Записки инженера. Шесть вопросов. План жизни с конца. Выращивание себя. Выращивание Родины. Сказки из физики

Как и почему такие привязанности возникают, не знаю. Знаю, что, выходя во двор, она сразу искала меня глазами. Может, для этого и выходила? Мы не сказали друг другу ни слова. Только взгляд. Галка – умная девочка, отличница. Худоба.

Тамара, моя первая жена, Актриса, жила чувствами и инстинктами. Эту связь она, как животное, почуяла. Не могла не почуять. Собирая дворовых детей на дни рождения к моим детям, она Галку не приглашала. Делала все, чтобы та не пришла.

Такие невидимые связи случаются. Хотелось бы объяснить почему и что это такое.

Так, по первой фразе, я вычислил Бублика, мою теперешнюю жену. Умницу и художницу. Как?

Будто идет своя волна от своего человека. Если идет, то мгновенно знаю: этот свой. Если нет такого сигнала, то со мной бесполезно. Ничего со мной не получится. Женщины с опытом говорят: этот в руки не идет. Своих помню. Всю жизнь. Не свои – не существуют. Такие дела.

Галку с Жуковской буду помнить всегда. Это единственное, что меня с тем местом связывает.

«Размытый путь и вдоль – кривые тополя.
Я слушал неба звук – была пора отлета.
И вот я встал и тихо вышел за ворота,
Туда, где простирались желтые поля.

И вдаль пошел… А издали тоскливо пел
Гудок совсем чужой земли, гудок разлуки.
Но, глядя вдаль и в эти вслушиваясь звуки,
Я ни о чем еще тогда не сожалел…

Была суровой пристань в этот поздний час.
Во мгле, искрясь, дымились папиросы,
И тяжко трап стонал, и хмурые матросы
Из тьмы устало поторапливали нас.

И вдруг такой тоской повеяло с полей,
Тоской любви, с тобой свиданий кратких…
Я уплывал все дальше, дальше – без оглядки
На мглистый берег глупой юности своей…»

    (Николай Рубцов)

Часть 2. Зуля + ХХХ

19. Пара добрых Мух

Это очень грустно…

В самом начале учебы увидеть человека-мутанта, до уровня способностей которого мне никогда не дано будет подняться. Даже приблизиться. Даже понять, кто стоит перед твоими глазами, было тогда не дано. Это очень грустно…

Такие способности не даются усердным учением или зубрежкой. Бог должен в макушку поцеловать. И не раз.

Мутант стоял перед нами и улыбался. Он всегда улыбался тупикам, пришедшим на его лекции. Он не смотрел на нас свысока. Подошвы обоих его ботинок были сильно стерты с внешней стороны. Это кривило ступни. Все это было не важно.

Мутант не знал лично Гельмгольца, Лагранжа и других, чьи теоремы, леммы и прочие мыслительные продукты он должен был нам пересказать. Не знал лично Фихтенгольца, старательно переписавшего математические сказки этих корифеев в свою книжку. Все это было давным-давно и мутанту не интересно. Мутант, свободно, как рыба, плававший в бульоне математических теорем, доказательств, лемм и прочих образов, ясно понимал, что все эти сказки можно рассказать по-разному, десятками разных способов. Что он и делал на лекциях.

Тупики старательно записывали. Не понимая ничего, но зная, что то, что сейчас происходит на доске с помощью мела, больше не повторится.

Так продолжалось час или два. Мутант писал не поворачиваясь. Иногда он застывал, задумывался, потом говорил:

– Нет, так не получится.

Стирал часть написанного, писал заново, снова задумывался. Кончалась пара.

– Ну ладно, в следующий раз…

Ну не получилось у него несколько великих классических теорем в одну совместить. За время одной пары. Что ж, бывает, дело житейское…

Фокусы, проделываемые Евгением Мухиным в математическом анализе, уникальны. Но такое не могло не раздражать руководителей кафедры высшей математики. Может, и на них мутант смотрел улыбаясь, как и на нас?

Серые съели Мухина, и он ушел тренировать сборную Узбекистана по шахматам. В шахматах ведь нет серых фигур, только белые и черные. Университет лишился этого явления природы.

Такие люди непонятны и время свое на объяснение другим очевидных для них вещей не тратят. Мутантам – мутантово, тупикам – тупиково.

На матфаке был Романовский Всеволод Иванович, реально, на мировом уровне, продвинувший вперед теорию математической статистики. Его переводили на человеческий язык несколько первых его аспирантов. Они, обливаясь потом и кровью в муках, научились как-то понимать, что он говорит. И передавали это другим – смертным.

Несколько раньше, по преданиям старшекурсников, такое явление – мутант – было и на кафедре физики. По фамилии Стеклов или что-то похожее. Он тоже все по-своему рассказывал, и от него можно было физику почувствовать. То есть понять. В ее первозданной свежести, которую недопустимо терять и нужно дальше нести. Нам. Его тоже съели, и он ушел в институт связи. Съедать уникальных и неудобных – это общая черта серых тупиков.

Нельзя не сказать о второй Мухе. Неля Мухина любила Женю Мухина всегда, когда еще и Мухиной не была. Они были вместе в детсаду, в школе, в университете, работали на одной кафедре. Мутант Мухин не реагировал на женщин. Этот блок забыли вмонтировать.

Неля дожала Женю лет в 35—40. Как – не знаю. Такая женщина должна была быть рядом с ним. Все ему прощающая, понимающая уникальность и счастливо несущая свой крест рядом. Неля Мухина была добра и счастлива.

«Учили нас азам наук пара добрых Мух».

Мухин, Ферми, Сахаров – они среди нас. По ним ставится верхняя граница интеллекта.

Понимать, что ты никогда, никогда не станешь мутантом, – это очень грустно…

20. О любви

Абдуджабар и Аркадий были разными. Абдуджабар – один из невысоких парней на курсе, Аркадий – один из самых высоких.

Абдуджабар был облаком добра, сразу обнимал человека всей своей теплой душой, Аркадий был молчалив и скорее сдержан.

Роднило их одно – способность любить. По самой высокой мере. Когда человек растворяется в чувстве к тому, кого любит. Это было так и составляло редчайшую, на мой взгляд, особенность этих двух парней.

Тут нужны какие-то единицы измерения. Поэтому отвлекусь.

С суданским принцем Ахмедом (после переворота в 2011 году семья уже не правила) мы встретились в артистическом кафе театра Маяковского. Ахмед заканчивал диссертацию о том, как нужно планировать города в его родной жаркой стране, чтобы их продувало ветрами. За время аспирантуры он освоил не только искусство градостроения, но и умение пить. В нем было в тот момент около литра коньяка, без малейшего влияния на мышечную или речевую моторику.

Уложить немецкого гада – меня – Ахмед решил сразу. В несколько фраз. Сказал, что у него 6000 родственников. Что на его свадьбе было 3500 человек. Это на меня не подействовало. Отскочило как пули от танка. Тогда он сказал вот что. О единицах измерения любви.

«В нашем языке, – сказал Ахмед, – есть 16 отдельных слов, каждое из которых обозначает разную меру или уровень любви». По порядку, насколько помню:

1. Замечаю ее.

2. Вспоминаю о ней.