Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей

. Не удивительно, что сам С. Н. Мясоедов так и не понял, в чем, собственно, его обвиняют, и явно считал себя жертвой ошибки следствия. Приговор – смертная казнь через повешение – вызвал у него сильнейший шок, приведший к потере сознания. Жандармы привели его в чувство, и он стал просить разрешения отправить телеграмму на высочайшее имя и попрощаться с матерью. В ответ судьи сразу же поинтересовались у охраны, готова ли рубашка, в которой обычно направляли к виселице преступников

.

Еще до вынесения вердикта судьи получили телеграмму М. Д. Бонч-Бруевича, который требовал сообщить результаты для доклада главнокомандующему. Генерала заверили, что С. Н. Мясоедов будет повешен через два часа после вынесения смертного приговора

. Отведенный в камеру осужденный успел написать текст телеграмм к матери и дочери, в которых умолял обратиться к В. А. Сухомлинову и императору с просьбами о помиловании, а потом попросился в туалет, где разбил свое пенсне и нанес осколками стекла три раны на шее и одну на левой руке

. Было ли это попыткой затянуть время, чтобы получить возможность пересмотра дела, или следствием шока – осужденному это не помогло. Врач обработал и перевязал раны, и в ночь на 19 марта (1 апреля) С. Н. Мясоедов был повешен

. Казнь состоялась еще до официальной конфирмации приговора главковерхом

. Прокурор В. Г Орлов взял шашку С. Н. Мясоедова на память и носил ее потом в качестве талисмана на счастье

.

19 марта (1 апреля) Н. Н. Янушкевич сообщил В. А. Сухомлинову о том, что С. Н. Мясоедов казнен и что в ближайшее время последует официальное оглашение результатов суда. От себя он добавил, что передача дела в военно-полевой суд из гражданского послужит гарантией защиты от вмешательства общественности и Думы, результатом которых могла бы стать дискредитация тех лиц, которые когда-то были связаны с казненным. «Надеюсь, – заметил начальник штаба главковерха, – что все вздохнут свободнее теперь, что кара настигла виновного»

. Казалось, для таких надежд были все основания, поскольку мертвый осужденный уже не мог потребовать и добиться пересмотра своего дела, однако легче от этого В. А. Сухомлинову не стало.

Официальное сообщение Ставки о «деле Мясоедова» было сделано 20 марта (2 апреля) 1915 г., как и обещал Н. Н. Янушкевич, к празднику Пасхи

. Практически все газеты немедленно опубликовали это сообщение Ставки. Первыми это сделали уже 21 марта (3 апреля) 1915 г. суворинское «Новое время»

, октябристский «Голос Москвы»

, коноваловские «Русские ведомости»

и кадетская «Речь»

. При этом, по мнению кадетов, в начавшейся кампании знаменитое уже своими призывами к борьбе с германским насилием и шпионажем «Новое время» повело себя недостаточно активно, и их поддержал только «Петроградский курьер»

. В Ставке царило праздничное настроение: Пасха 1915 г. начиналась радостными известиями. В ночь с 3 на 4 апреля в Барановичи из Одессы пришло сообщение о подрыве крейсера «Меджидие» недалеко от Одессы на русском минном заграждении. Великий князь был очень доволен

.

22 марта (4 апреля) 1915 г. и орган Военного министерства «Русский инвалид» опубликовал сообщение о «деле Мясоедова». Как представляется, оно открывало широкие возможности для дальнейшего поиска виновных: «На основании полученных сведений о деятельности подполковника Мясоедова, занимавшего должность переводчика при штабе 10-й армии, за ним было установлено наблюдение. Как только последнее подтвердило предположение о преступном характере деятельности этого штаб-офицера, имевшего отношения с одной из воюющих с нами держав, он был арестован. В связи с ним были арестованы и другие заподозренные в той же преступной деятельности лица, не принадлежавшие к составу армии. Назначенное над Мясоедовым и его соучастниками следствие вполне определенно установило несомненную виновность первого. Ввиду этого Мясоедов был предан военно-полевому суду по обвинению в шпионстве и мародерстве. Суд признал его виновным и приговорил к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение. Что касается остальных соучастников этого тяжкого преступления, то следствие о них продолжается для исчерпывающего выяснения всех сопричастных к делу лиц. По мере установления их виновности они будут предаваться соответственному суду»

.

Посыл Ставки к общественности был совершенно прозрачен, и она уже была готова услышать и поддержать его. Гучковский «Голос Москвы» еще с начала года постоянно призывал к борьбе вообще со всеми немцами («Немецкий шпионаж»)

, с их тайными сторонниками в России («Враг со скрытым оружием»)

и прочему. Секретарь Иркутской городской думы записал в своем дневнике 21 марта (3 апреля) 1915 г.: «Открыта подлая измена: Родине за деньги наносились тяжкие удары. Верю в распорядительность Верховного главнокомандующего: он с корнем вырвет эту измену»

. В тот же день прекрасно информированный о ходе процесса великий князь Андрей Владимирович совершенно правильно оценил ситуацию: «Конечно, все это бросило тень на Сухомлинова, который несколько лет тому назад горячо защищал Мясоедова от нападок Гучкова с трибуны Гос. Думы»

. Коноваловская газета напомнила об истории 1912 г. статьей «Из прошлого Мясоедова» уже 21 марта (3 апреля). Естественно, что А. И. Гучков был изображен исключительно положительным образом

.

Первые лица октябристов и кадетов были англоманами, но русские англоманы так разительно не походили на источник своего политического вдохновения. После Ютландского боя лидеры общественности Великобритании заняли несколько другую позицию. «Печать проявляла сдержанность и старалась скорее успокоить массы, – вспоминал капитан 1 ранга Г К. фон Шульц, – чем возбуждать их некомпетентной критикой морского командования, а тем более обвинениями. В этом, как и в других случаях, приходилось удивляться дисциплинированности английской прессы; в критические минуты она избегала всего, что могло служить к ослаблению «национального фронта»

.

Что касается России, то теперь, после казни «шпиона», и на фронте, и в тылу ждали новых разоблачений. И поиск виновных не заставил себя ждать. Полиция уже провела массу арестов и обысков, были арестованы жена, зять, любовница С. Н. Мясоедова, его партнеры по «Северо-Западному пароходству», лица, имевшие несчастье быть с ним знакомыми, и многие другие. Очевидно, это и были те самые «соучастники», о которых говорилось в заявлении Ставки

. Впрочем, героем дня в тылу неизбежно стали не сыщики, а разоблачившие С. Н. Мясоедова еще перед войной вожди октябристов. 17 (30) марта В. А. Сухомлинов с явной озабоченностью сообщил Н. Н. Янушкевичу, что А. И. Гучков «настойчиво добивается популярности в войсках и часто читает лекции о войне, а в деле Мясоедова пытается прославиться героем»

. Следует заметить, что это ему вполне удалось. После казни «шпиона» А. И. Гучков стал получать многочисленные письма от офицеров, благодаривших его за патриотическую бдительность образца весны 1912 г.

Сразу же после окончания войны первый исследователь и современник позорного дела дал случившемуся исчерпывающую характеристику: «Дело подп. Мясоедова и так называемых соучастников его, несомненно, самое громкое и наиболее яркое из всех этих дел, как по числу жертв, так и потому, что оно было использовано сначала как мост для подхода, а потом как фундамент для привлечения к уголовной ответственности самого военного министра генерал-адъютанта В. А. Сухомлинова. Но главное его значение в том, что в нем, как в калейдоскопе, отражается наша дореволюционная действительность, с ее закулисным влиянием темных сил, неограниченным произволом безответственной власти, забитым угодничеством подчиненных и бесславным состоянием развращенного правосудия»

. Темными силами в развитии этой истории выступили практически все представители либеральной оппозиции, которые были весьма активны в Думе. «Кто знал интриги Петрограда, – вспоминал А. И. Спиридович, – понимали, что Мясоедовым валят Сухомлинова, а Сухомлиновым бьют по трону»

.

Эти слова верны лишь частично. Результат далеко не всегда тождественен замыслу, пусть даже и искусному. Петроградская интрига не удалась бы без Барановичей. Великий князь, конечно, через С. Н. Мясоедова целил в В. А. Сухомлинова, а результатом его довольно меткого попадания воспользовались другие. «Кампанией против генерала Сухомлинова, – вспоминал А. С. Лукомский, – руководили главным образом председатель Государственной думы М. В. Родзянко и член Государственного совета, бывший председатель Государственной думы А. И. Гучков»

. Именно они теперь стали во главе борьбы за выявление «всех сопричастных к делу лиц». Разумеется, их главной мишенью был военный министр, и, конечно, они не сразу перешли к обвинениям в предательстве. «Вы боретесь с врагами внешними, – писал 8 (21) марта 1915 г. Н. Н. Янушкевичу В. А. Сухомлинов, – на мою долю приходится враг внутренний, неопрятный, подпольный. А что предстоит при демобилизации, когда под предводительством Родзянки выступит думская армия? Ведь и теперь уже что они себе позволяют и всюду суют свой нос. Среди них есть очень порядочные люди, но много же нехороших»

.

Адвокат О. О. Грузенберг, знавший многих фигурантов дела и не относившийся к числу защитников монархии, дал четкую формулу происходившего: «Кого полоснет раскаленным словом «измена», того редко что спасет. Редко что – даже царский венец»

. Вскоре гучковский «Голос Москвы» начал постепенно раздувать «мясоедовскую историю» в «сухомлиновскую истерию». В газете появились воспоминания о том, что было три года назад, когда Военное министерство и Отдельный корпус жандармов не вняли правоте мудрой русской поговорки «нет дыма без огня» и не прислушались к обличениям А. И. Гучкова и Б. А. Суворина, что, разумеется, «дало бы возможность сохранить много жизней, и генералу Гинденбургу не удалось бы пожать несоответствующих дарованиям лавров»

. Для большей доказательности была перепечатана статья из «Русского инвалида» от 16 (29) мая 1912 г. о завершении следствия по «делу Мясоедова» и его оправдании

. Естественно, извинения А. И. Гучкова перед С. Н. Мясоедовым образца 1912 г.

перепечатке не подлежали.

Перелом в этой борьбе состоялся после прорыва под Горлице – Тарновом 1–6 мая. До него А. И. Гучков и его сторонники в публичных выступлениях приписывали себе в заслугу блестящее состояние армии. Еще 17 (30) марта 1915 г. «Голос Москвы» сообщал о том, как вернувшийся с фронта лидер октябристов оценивал его: «Армия вооружена и одета великолепно. Снабжение боевыми и съестными припасами налажено в мелочах. Нижние чины обучены прекрасно»

. Между тем в своих частных письмах с осени 1914 г. А. И. Гучков сообщал своим адресатам (и в том числе А. В. Кривошеину) об угрожающем положении снабжения и винил в этом Военное министерство и Главное артиллерийское управление

. Разумеется, если в армии царил порядок, то все это было результатом работы III Государственной думы, о чем в том числе и было сообщено в докладе, прочитанном А. И. Гучковым в центральном комитете «Союза 17 октября»

.

Идея недоверия к правительству, во всяком случае к некоторым его членам, вводилась в общественное мнение постепенно и постоянно, чтобы подготовить новый взрыв истерии шпиономании. Нельзя не заметить, что появившийся летом 1915 г. лозунг «министерства доверия» на этом фоне стал приобретать весьма специфический подтекст. Весной 1915 г. казалось, что общественность доверяла исключительно главковерху. Даже неудачи мало отражались на его популярности, они, «скорее, порождали мысль в обществе и в высших кругах, что при условии неограниченности его полномочий успехов было бы больше»

. Особую роль в легенде о главковерхе сыграли события на Юго-Западном фронте. Уже в 1914 г. победы в Галиции имели большое значение для положения на «домашнем фронте». В марте 1915 г. популярности великому князю добавили капитуляция Перемышля и казнь С. Н. Мясоедова. Именно на фоне этих своих достижений на внешнем и внутреннем фронтах Николай Николаевич выступил инициатором посещения императором Галиции.

Поездка Николая II в Галицию и ее последствия во внутренней политике страны

В своей работе, посвященной Николаю Николаевичу, Ю. Н. Данилов старательно убеждает, что идея поездки в Галицию исходила от придворных кругов: «Очевидно, что в простом посещении русских войск, находящихся на боевом фронте, их Верховным Главой – Императором Всероссийским не могло встретиться никаких особых препятствий, кроме заботы о личной безопасности Монарха. Но некоторыми кругами посещению Императором Николаем завоеванного края имелось в виду придать характер более внушительного акта, которым как бы закреплялось стремление России к будущему присоединению к ней Галичины. Поездка такого рода могла вызывать уже сомнения политического свойства»