оттуда вылетело.

Музыканты не стали спорить, торопливо забрали шляпу со скудной данью, закинули за плечи инструменты и поспешили прочь, сопровождаемые руганью блюстителя нравов. Похоже, это была не первая в их практике стычка с духовенством.

Увидев, что менестрели ретировались, пастырь накинулся на слушателей.

– А вы, что тут столпились, олухи, ротозеи! Вместо того чтобы в церковь пойти да Богу дань отдать, нечестивым игрищам внимаете! Вот уж вас покарает Господь! Кайтесь, кайтесь, окаянные!

Крестьяне, напуганные гневом своего духовного отца, потупили взоры и стали суетливо расходиться. Я тоже постаралась побыстрее дать дёру и заметила, как взгляд священника остановился на мне, и лицо его вспыхнуло неподдельной яростью. Я поспешила восвояси, ощущая на себе его липкий холодный взгляд.

По пути домой подумалось: а ведь рассказ отца о медицинских навыках настоятеля оказался правдой. У священника крепкие, здоровые зубы. Значит, он действительно обладает некими целительскими знаниями, пусть и на уровне своей эпохи. Ну, конечно, и питается намного лучше, чем большинство из его паствы. Вот бы почитать его медицинские книги, интересно, что там говорится о лечении зубов, какими методами пользуются эскулапы Средневековья?

Без приключений я добралась до дома. Войдя во двор, услышала голос кузнеца и ещё кого-то. Значит, папа сегодня не в кузне?

Бормотание доносилось со стороны пустой конюшни. Я, ведомая любопытством, направилась к сараю. Тихо вошла внутрь и заглянула во второй пустующий денник.

Картина, открывшаяся моему взору, поразила: отец стоял, вооружившись устрашающего вида огромными щипцами, а напротив него, привязанный к широкому деревянному креслу, сидел тучный крестьянин. Лицо его было бледным, как молоко, всё его тело мелко тряслось от ужаса.

– А ну, прекрати, Том, иль ты не мужик? – оглушительно рявкнул мой вечно спокойный отец и… со всего размаха ударил пациента в висок, мгновенно его оглушив.

И тут мне стало дурно…

Глава 7

Очнулась я на холодном земляном полу, на тонкой подстилке из старого сена. Голова моя лежала на коленях отца, который брызгал мне в лицо водицей из допотопного ковша.

– Доченька! – обрадованно воскликнул он, когда я открыла глаза. – Да что ж с тобой такое опять приключилось-то, никак прежняя хворь вернулась? Может, сбегать за Мэгги? Пусть тебя посмотрит…

Я, опираясь на его руку, медленно встала. Бедный Том всё так же сидел привязанным к креслу, тело его обмякло – он был без сознания.

– Нет, папенька, я вовсе не больна, просто очень испугалась. За что ты ударил этого несчастного?

Отец облегченно вздохнул и стал растерянно оправдываться.

– Да не со зла же, дочка. Ох, ты же всё запамятовала!? У Тома шорника зуб давеча разболелся, полоскал он рот травами, наговоры бабка ему начитала, да ничто не помогло. Ночь перетерпел, да ко мне примчался. Одно средство – вырвать. А стукнул-то я его, чтобы он боли не почуял, иначе как же зуб драть?