Красный камень Каррау

Он не делался прозрачным. Он разматывался. На этот раз на три составных, а не две: в землю, в небо, и одолженное – в меня. Азарт боя ушел, его убийца мертв, ничто больше Давида не держало.

– Эй! – Я прыгнул на него, замахиваясь кукри.

Давид отшвырнул мою руку, двинул кулаком в грудь – отбрасывая меня назад. Пытаясь отбросить.

Я успел вцепиться в его в пояс. Двинул ногой в живот – но попал по бедрам, он успел развернуться. Колено онемело от удара по железу.

Давид отодрал меня от себя, прежде чем я успел что-то сделать. Вырвал из моих пальцев кукри и, завалив на землю, придавив коленом, занес нож – перерезать горло.

В его глазах вновь серебристым светом сияла осмысленность существования. Драться и убивать – вот для чего он жил.

Он схватил меня за волосы, чтобы открыть шею. Я захлестнул кисть этой руки цепочкой, сорванной со своего запястья. Замок тонкой серебряной нити лопнул и отлетел в сторону, звенья голодной змеей обвились вокруг кисти Давида.

Давид дернулся. Попытался освободиться. Ударил не глядя и попал в землю. Я развернулся, сбивая его, подминая теперь под себя. Набрасывая еще пару витков цепочки поверх железных наручей.

Он сопротивлялся отбиваясь. Но расстояние было – всего два шага. Два шага от остывающего на земле тела.

Давид как будто забыл, что умеет сражаться. Что в его руке все еще нож. Он лягался беспорядочно. И лицо, светлое прежде от восторга боя, исказилось от ужаса.

– Связываю тебя. – Шепнул я, свалив его рядом с телом, и вложив конец цепочки в руку мертвеца.

Ничего не происходило.

Долгий миг. На лице Давида застыл ужас. Глаза сверкали. Я добавил еще: силы, тени, долгов. Что-то… щелкнуло. Как две части пазла, сходящиеся вместе.

Давид вдохнул – закричал.

Хриплый задыхающийся крик.

Тот Давид, который лежал на земле мертвым. Который был младше, и у которого не хватало части пальца. Дух пропал… точнее – скрылся. Как улитка, в раковину. Слишком маленькую для него теперь.

Парень зашелся вторым криком, чище и громче. Повернулся, вставая на четвереньки – пытаясь размотать и выбросить серебро. Я не позволил, схватив за руку и сжав пальцы в кулак.

Давид дышал хрипло и страшно. Крики сменились рыданиями.

Плач – это хорошо. Прочищает легкие.

Сколько времени прошло? Минута? Полторы? Плохо для тела, но не критично. Что касается головы – посмотрим. Я сел рядом и завязал цепочку узлом – вместо сломанного замка, и сплавил звенья, позволив им вновь стать единым целым.

– Не потеряй.

Не знаю, слышал ли он.

Белые останки манов почти испарились.

Историк и девушка стояли, держась друг за друга, и смотрели широко распахнутыми глазами.

Где-то рядом включилась, начав завывать, как раненый зверь, сигнализация. Затем еще одна. И еще. Целый концерт.

И только я подумал, что нужно уходить отсюда, пока не появилась полиция:

– Стоять на месте! …Стоять на месте, я сказал! …Какого черта здесь происходит?!

Их было много. Их привел город. Лейкоциты, пожирающее всё внешнее, и всё мешающее. В бронежилетах, в смешных очках ночного видения, они окружили и направили на нас оружие, вряд ли зная, зачем вообще сюда примчались, и что их собрало.

Давид встал на колени и поднял руки. Его лицо блестело от слез. Парень огляделся медленно, пересчитывая полицейских, и выдохнул ругательство. На языке, которого я не знал.

Глава 3

В полицейском участке я подобен крошке стекла, которую занесло в лимфатический узел. Окружающие чувствуют колючее раздражение, грозящее инфекцией, но, связанные наложенными на себя правилами, не могут избавиться от меня.

Приемная в участке – проходное помещение с единственным окном на всю стену и тремя дверными проемами без дверей. За стеклом – решетки, на подоконнике – пепельницы. У стены ряд старых, затянутых винилом кресел.

Я прислонился к подоконнику боком, чтобы видеть оба мира: снаружи и в коридорах. Рассвет приближался – насыщенная лиловая полоска в разрыве серо-синих облаков. Люди в помещении, несмотря на ранний час, энергично расхаживали и озадаченно хмурились. В дальнем конце коридора, у кофе-машины три офицера в одинаковых немарких формах о чем-то спорили.

Минутная стрелка настенных часов сдвинулась еще на одно деление, облака разошлись второй прорехой – оранжевой, как огонь. Я лишний в этом городе. Он пытается меня выплюнуть – желательно по частям.

Мои документы, в том числе приглашение, забрали – пока университет не подтвердит, что действительно ждут меня. Оставалось дождаться, когда откроется ректорат и секретарь поднимет трубку – заверить, что да, я – это я, и университет меня нанял. Странное чувство, когда ни один человек в целом городе не знает кто ты. Не то растерянность, не то свобода.

Мне и студентам, грозило максимум – «общественные беспорядки» из-за сработавших каскадно сигнализаций. У Давида были приводы, а на каждом горшке с марихуаной и кактусами его отпечатки. Полиция – это его проблемы и его выбор. В чужой выбор не вмешиваются.

Но, уходя от Принца, он убил двоих вампиров. В человеческом полицейском участке правительница немертвых найдет его – и выпотрошит.

Хуже, чем выпотрошил я.

Давид спас мне жизнь, пусть и не намеренно закрыв от того копья. Я вернул его, осознавая, что делаю и зачем. Долг должен был закрыться. Должен был. Но Тень не стала тоньше или светлее.

Зря я ее получил, я не удержу. И обрушу все ужасы, таящиеся в ее недрах, на Каррау.

Нет, нельзя так думать, это уже – сдаваться, уже подвести.

В дневнике Блая чистыми остались лишь три листа. Под последней записью я написал о Давиде, о своем долге ему – и о том, что не знаю, как этот долг вернуть, прежде, чем Тень переполнится.

Сплющенный край солнечного диска выкатился из-за горизонта. Малиново-оранжевый, спелый, как отравленное яблоко – жесткий, как мяч, запущенный в голову.

Я задохнулся, цепляясь пальцами за край подоконника. Колени подогнулись. В глазах – десяток мечущихся оранжевых солнц. Моя Тень – перебитая артерия, сквозь которую хлещет сила. Мерцание на границе зрения серебристое и неровное, как сплошные помехи – зерна дхармы, дрожащие в пространстве и образующие его. Контуры Тени прорезались на полу участка и подались вверх. Чернота в ее внутренностях клубилась и заворачивалась сама в себя.

Солнце суммировало мои долги за прошедший день. И их оказалось больше, чем я ожидал. Сил моих – меньше. С волной тошноты и головокружение упало артериальное давление. Я сам сейчас упаду.

Упаду в тень, которая, предчувствуя добычу, подалась ближе к моим ступням. Расползлась стеклянным черным озером, жадно облизывающим обувь. Ждущая. Голодная. Упаду, и это будет конец. Ей нужно лишь дождаться мига, когда я потрачу больше силы, чем приобрету, когда мой резерв иссякнет. Нет уже никакого резерва.

Пальцы скользнули по краю подоконника, я начал заваливаться на бок, подхваченный вращением мира и десятью огненными солнцами, приветствующими мой конец.

– Эй-эй-эй! – Жесткие руки подхватили меня, не давая упасть. Женщина, которую я видел лишь как темное пятно, пахла плохим стиральным порошком и булочками, и удерживала меня, оставляя синяки, но спасая мне жизнь. – Ты что?

– Я в порядке… сейчас буду. – Невнятно произнес я. Язык слушался так же плохо, как и ноги.

Тень тянулась вверх, выбрасывая протуберанцы-руки и пытаясь выцарапать себя в реальность. Крошечными пальцами c тонкими загнутыми словно кошачьи, когтями, Тень царапала воздух. Руки ее не дотягивались до меня – и опадали вниз.