Красный камень Каррау

Женщина опасности не видела. Она помогла пройти мне два медленных долгих шага – к креслу, в которое я смог уже сесть, а не упасть. Количество солнц, празднующих мою скорую смерть, сократилось вдвое.

Женщина опустилась передо мной на корточки. Спросила что-то. Но я не расслышал ни слова. В ушах шумело, на границе зрения мерцало. Я дошел до последнего предела истощения – прана вытекала уже не из резервуаров, а из каналов. Первые стадии смерти.

Тень потянулась к женщине, предлагая всё сделать быстро и легко: вот у нее артерия с тонким просветом, мы можем… Женщина носила черную форму дежурного полицейского, и была немолода. Лет шестьдесят – шестьдесят пять. Возраст, до которого я никогда не доживу. Расплывчатая материнская фигура, темное морщинистое обеспокоенное лицо. Она отвернулась, окликая кого-то по имени – но человек не отреагировал.

Люди чувствую опасность лучше, чем думают. Приемная сейчас, когда моя тень тянула силы из меня как водопроводный сток, опустела. Подошла только эта полицейская. Может быть, у нее глухая интуиция. Или особенно развито чувство долга.

– Я в порядке. – Повторил я еще раз. – Это давление упало. Не нужно… не беспокойтесь.

– Точно не звать врача?

– Да, точно. Спасибо. – Я представил, как она уходит – вкладывая в образ немного утекающей силы. Чем она дальше – тем меньше искушения отдать её Тени. Меня это все равно не спасет.

– Может, кофе?

– Да. То, что нужно. Сейчас… – Я нырнул в карман за мелочью, но запутался. Рукава мешали, пальцы мешали.

– Здесь бесплатный. – Она поднялась, сжав на миг крепкие ладони на моих коленях. – Сиди. Сейчас принесу. С сахаром?

Я откинулся на спинку кресла. Головокружение отступало – зато появился озноб. Женщина широкими шагами прошла через приемную. Крикнула вновь кого-то – и опять её не услышали. Направилась через коридор к кофе-машине.

Конечно, та заела. Город не станет бесплатно снабжать меня кофе с сахаром. Полицейская постояла у автомата. Дернула его несколько раз. Виновато оглянулась в мою сторону – и ушла.

Я закрыл глаза.

Собирая мысли – нить за нитью. Собирая остатки силы – капля за каплей.

Вот и ответ: я ждал знак – помочь Давиду или оставить всё как есть. Мне помогли, когда я не просил. Хотя кофе я вряд ли дождусь. Нужно закрыть долг перед Давидом – сейчас это единственный исток, который я могу блокировать.

Я растер ладони, ускоряя бег крови. Ладонями растер лицо – от крыльев носа к глазам. Концентрируясь на координации, достал из сумки, все еще мешающей под пальто, набор карт.

Моя колода ручной работы. Старшие арканы – как у Райдера-Уайта, а эскизы малых – результаты личных исследований. Понадобилось больше года, чтобы их увидеть – и еще столько же, чтобы понять. Нарисованы не на бумаге, а на тонких срезах дерева. Размер – под мою немаленькую ладонь.

Их приятно держать в руках. Я поднес к лицу и вдохнул запах – землисто-деревянный, старый.

Глядя в одну точку перед собой – на стену, а не в тень, я перетасовывал карты. Мелкая моторика, привычные движения. Успокаивающее прикосновение гладкого – родного – дерева. Быстрее. Ровный темп. Синхронизируя дыхание и то, как смешиваю карты – пока это не стало единым процессом. Входя в легкий транс.

Первая карта – представив Давида таким, каким я видел его в последний раз: уходящим по коридору. Руки за спиной, плечи ссутулены, взгляд блуждающий и странный. Словно он не понимает, где находится, но готов вцепиться в глотку любому, кто даст повод.

Семь мечей. Хитрый человек войны и ума. Он – все еще он, а не занявший его тело демон. Хорошо.

Протягивая через образ Давида и центр карты зеленую яркую нить – вперед. Туда, куда держит путь будущее. Двигаясь по ней – пока руки не споткнулись.

Вторая карта – всадник с черепом вместо головы, на коне, в чьих ребрах живут черви.

Так было: ман – всадник, несущий смерть. Смерть, пришедшая за ним. Однако, я смотрю будущее, а не прошлое… Давид умрет. И очень скоро. Оставив мой долг открытым.

Я положил Смерть отдельно и достал еще одну карту. Может быть, случайно. Может быть, случайностей не бывает.

Подвешенный за ногу человек свисал на Т-образном кресте. Лицо его выражало блаженство, член эрегирован, а из рассеченной шеи в подставленную деревянную чашу стекает кровь.

Повешенный был жертвой. Но – жертвой добровольной. Нет, нехорошо включать такое, когда рядом вампиры… и все же лучшей карты для Давида не было.

Я сложил карту на карту: хитреца семерки мечей и человека, отдавшего себя неизвестному. Представил, как линия жизни Давида проходит через плоскости рисунков, теряясь в обоих направлениях: прошлом и будущем.

Слабое будет колдовство. Сил у меня мало. Привязок нет. Нет, одна есть. Я достал сигареты, одолженные Давидом, и положил сверху на карты.

Тень смеялась на полу, зная, что не сработает. Пустое воображение.

Аркан Правосудия один из моих любимых. Второй после Звезды. На ней – женщина, одетая в алое платье, закрытое доспехом, и белый плащ, невесомо лежащий на плечах. В одной её руке меч острием вверх, в другой – меч острием вниз. Символы атаки и защиты. Ей не нужны весы – она сама весы. Перо скользит в воздухе – вот-вот коснется лезвия поднятого меча. Её лицо выражает беспристрастную любовь, а за спиной – тонкие перистые облака, формирующие древние знаки. Это Правосудие высшее, а не смешное земное. И все же – самый подходящий аркан.

Карту было жаль.

Весь набор было жаль. Это его испортит.

Пришлось опираться на подлокотник, чтобы встать. Головокружение вновь нахлынуло – но меньше. Я выждал, пока оно прекратится – прежде, чем шагнуть в центр комнаты.

Эффект от реакции Тени на рассвет уже прошел – люди в приемную заглядывали, пересекали ее, правда, очень быстро, и не обращая на меня внимание.

Я выдохнул. Попросил прощения у колоды. И, стоя в центре дома Правосудия, разломал карту. Трещина разделила прекрасноликую женщину на две части – прокладывая черную преграду между разумом и движением, а затем дерево издало болезненно «крак», и у меня в руках остались две половинки. Я отпустил приказ.

Ничего не происходило.

Город выдерживал. Он огромный и инерционный, одно-единственное соответствие – слишком мало, чтобы изменять. Но мне нужен не весь город, а лишь этот конкретный полицейский участок. Мое желание было выпущено на волю, и теперь я усиливал его, становясь первым деятелем хаоса.

Двигаясь медленно, как если бы воздух стал жидким и тек навстречу, я добрался до угла, где сидела плакавшая женщина – она ушла давно. Уронил половину карты за спинку кресла. Сел в кресло передыхая. Пока сидел, достал ручку, и написал на подлокотнике ругательство.

Поднялся и так же медленно прошел в противоположный угол. Разломал карту еще на две части – на этот раз получилось быстрее и без магии – просто акт разрушения, внезапно озаривший меня злой дикой радостью. Одну половинку я спрятал под ближайшую пепельницу на подоконнике, другую – под дальнюю. Раскрошил сигареты Давида и швырнул на пол.

Бубнивший в коридоре разговор перешел на крик: кто-то спрашивал, кто-то на повышенных тонах отвечал.

Содержимое двух оставшихся пепельниц я высыпал на белый подоконник и пальцем начертил в мусоре знак хаоса.

Город пытался поглотить мое влияние, выровнять ситуацию. В спор вмешался громкий, но успокаивающий голос. В коридоре образовалась толпа из спешно входящих и выходящих. Но я уже посеял хаос – хаос это зверь, которого можно отпустить, но нельзя посадить на цепь. Пока он не наестся и не уснет.

Не отрывая взгляд от коридора, где возникла потасовка, я стянул пальто, и, вывернув, надел его изнаночной стороной вверх.

Двое мужчин вцепились друг в друга, пытаясь повалить на пол. Толкая один другого на стены коридора. На кофе-машину, которая звякнула и вдруг перевернулась.

Вопли – оба отскочили от автомата, из которого во все стороны брызнуло кипятком. Секундная остановка. Тот из двоих, что был ниже, вскочил на ребро поверженного автомата и, используя возвышение, прыгнул на второго. Молотя кулаком по голове одной рукой, а другой вцепившись в его одежду. Щуплый полицейский бросился их разнимать – и его отшвырнули в сторону, даже не обратив внимания.

Входная дверь отворилась – в коридор с улицы шагнула девушка. Тут же отшатнулась – но сзади кто-то шел. Он толкнул ее вперед, на дерущихся.

Девушка увернулась – избегая потасовки, и прижалась спиной к стене. Застыла, прижимая к груди пластиковую сумку-папку. Круглые глаза за круглыми стеклами очки. Колени, которые начали подгибаться.

Пройти мимо сцепившихся мужчин было несложно – но она оцепенела.

Что ж, вот способ отдать еще один крохотный долг.