Одна Книга

А здесь Мы постараемся разобраться: чем отличается эксперимент от преступления и чем нам грозит будущее

Еще одна затяжка. Задержка вдоха. Медленный выдох для усиления эффекта. И снова мысли, цепляясь одна за другую, как петелечки шерстяных ниток, когда бабушка ловко работая толстыми алюминиевыми спицами, плетет канву, заплетаются и увлекают тебя в интересное путешествие по закоулкам твоего безграничного разума. Яркие краски осени не устают радовать. Листья тихо падают на землю. Из опавших листьев я нагребал большие кучи. Карабкался по высокой лестнице ведущей на чердак с пойманным домашним котом под мышкой. Кот бессильно свисая, надрывно выдыхал звук, характерный для его семейства. Истерик. Достигнув высшей точки, прицелившись и рассчитав траекторию, я подбрасывал котенка в воздухе, стараясь закрутить его в замысловатой комбинации переворотов и вращений. Постанывая, котенок мягко приземлялся в заранее приготовленный ворох осенних листьев с 6 (шести) метровой высоты. Травм у него не было. Разве что психологические, да и то по причине разрыва стереотипа, что коты не летают. Ещё как летают! Ошарашенный кот осторожно выбирался из стога листьев. Бабушка, застав меня за тренировками кота, лютовала и посылала в меня проклятия. А за что?! Вон, например, некоторые мальчики привязав косточку за веревочку бросали их собачкам, те глотали их, а мальчики, движимые жаждой познания, тянули косточку за веревочку обратно. Собачки от этого кашляли. Собачек от этого тошнило. Или, опять же, Иван Грозный. Тот котят с колоколен метал. Да. Заберется, бывало, на колокольню, взором окинет окрестности, народ внизу челом бьет, да шапки ломает. Бородку почешет, да как гаркнет: «Федька! Давай исчадье!». Он к котам с недоверием относился. Он думал, что они из ада. Он так думал. Он царь, ему так можно думать. А кто возразит!? А Федька уже, чтоб государю угодить, уже полную корзинку котят с утра заготовил. Котята плачут. А Иван хвать одного и с колокольни. Уж очень ему, как государю, был интересен вопрос: «Почему они, гады, как их ни кинь, на лапы падают, а?». Такой вот садист-естествоиспытатель. Как ни крути, если сравнить мои инверсии, с вышеописанными забавами, то я – гуманист. Все познается в сравнении. Ветра совсем нет. А они падают. Котята. Листья. Приходит время, и они падают. Меняют свой цвет, становятся золотыми. Абрикосовые становится красными. Красные листья. На земле ковер, который стелют для тебя эти большие деревья, радовавшие тебя весной цветением, летом плодами и прохладной тенью, отдают последнее. Они устали. Они хотят спать и как люди раздеваются перед долгим зимним сном. Я люблю деревья. Забираясь на самую верхушку, видно очень далеко. Выше только птицы и облака. Можно видеть, как вдалеке сидит такой же наблюдатель. Помахали друг другу. Поле зрения зависит от высоты положения. Когда я вижу, как люди пилят их, мне становится не по себе. Ну, понятно, там, в промышленных, скажем, целях. Оправдываются: дескать, без бумаги человеку ни автографа ни поставить, ни, я извиняюсь, в туалет не сходить. Это все отмазки. Мойте попу водой и выращивайте коноплю на целлюлозу. Всех делов то. Однако, это ж целая лесоповальная индустрия: дровосеки, лесопилки, импорт-экспорт, мебель, ЦБК. Время само остановит эту мировую валежку. Технологии грядут. Электронные книги, электронные газеты. Техника толщиной в газетную бумагу, с себестоимостью ниже бумаги. Легко сворачивается в трубочку, ну, или там, в сердцах скомкал и выбросил, а кто-то нашел, развернул и прочитал. Писать ручкой или набирать текст на клаве, станет ретро. Усилием мысли на носителе бежит твой текст, рисуешь картинки или даже анимируешь, или просто делаешь видеовставки из любимых, хранящихся в твоей памяти фильмов, моментов жизни и прочей индивидуальной чепухи. При желании все это автоматически отражается в сети, хотя, по сути, ты и есть часть сети. Усилием мысли подключился и в реальном режиме, желающие, могут получить доступ к твоим мозговым файлам, зарегистрировавшись, заплатив за это предварительно условными электроденьгами. И вот, ты приходишь домой или в номер отеля. Персонала как такового может и не быть. А зачем? Посреди комнаты стоит аппарат. Назовем его, ИксДРеализатор. Мыслью ты заходишь в ресторан, скажем, или магазин, выбираешь нужное. Ну, например, спагетти балоньезе с мясным соусом. Оплачиваешь електросчет электросуммой. Думаешь «Старт!». И ИксДРеализатор, сублимирует из билогической субстанции, необходимую форму, цвет, вкус и запах выбранного тобою. Прямо в твоем присутствии. Пробуешь вилкой. Причем вилка тоже синтезируется. Вкусно. Синтезируешь стакан с водкой. С холодной. Садишься в кресло. И на стене проецируешь желаемое развлечение. Объемное. Устал. Не все съел. Кладешь это в спецотсек ИксДРеализатора: вилку, тарелку с остатками, стакан. Думаешь «Рециклинг!». И все это перерабатывается в исходную субстанцию, способную по одному твоему желанию превратиться во все что хочешь. Хоть в женщину. Присел в кресло. Чуть напряг мозг и оно, ХЛОП, уже диван. Во всем этом великолепии есть, конечно, и риски. Проник какой-нибудь хакер к тебе в разум, стер файлы и ты не помнишь, кто ты, что ты. Или вирус проник в тебя, и ты морально деградировал или стал убивать без разбору или голым в метро ездить. Таких, будут направлять на биопереработку. На компомст. На сырье для ИксДРеализаторов. Специальная служба появится БИОПОЛИЦИЯ. Понятно, что на фоне этого возникнет целая индустрия антивирусов и антихакеров. Человек и машина станут едва различимыми понятиями. Возникнет новая социальная формация – технобиосреда. А пока, конечно, деревья нужны. Как же может мешать дерево, подставляющее под палящее июльское солнце себя и даря тень человеку. А человек вонзает в его тело сталь, разрывая его. Человек не животное. Животные не пилят деревья. Птицы лечат деревья. Человек – хуже животного. Человек это самое худшее, что есть у природы, с одной стороны, но и монета имеет свою оборотную сторону. И дерево плачет. Исходит соком, который некому дать. Дерево умирает. Дерево не хочет умирать. Оно хочет жить. Оно хочет давать. Оно хочет дарить. Оно плачет. А человек продолёжает с остервенением рвать на части его плоть. Человек хладнокровно убивает его. Человеку не хватает места под солнцем. Но посадил ли ты это дерево? Дал ли ты ему силу расти? Дал ли небу воду, которое поливало его жадные молодые корни? Заставил ли ты светить солнце, которое отдавало себя каждому его листочку тянущемуся вверх? Может, даже, это дерево мечтало взлететь. Но человек не дал этого. Он убил мечту. Почему же человек не пилит свое дитя, которое тоже тянется вверх? Как можно!? Варварство. А дерево вот можно. Оно не сможет ответить. Оно будет терпеть. Оно будет тихо плакать. Как та мать в военкомате. Дерево – это всего лишь дерево. Человек, как вирус: захватывает, уничтожает, пожирает. Страшный вирус. Он растет. Он крепнет. Но как долго он будет еще думать, что он властелин природы? Пока это не выстрелит как из рогатки. Вопрос. А человек продолжает ее растягивать.

Сцена 2.1.4

В ней Ты обратишь внимание на то, на что обычно даже не обращаешь и постараешься понять, что же такое на самом деле преданность и справедливость

Еще затяжка. Задержка вдоха. Медленный выдох для усиления эффекта. Говорят, желтый – это цвет несбывшейся мечты. А мне нравится осень, чтобы там ни говорили. Как-то спокойно на душе. Делаю пятку. Пошли центра. Любил в детстве еще фантазировать. Люблю и сейчас. Рисую радужные картины яркого, успешного будущего, в котором все получается, в котором легко преодолеваешь препятствия на пути к цели. Иллюзии. В жизни немного по-другому. Но такие приятные иллюзии. Словно погружаешься в другой мир. Сплетенный из твоих сокровенных мыслей. Твоих желаний. Красивое, гармоничное созвучие растворяет тебя. Чувствуешь себя частью чего-то неизмеримо огромного и растворяешься в нем. Перестаешь себя ощущать как нечто отдельное. Эти деревья становятся частью тебя. Эта книга. Этот чай. Это все ты. И чай. И дерево. И книга. Бесконечно интересная книга, которую ты заворожено, читаешь каждую секунду своего существования, жадно перелистывая, желая узнать, что на следующей странице. Читаешь и когда бодрствуешь, и когда спишь. И не устаешь. И не перестаешь удивляться. Не перестаешь радоваться. Не устаешь познавать. Как только человек перестает удивляться – он гибнет. Он начинает искать этот ускользающий от него источник радости. Посмотри, на улицах лежат грязные люди, с опухшими руками и лицами, от которых пахнет мочой и грязным телом. Они не знали воды уже очень давно. Они не принимают ее. Зато, хорошо знакомы с водой огненной. И принимают ее как должное. Это для них источник. Они погибают. Вливая в себя из грязной бутылки смесь полутехнического спирта, водопроводной воды и демидрола. Суспензия. Псевдоэликсир. Алкоголь имеет свойство делать счастливые моменты короче, а грустные длиннее. А так хочется счастья. Чуть больше счастья. Значит нужно еще немного алкоголя. Они подходят к тебе с просьбой о материальной помощи, и ты брезгливо отворачиваешься, понимая, что рубль, который ты дашь, перекочует в руки делателя пойла, и пропьется и это рубль в надежде обрести счастье, которое ты тоже ищешь, быть может, другим путем, не таким как он и тебе не приемлем этот путь, ты не уважаешь его путь. Бомж. Он обращается к тебе не за деньгами, он обращается к тебе за надеждой. Ты можешь дать не деньги, но надежду. Радуйся тому, что ты можешь давать. А ведь мог и не давать. Но не потому, что жадный, а потому что нечего. Бывший интеллигентный человек. Бич. Да, Ты можешь даже грязно выругаться, крикнуть на него или нее, с отвращением, с ненавистью, плюнуть. Он не сможет тебе ответить. Ты сильный. Ты трезвый. Ты успешный. У тебя семья. Жизнь удалась. У тебя власть. К тебе обращаются, протягивая руки, и твое чувство власти обостряется. Ты можешь прижать его как гниду к ногтю и раздавить. Ты можешь. А можешь и дать то, что не сможешь с собой унести из этого мира, и что твое очень условно и весьма относительно и скоротечно. Оно как вода в песок. Материальное. Не будь сволочью. Возможно, даже эти люди завидуют тебе. Они смотрят на тебя красиво одетого, хорошо пахнущего в новом дорогом автомобиле с климат-контролем. Может они тоже об этом мечтали. Только вот что-то надломилось, когда жена, с которой прожил 15 лет, родившая для тебя двоих детей, прекрасную дочь и великолепного сына, похожего на тебя сына, шла с ними, держа за руки. И они смеялись. Смеялись от того, что с ними их любимая мама, и что ни идут домой, и скоро увидят папу. А жена смеялась еще и от того, что сегодня утром узнала, что их будет больше, на одного или одну. А Он ждал их дом, и тихо напевая, приготовил нехитрый мужской ужин, чтобы немножко порадовать и удивить. Да вот только долгим оказалось ожидание. Во все это простое человеческое счастье, въехало на высокой скорости рыхлое тело в синих майорских погонах, разбросав по мостовой детские тела и ничего не оставив от красивого женского лица грубыми резиновыми протекторами. Даже не затормозив, промчался дальше, весело болтая по мобиле, на фоне струящегося из динамиков шансона и медленно посасывающей разбухший майорский член проблядью. Громкий репортаж. Свидетели. В итоге – строгий выговор и перевод на другую должность. Откупился. Смягчили статью. Подтасовали факты. А Он хотел справедливости. Разыскал его через полгода. Дождавшись, вечером встретил его выходящего из сауны, все такого же рыхлого и веселого, в обнимку с новой блядью. Их взгляды на секунду встретились и холодная сталь, раздвинув жировые складки, остановила сердце майора. Он отпустил рукоятку. Майор, цепляясь за Его одежду, блуждая испуганными глазами по рукоятке и Его лицу, обмяк и хрипло завалился в снег. Блядь, прислонившись боком к забору и, прижимая руки к лицу, истошно-пронзительно, на высокой ноте, верещала: «А-а-а! А-а-а!». Он сел, на еще теплое тело, спокойно, закурил, посмотрел на красный снег и улыбнулся, глядя в высокое темное небо посыпанное звездами. Был суд. Срок. Отметка в паспорте и свобода, которая встретила его пустотой. Пошло не так как думали: золотые руки, работал на фрезерном станке. Творил. Жил. А его подвыпивший приятель, пошутил и слегка, хлопнул по плечу. Пальцы размолотило в фарш, пальцы скульптора, пальцы художника. Как мечтали… А ведь им говорили, что они чудесная пара, им предрекали радужную жизнь, они были согласны. Только доктора сказал, что у нее не будет деток. Он говорил, что останется, что главное – это их любовь, клялся, признавался, утешал, говорил, что ничего страшного, что главное, что они вместе. Она верила ему, отдавала себя всю ему. Он улыбался и целовал ее прозрачные теплые руки. Потом она увидела его с другой. Он сознался. Сцена прощания без слов. Он, собрав небольшой чемодан, закрыл за собой дверь. Он ушел. Она осталась одна. У него уже двое детей. У нее ни одного. Как надеялись, что все получится, должна быть правда, искали ее, боролись. Да вот только правда не приносит дивидендов. Если хочешь нравиться – то нужно обманывать. Только не каждый может обманывать. Кто-то не смог. И от них отвернулись жены, дети, друзья, все. И он остался один со своей несбывшейся мечтой. И годы уже не те. Да и мечта с течением времени немного потускнела, затушевалась. Эти люди одиноки. Для них твоя фантазия о том, что все люди в один прекрасный день исчезли, для него – реальность. Они никому не нужны. Быть может, ты обращал внимание, что часто возле таких людей брошенные домашние животные, обычно собаки. Ты смотрел в глаза этим собакам? Ты видел, сколько в них грусти? Они служили верой и правдой своему хозяину, охраняли его имущество, имели теплую конуру, миску и сладкую кость. Да, за это собачье счастье приходится платить свободой, которая определятся длинной цепи. Но вот пес состарился. Зрение его притупилось. Зубы выпали. Нюх пропал. Лай еле слышен, так не лай, а хрип. И его выгоняют. За что? За то, что он отдал всю свою жизнь для человека, пожертвовав свободой. Человеческая благодарность. Посмотри в глаза этим собакам. И они тянутся друг к другу. И, быть может так, они делают друг друга немного счастливее. Две, брошенные души дрожат и жмутся друг к другу, когда приходят холодные осенние вечера, разговаривают друг с другом, понимают друг друга, кормят друг-друга, медленно бредя вдоль переполненных мусорных контейнеров с разбегающимися серыми крысами. А однажды кто-то из них не проснется. Собака будет долго сидеть и ждать, пока проснется его друг, даже будет трогать его аккуратно лапой, осторожно лизнет руку, лицо. Ткнется мордой в руку. Холодная. И все поймет. И завоет. Грустно, грустно завоет. А потом свернется рядом калачиком и никуда не уйдет. Некуда ей теперь идти, не к кому. А может, не проснутся оба. Так даже лучше. И ты не увидишь, проходя мимо них, как пар поднимается от их лиц. Два настоящих друга. Брошенный человек и брошенная собака. И где-нибудь, на той стороне реальности, они попадут в мир сбывшихся надежд. Собака – в собачий рай, а человек – в свой. Каждому – свое.

Сцена 2.1.5

В ней Мы узнаем, что такое настоящая грязь

Еще затяжка. Задержка вдоха. Медленный выдох для усиления эффекта. Кто-то приходит в муниципальную аптеку №12 и покупает шприц. Идет на рынок и покупает Ступинский мак, любезно производимый под контролем ФСБ, например. Идет в бытхим и покупает растворитель марки «Б». Вот и все что нужно, чтобы в результате нехитрого процесса превратить эти простые компоненты в несложное химическое соединение: кружечка, стеклышко, газовая горелка, кухня с плотными занавесками. Современные алхимики. Героинщики. Теофедринщики. Винтари. У них свой утренний чай. Особый. Через вату в шприц фильтруется грязь. Вата выжимается и не выбрасывается: пойдет на вторяки. Еще вата. Еще вата. И грязь – очищается. Из грязи – да в князи? Но это иллюзия. Тело пронзает тонкое стальное жало, оно лезет под кожу все глубже, оно ищет кровопровод. Находит. Проникает. И в кровь начинают поступать, посредством легкого нажима на поршень, кубические миллиметры катализатора иллюзий. Движение по вене псевдовещества начинается. Голос падает. Глаза мутнеют. Моторика замедляется. Теперь он может все. Не ведая страха. Лекарство от страха уже начало свою работу. Люди бегущие от мира. Бегущие от себя. Людям, которым не интересно, что дальше. Они остановились на одной странице и читают ее снова и снова. Зачитывают. Затирают до дыр. И в теле появляются незаживающие раны, а в душе дыры, которые он пытается залатать грязью. Внешнее – это проявление внутреннего. Они начинают гнить. Гнить изнутри. Они медленно себя умерщвляют. И им это нравится. Это как езда на карусели, вроде, как и картина движется, да только ты-то на месте. Динамическое спокойствие. Человек останавливается. «Под лежачий камень – вода не течет». Человек сохнет. Посмотри на этих людей. Немного пружинящая походка с практически неподвижными руками Мямлящая, медленная речь. Невидящие глаза. Он не знает, куда ему идти, его глаза заволокло. Он ходит по кругу, вводя себя с удовольствием удовольствие, вводящее его в заблуждение. У некоторых хватает сил это остановить. Прервать день сурка, который начинается с поисков на лекарство (вымогательство, афера, кража, грабеж, убийство), поиск аптекаря (такси, ночные поездки, странные люди, цыгане, перевозка, милиция, посты, собаки, отсутствие документов, внешний осмотр – взятка, пропустили), приготовление (кружка, стекло, огонь, компоненты), потребление. Хорошо, если получилось и хватило всем. Ведь обычно мутят на толпу. А если нет? Если кому-то одному повезло, и он тихо раздобыл, тихо сделал и тихо потребил: подозрения, обвинения, ревность, оправдание: «Да ты че!? Ты на меня глянь: я че вжаленый по-твоему что-ли, а? Ты че!?». Обман, недоверие. Друзья на дозу. И снова. 7 дней в неделю. Изо дня в день. Год. Годы. Жизнь, как недочитанная, страшная повесть. Остановившийся отрывной календарь. И не имеет значение время года, да и вообще, мало что и мало кто имеет хоть какое-то значение. Это то, что за гранью абсолютного эгоизма. Обратная его сторона. Жизнь переступивших ее – страшный сон для трезвого, верящего в доброту, справедливость и взаимовыручку. Окунусь в среду – и ты поймешь и сможешь, может быть, дать ответ на вопрос «зачем». Я называю это практической философией. Пройтись по краю, чтобы предостеречь, остановить других. Показать, как можно любить красоту осени, где каждый новый день, вызывает в тебе такие разные чувства. Когда можно просто сидеть в удобном старом кресле и жадно вдыхать особый октябрьский воздух. Показать, как можно слышать себя и то, что вокруг себя, а не только себя в себе, внутренний голос, с которым ведешь диалоги на тему раздвоения личности и, глядя в зеркало, утешаешь себя, что это всего лишь шизофрения, а в остальном все нормально. Дать возможность раскрыться для других, быть открытым для нового, не переставать удивляться. Разум – как парашют: работает, когда открыт. Некоторые, фыркая, бросают через плечо: «Как ребенок…». А разве это плохо? Дети это плохо? Плохие дети? Глядя на нас, дети – учатся, глядя на детей – мы удивляемся. Удивляемся себе? Удивительное непохожее ни на одно другое утро. Великолепный абзац.

Сцена 2.1.6

В ней Мы коснемся вопросов влияния социальной среды на воспитание и формирование Вашей личности и постараемся понять что такое «принцип решета»

Пятка закончилась. Нуя и чудно. Где мой чай. Вот он. Так приятно греет руки фарфоровая емкость. Немного замерз. Глоток ароматного чуть терпкого напитка, а то, что-то в горле пересохло. Отлично! Тепло разливается по организму, проникая в каждую клеточку. Дай бог здоровья чаеделам. Хорошие люди. А ведь сегодня еще работать. Время терпит. Кто никуда никогда не спешит, никогда никуда не опаздывает. Куда действительно спешить. Хлеб насущный толкает, разве что. Хочется иногда вводить в себя белки, жиры, углеводы, минералы и разного рода витамины, для целей исключительно: поддержать тлеющую жизнь в увядающем теле, да чтобы хватило сил заварить чай и встретить гостей. Хотя, иногда, хочется остаться совершенно одному. Насладиться покоем. Созерцать. Тогда все лишние. Но и все время быть одному не для каждого, а с другой стороны, и среди себе подобных находится долго невмоготу. Разрываешься между одиночеством и коллективом. Дилемма. Пытаешься нащупать эту золотую середину. Но уж очень она тонкая, как папиросная бумага, скользкая как квадратный лед из морозильника, и тебе стоит больших усилий не стать сволочью. Рамки. Обычаи. Традиции. Устои. Культура. Но не выдерживаешь. Это как взлет и приземление. Проявляешь себя, заставляя страдать тех, кто рядом с тобой, порой даже без чувства сожаления, порой с раскаянием и самобичеванием. Не жалея эмоций и сил ты рушишь, крушишь, режешь по живому и тебе нравится это. Обычный человеческий садизм. Ведь если бог создал тебя по образу и подобию своему, то, значит, человек не обязан быть добрым и справедливым, жалеть сострадать, проявлять всегда, постоянно только позитивные качества. Быть плюсом. Но ведь в атоме есть и плюс, и минус, что является самим источником движения. Нет движения – нет жизни. Посмотри на камень. Следовательно, если человек будет только положительным, то должен быть другой человек, только отрицательный, чтобы жизнь продолжалась. В противном случае. Из леса выйдут волки и дикие собаки динго, а единственный оставшийся будет чистым проявлением божественного, в котором ровно половина добра и столько же зла, и как только эти две составляющие единого целого придут в гармонию, перестанут бороться, воссоединяться, что будет тогда? Истина. Чистая подлинная истина. Безумие. Чистое подлинное безумие. Дверь в другое. Гармония, как ключ. Смерть – гармония. И пока я жив, я стремлюсь к гармонии: рискую, пью до беспамятства, употребляю наркотики, люблю, переживаю, наслаждаюсь красотой, наслаждаюсь собой. Кто как. Разные по разному и об одном и том же. Во многих книгах, которые я читал, многие пишут о гармонии. О какой гармонии? Я искал ее в этих книгах. Я прочитал много книг. Хотя понятие «много» тоже весьма условно. А потом я перестал читать такую литературу. Я нашел, то, что искал. Нашел в других. Нашел в себе. Нашел в других как отражение себя. Нашел в зеркале, в которое смотрюсь каждое утро. Хотя, если всмотреться, то возникает вопрос: кто на кого смотрит, и кто с кем разговаривает? Говорят, что доктор в психиатрической больнице отличается от её клиентов, лишь тем, что у него есть ключ ко всем дверям. Универсальный ключ. Найти этот ключ – это полдела. Прежде чем искать, задай себе вопрос: а что ты им хочешь открыть, куда ты хочешь проникнуть? Что это за замок? Человек – открой себя, и тебе откроется, и тебе откроются твое величие и твое ничтожество, твое могущество и твоя беспомощность, твоя сила и твоя слабость, твоя смелость и твоя трусость, твоя щедрость и твоя скупость. Ты поймешь, что ты – эта тонкая работа, красивая мозаика, хрупкая, как карточный домик, который сам возводишь. Но не строй дом свой на песке, ибо придет вода и не устоит дом твой. Если ты в это веришь – это твое дело. Но на чем основана твоя вера? На знании? Знании данным кем? Или просто эта модель тебе ближе всего, твоему мировосприятию и мироощущению. Ты родился, тебя воспитывали родители, по-своему и старались вложить в тебя то, что они хотели достичь, но по каким то причинам у них этого не получилось и ты становишься объектом реализации нереализованных желаний. Мое знание – это моя вера. Ты сирота и не помнишь, кто Ты и от кого, но ведь Ты рос среди людей, и они формировали тебя, они были твоими родителями, ведь в конечном счете, они – часть общества и ты формируешься и будешь это делать под его постоянным воздействием, воздействием его принципов, зачастую принципов большинства, однако далека не всегда верных, под воздействием его правил, которые хочется нарушить, под воздействием его знаний и его веры, веры, пока чаще в деньги. К сожалению пока. Вот Ты ходишь в детский сад, в школу, в институт, где на тебя влияют разные люди и обстоятельства, которые медленно формируют тебя, незаметно для тебя самого лепят из тебя члена общества, социума. Навязывают взгляды и стереотипы. Иногда ты сопротивляешься, а что-то принимаешь как само собой разумеющееся. Ты попадаешь в ситуации, где нужно было бы проявить характер, а ты проявил слабость и потом коришь себя за это, и мысли эти преследуют тебя, ты изводишь себя, доводишь до умоисступления в отчаянном поиске выхода из создавшейся ситуации. И ты вспоминаешь о том, что есть сила. И ты впадаешь в молитву, придуманную самим собой, огораживаешь себя амулетами и образами от страха, который полностью завладел тобой и тянет из тебя сок, питаясь твоей духовной слабостью. Тобой понукают. Тобой управляют, и ты, безропотно подчиняешься. Машешь после драки кулаками. В фантазиях ты силен, ловок, смел. Ты укрепляешь свои фантазии. Смотришь по вечерам, заплатив, тайком взятый из бабушкиной пенсии рубль, слегка подвыпившему хозяину видеосалона на первом этаже дворца культуры работников химической промышленности, фильмы гонконгских режиссеров с незатейливыми сюжетами и костюмированными спортсменам в главных ролях. Ты платишь рубль за мечту. Ты выходишь после сеанса в легкой эйфории. Ты оживленно обсуждаешь с друзьями особенно захватившие тебя моменты и даже пытаешься имитировать трюки и фортели. Фильм по дороге домой пересказывается и смакуется. И удовольствие не меньшее чем при непосредственном просмотре. Постепенно компания уменьшается, и страсти утихают. Ты долго будешь смотреть в темный потолок, фантазируя победу над своим врагом. А утром, придя в школу, ты снова расскажешь и не раз и не одному. Ты расскажешь о себе, но о нем. Ты лох. А враг твой это ты сам. А тот, кого ты считаешь своим врагом – твой учитель. Вот только учишься ты без особого желания, и за это тебя наказывают. Наказывают за непослушание бабушке. Наказывают за воровство. Наказывают за садизм к животным. Ну, подумаешь, червячка загубил, на крючок живьем насадил. Ну, подумаешь, муравьишку затоптал. Ну, подумаешь, лягушонка подпотрошил. Ну, там баночки консервные кошечке за хвостик подвязал. В птичку из рогатки, мышку в ведро с водой, и вот она уже захлебываетс, а ты ее достаешь, терпеливо ждешь, пока она отдышится, чуть отойдет и снова ее в ведро. Так это ж и есть процесс изучения окружающего мира. Так это же все тяга к познанию, за которой скрывается обыкновенный детский садизм. Тогда и Ты заслужил это. Так кому же Ты тогда молишься? Какому Богу? Кому? До кого ты хочешь достучаться? До себя. Но ты этого пока не понимаешь. 1988 год. А в параллельном, старшем на два года классе, пропала девочка. Обычная девочка, каких в школах миллионы. Пропала. Искали классом. Искала милиция. А нашел случайный прохожий. Одну. В лесу. Чуть присыпанную землей. Молодую. Обычную девочку из девятого класса, обычной средней школы из небольшого провинциального городка. Мертвую. О смерти слагались легенды, легенда обрастала ужасающими подробностями, слухами и домыслами, которые были близки к истине. Обычные одноклассники. Ее одноклассники. Медленно ее убивали. Очень медленно. А она просила их: сначала не делать этого. Им нравилась то, что их просят, умоляют. Они чувствовали свое могущество, свою власть распорядиться чужой жизнью. И они наслаждались медленно убивая. А потом им стало неинтересно. Неинтересно просто убивать. И голос говорил с ними. С ними говорил их Бог. Бог, которому они молились, к которому взывали, в которого безропотно верили. Он говорил им, что ему нужна ее кровь, и они сделали это. Поставили точку: медленно вскрыли вены грязным битым бутылочным стеклом и смотрели, как из нее в обычную банку из-под вишневого компота вытекает ее жизнь. И она смотрела на них угасающими темными глазами. А ведь она была простой девушкой, которая мечтала окончить школу, найти настоящую любовь, стать счастливой матерью и сделать эту жизнь чуть лучше, чуть красивее, чуть добрее. Подарить новую жизнь. Она так этого хотела, она так об этом мечтала. Она мечтала жить. А они пили ее жизнь, смакуя и смеясь, понося ее грязной бранью, наступив ногой на горло. Сильные крепкие парни. Так им сказал их Бог. Так они сказали. Одни из них сошел с ума. Другого нашли мертвым в камере тюрьмы. Третий не просидел и года. Они искали своего Бога. Искали свою справедливость. Какая она – справедливость? А эта девочка, в чем ее вина? Такие сложные вопросы. Есть ответы, варианты, версии, мнения, суждения, догадки, доводы, доказательства, аргументы, факты. И все это уходит как вода жизни в песок бытия, которое жадно поглощает, требует еще и еще, снова и снова. Ненасытная. Бездонная. Жизнь – это решето. Что это значит? Тут Тебе есть над чем подумать…

Сцена № два. 2

В ней Мы объясняем, почему рекомендуем читать хорошую литературу

И, тем не мене, отличное утро. В руки перекочевала книга в мягком глянцевом переплете Новосибирского книжного издательства авторства двух интереснейших людей: Ильфа и Петрова. Пытался осилить эту книженцию классе, этак, в шестом. Рановато. Не тот возраст, не то миропонимание, мироощущение, мысли не те и не о том, даже не о девочках, а так переходный возраст от песочницы к видеосалонам. Глубокая книга. Захватывает. Тонкий юмор простоты вещей окружающих тебя в твоих буднях. Детализация абсурда происходящего поражает своей изящностью. Утреннее курение способствует. Иногда приходят мысли, что эти два человека были малость не в себе, не от мира сего. А ведь как видели этот мир, как его понимали, как чувствовали всю его суетность, как они ценили красоту импровизации, яркость нешаблонного мышления, оригинальность, экстремальную новизну подхода к шаблонным жизненным ситуациям. Завораживает мастерство буквоперестановки и словоперемещений. Богатая гамма. Спектр слегка воспаленного воображения предстает во всей своей красе. Это близко мне как читателю. Кошка недопонимает моего моносмеха или делает вид, наверное, думает о своем, о кошачьем. Порция хорошего настроения с каждым абзацем. Одна глава с утра – это как батарейка, которую вставляешь вместо уже истратившей весь свой энергопотенциал. Последний глоток чая. Последний кусочек торта. Последний абзац. Закладка, и в путь…

Сцена №3

В ней Мы ответим: что такое современная работорговля, как ее можно связать с Системой, причем ответим основательно, с использованием 25 кадра и поймем, что может значить «Сила в Наших руках»

В путь, в путь, в путь, Ноги нас по берегу несут…

«Петлюра»

…делаю глубокий вдох. Отрываю тело от кресла. Ноги соприкасаются с землей. Потягиваешься в небо. С легким похрустыванием суставчиков. Приятно. Работать с былым юношеским энтузиазмом уже не хочется. Закончилась эпопея достижения высоких идеалов. Людей просто используют другие люди. Узаконенная современная работорговля: биржи труда, кадровые агенства, рекрутинг, резюме. Это все только красивые слова. По сути же – ничем не прикрытая работорговля: чтоб зубы были белые, руки крепкие и голова на плечах – это первый сорт, далее по нисподающей, ну, там, например, покашливаешь или прихрамываешь, скажем, это уже вторым сортом пойдет, в отдельный файл. Ну, а если, не дай бог конечно, уже в возрасте или там без опыта или внушающего доверия диплома, то это только на колбасу. Хлам. Прекрасный бизнес. Вечный бизнес. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока существует человеческая цивилизация, т.е. достаточно долго, чтобы создать свой механизм. Швейцарские специалисты понимают толк в хорошем механизме. Ты строишь, наслаждаешься этим скрупулезным процессами созидания, соединения, кому-то казалось, таких неодинаковых по-своему в чем-то деталей, которые порой были из разного материала, и который стал неотъемлемой частью этого грандиозного биомеханизма под красивым названием жизнь. Жизнь – это конструктор. Ты увлекаешься и забываешь об осторожности, которая в тебе присутствует от рождения. Тебе снится странный сон. А ты по-прежнему увлечен, погружен, недоступен. Ты прибываешь в трансе, погруженном себя, в свои прекрасные мысли. И только резкий удар может вернуть тебя в эту так ненавистную тебе реальность. И ты теряешь на время связь с тем миром, в потоке мягкой воды которого ты качался на лодке с красивым названием «Безмятежность», подставлял свое сияющее лицо такому же сияющему солнцу. Попробуй. Ты переоцениваешь свое отношение к некоторым вещам, к себе, к взаимозависимости явлений и событий происходящих. Начинаешь относиться к происшедшему как к еще одному шагу, к достижению понимания сути. Все будет хорошо! Эта мысль укрепляет тебя в твоей каждодневной битве с человеческой глупостью. Я смутно помню биографию Сервантеса, и, как мне кажется, за подобного рода произведения можно было легко отдать часть своего свободного времени системе испанских исправительных учреждений. Бой с государством. Бой с ветряными мельницами. И Дон Кихота я не читал. Да если бы и читал. Судя по экранизации вышеупомянутого произведения советскими кинематографистами, эпизод с вышеуказанным боем воспринимался отдельными участками моего еще не сформировавшегося детского мозга, как забавный и необычный. Смешной. И только. Ни о каком либо подтексте, эзоповом языке и прочих литературных инверсиях я имел в то время очень приблизительное, весьма смутное и довольно отдаленное представление. И, как оказалось, жизнь этот эпизод заставила меня отыграть, чтобы понять. Приобрести опыт. Люди больше доверяют своему опыту, нежели опыту других. Вероятно, из-за ощущения собственной значимости, неповторимости, красоты и бесподобия. Приходится создавать посредством имитации этот опыт у человека. В этом в принципе и заключается работа торгового представителя, коммивояжера, который предлагает человеку, окунутся в мир иллюзий для получения позитивного опыта с целью еще большего упрочнения позиции своей правоты, как чего-то абсолютного, неоспариваемого. Мол, точка, и всё тут. Но ведь после точки можно снова писать. Эти люди создают себе искусственные знаки препинания. Спотыкаются и идут, чертыхаясь, дескать, как же так могло получиться, и стремятся снова все просчитать. А можно ли просчитать Всё? Конечно, утверждают они – Всё! Всё? О, великие люди! Люди способные просчитать все, разложить по полочкам, знающие, что это именно так, а никак не иначе. Те, которым открылись все тайны вселенной. Именно так, как говорят они, делают они, видят они, слышат они, чувствуют они, именно как они, как он, как она, как я, и никак иначе, невозможно. О, великое человеческое Я! Гимн эгоизма. Пусть так думают. Пока. Понять восприятие мира другого человека, для дальнейшего конструирования иллюзорного опыта, где уже ты будешь конструктором. Это, пожалуй, главная задача торгового представителя. Для выполнения этой задачи ему необходимо выполнение всего лишь одной простой, я бы даже сказал, незатейливой, и в то же время, крайне эффективной функции – наблюдать. Тренировка – это наблюдение. Сбор информации. Сортировка информации. Анализ полученных данных. Выявление приоритетов. Формулировка иллюзии. Присоединение. Ведение. Введение в транс. Внедрение иллюзии. Повышения статуса иллюзии до статуса шаблона. Установка нового шаблона. Проверка. Но к этому приходишь со временем. Наверное, поэтому, стаж работы важен. И только теперь я понимаю. Просто время пришло. У каждого свое время. Кстати сколько время, а, посмотри! Не торопишься? Точно? Я тоже. Только если люди не ждут. Мне не нравится ждать. Может, поэтому так часто приходится ждать, потому что не нравится. Не делай другому того, чего сам себе не пожелаешь. Ведь действительно же. Только вот обычно, наоборот. Может попробовать оборот наоборот…

Лирика все это. Утренний приступ. Хлеб наш насущный нужен нам каждый день. Иногда, почему – то, хочется кушать. Может это болезнь какая-то. Болезнь под названием жизнь. Родился человек, и уже хочет кушать, тянет теплое молочко себе из сиси и в ус не дует. А тут – хлоп, ему сразу медицинскую карту, на которой были наклеены вырезанные порой из этикеток сока в трехлитровых банках с различными природными сюжетами: яблоки, там, груши, медвежата и прочая фауна. И говорят: «Вот», – мол, «Тебе», – мол, со странным пожеланием от чуткого участкового врача не болеть. Так вы уже человека настроили, по крайней мере, родителей точно. Жизнь идет по карте прививок, манту, манту еще раз манту, вакцинация, реакция на вакцинацию. И на карте меняются адреса прописки, места учебы, что-то вычеркивается, что-то дописывается разноцветными, хаотически направленными почерками уставших от рутины медицинских работников. В нее вклеиваются листы простые, в клеточку или линеечку из школьной тетради. В ход идут любые подручные средства, мало-мальски приспособленные к нанесению на них замысловатых символов с указанием температур, давления и пульса, органолептики мочи и кала. А эти походы всей школой на анализ: в правом кармане спичечный коробок, заботливо завернутый бабушкой в кусочек громкого целлофана из-под подаренных ей цветов, заботливо сохраненного, постиранного, высушенного и вчетверосложенного на газетной этажерке. В коробочке – извините за подробности, говно и, еще раз извините, еще теплое, приятное греющее руку. Которое, кстати сказать, собственноручно наковырял из горшка, выбирая получше, чтоб там консистенция плотная, чтоб без косточек. В общем руководствовался сугубо эстетическими соображениями, заботясь о работника лаборатории, чтоб те, открыв коробочек, ахнули от красиво выложенного материала. Лаборанты. Фанаты профессии. «ФУ!», – скажете вы. Не, ну, а как вы прикажете: целится, что ли в коробочку. Так это же неудобно. Поэтому, отбросив приличия, я смело орудовал в ночной вазе. Слава богу, консистенция была, говорится, что надо. Везло. А если учесть тот факт, что о медосмотрах сообщалось несколько внезапно, то некоторые, заметно волновались накануне, что, соответственно сказывалось на плотности. Как они там из этой ситуации выкручивались, то ли две банки везли, то ли брали полиэтиленовый пакет – не знаю. Хорошо, что хоть в коробочке, а не насыпью или россыпью в газетном кулечке. В левом кармане тоже ощущается тепло. Это майонезная баночка. Понятно с чем. И так вот человек 25, в автобусе, общественного, девятого маршрута, школьники весело везли свое дерьмо и мочу через весь город в поликлинику. Короче, не автобус, а говнобус. Так, вот, о карточках. Если б не технический прогресс и цивилизация, то вшивали бы и глиняные таблички. Представляешь: какие тогда были медицинские карточки в древнем Египте. А если ты, скажем, к примеру, хроник, это ж тогда целая телега личного дела. Или, скажем, нужен тебе больничный, так как, корпаратив был намедни (обмывали введение в эксплуатацию пирамиды или там канала оросительного, я не знаю). Девки, бубны, факиры, ну и, соответственно, рисовой настойки чуть перебрали. Некоторых, может даже, в Нил тошнило. Тоже, скажу я Вам, дорогой мой читатель, опасное занятие: мало того, что тебе нехорошо, так еще ж и крокодилы не дремлют. Обтер испарину тогой. Наклонился водичкой лицо после акта оросить, а он тебя хвать за голову и на дно поволок. Ищи потом с факелами! Поначалу, конечно, цепляешься за жизнь, трепещешься, а толку то: одни сандалии вниз по течению. Это конечно приятно, если крокодил беззубый по старости, и не то чтобы грызет, а так, сосет. Засасывает. В таких случаях, безусловно, последние минуты жизни, даже несколько скрашиваются, для мужчин в частности. Ну, а крокодил, в свою очередь, хмелеет от такого меню. Древние папирусы уверяют нас в том, что были даже крокодилы-алкоголики, которые специализировались исключительно на хмельных жителях. Кое-кто конечно уцелел. И вот. Пришел ты, значит, к тамошнему лекарю, там, или викарию какому-нибудь, на худой конец. Он тебя, соответственно, ощупал, в горло заглянул, на печень нажал, охнул ты, конечно, тот языком поцокал и, дабы облегчить, что-то там иероглифами, понятными сугубо узким специалистам, на глиняной этой табличке нацарапал, дал подсохнуть и послал с ней в ближайшую их фармацию. Не панацея, конечно, однако шанс кое-какой дает. А ты, значит, на радостях, что жить еще будешь, семенишь ногами, держишь ту табличку руками, и, мечтая о радужных перспективах, мало глядя под ноги, дуешь в эту самую аптеку. Замечтался, разумеется, споткнулся и ту табличку вдребезги. В хлам. В самые что ни на есть мелкие щепки. Причем прямо перед порогом аптеки. Досадно. Сидишь и грустно восстанавливаешь это пазл. Один кусочек не туда сунул – и всё, роковая опечатка, неверная дозировка и, как следствие, летальный исход. Жутко тяжело было тогда болеть в Египте. Так вот. А в конце-концов, мужчина в сером, чуть потертом пиджаке с засаленными карманами. Глядя задумчиво-невидящими уставшими глазами в окно, за которым идет серый октябрьский дождь. Лениво протирая очки в пожелтевшей от времени пластмассовой оправе углом того же пиджака. Предварительно выдохнув на них перегарный пар и затуманив обе линзы. Под шум перемигивающей лампы дневного света. Неспеша. Отдалив от себя на вытянутых руках, прочитает вслух фамилию, имя и отчество. Хмыкнет, слегка дернув при этом головой, положит этого человека перед собой на старый раскачивающийся стол из ДВП с оторванными ручками выдвижных ящиков, и слегка послюнявив шершавые, сухие пальцы с коричневыми пятнами от постоянного курения папирос, начнет листать книгу жизни одного отдельно взятого человека. На одних листах его взгляд не будет задерживаться: регулярные осмотры. Где-то он чуть задержится: прививки. С интересом развернет он перед собой метры кардиограмм. Поднимет к свету рентгеновские и флюорографические снимки с зеркальной фамилией. «М-да…», – протянет он задумчиво и снова углубится в изучение фолианта. Затем тяжело и протяжно выдохнет и, предварительно проверив на обложке карты шарик стержня, в который вставлена откусанная по размеру спичка, дешевой прозрачной пластиковой ручки, с загрызанным до дыр колпачком, и напишет в заключение о смерти следующие строки: хроническая легочно-сердечная недостаточность. Подпись. Печать. Короткая рецензия. Рецензия на жизнь длинною в одну строку с качественными и относительными прилагательными. И книга ляжет в архив, не увидев больше света, не будет на публике, хотя, быть может, ей когда-нибудь посчастливится и она попадет в руки молодому студенту-медику, который сдует с нее пыль и окунется в мир причудливых диагнозов и анализов, анамнезов и эпикризов. Или студенту археологу через тысячи лет, и это станет сенсацией, которая потрясет весь доселе дремавший научный мир, заставив пересмотреть многие теории, сдвинет с места зачерствевшие догмы и закостеневшие стереотипы. Ведущие мировые газеты и авторитетные научные издания взорвутся тысячами пестрых заголовков: «Правду нашли!», «Обычный студент или современный Колумб?», «Археология или Утопия?» Кто-то получит степень доктора, и лавры, а кто-то будет развенчан и обвинен в ереси. Кого-то выдвинут на пьедестал, а кого-то низвергнут на дно общества, где он будет прозибать в небытии и бесславии. Телевидение захлестнет волна направленных передач на тему вариантов толкования истории развития человеческой цивилизации, будут устраиваться дискуссии и ток-шоу с приглашением экспертов, аналитиков, священнослужителей и бывших проституток, сошедших со скользкой стези низменных человеческих потребностей и ставших на путь исправления. Взметнутся ввысь проценты рейтингов, бешено вздорожает рекламное время. Сенсация! Готовься к борьбе – собирай единомышленников. Мы – звенья одной цепи. 25 кадр. Взъерошенные люди взбудоражено-хаотично передвигаются по улицам городов и весей, бурча себе под нос какие-то заговоры, и перебирая в голове содержание утренней передачи с известным ведущим и малоизвестными к месту и ни к месту аплодирующими гостями. Агитаторы едут в глубинку. Массы начинают колыхаться. Люди сбиваются в группы по двое, а то и по трое. Муссируя имеющуюся у них скудную полуинформацию дополненную слухами и сплетнями. Стимулировать другого и получать удовольствие от того, что твоя информация вызывает у него возбуждение, и так далее. Этакая публичная групповая мастурбация. Группы увеличиваются. Превращаясь в толпу. Информация продолжает свою циркулярную реакцию. Возбуждение нарастает. Появляются провокаторы и лидеры. Робкие попытки органов власти вернуть все происходящее в прежнее русло не увенчались успехом. Начинаются стихийные митинги, акции протеста, манифестации. Агитационные машины, призывающие граждан к спокойствию, переворачиваются и поджигаются разбушевавшейся ревущей толпой. В толпу начинают запускать слухи, которые доводят ее до кипения, так необходимого тем, кто собрал эту толпу – лидерам. Если есть кипение – есть пар, если есть пар – ему нужен выход, если нет выхода – начинаются массовые беспорядки, построенные на противопоставлении: Мы и Они. Баррикады. Погромы. Чиновников вытаскивают из их уютных кабинетов, тащат по коридорам, в которых царит хаос (бумаги, перевернутые стулья, мародеры тащат орг. технику и мебель, насилуют противную секретаршу, группой). Чиновник вижзит: «Я буду жаловаться министру!». Он пытается дотянуться до телефона, однако нет: его подхватывают на руки, и чей-то острый нож режет телефонный шнур, в руке у чиновника остается лишь трубка с болтающимся куском кабеля и, под радостный крик обезумевшей от долгого ожидания справедливости толпы, его и их вешают прямо перед зданиями администрации на фонарных столбах, головой вниз. Смерть к ним приходит медленно и мучительно. С такой же скоростью, с какой они рассматривали просьбы и челобитные стоящих теперь в толпе граждан. На глазах у некоторых появляются слезы радости. Горят огромные костры: в них летят папки бумаг, кресла мздоимцем и казнокрадов, приказы и распоряжения. На фоне взмывающих языков пламени, из окон учреждения выбрасываются люди в красивых костюмах. Слышны одиночные выстрелы. Мимо ревущей толпы, проезжает грузовик с вооруженными людьми. На грузовике транспарант: «Власть – народу». За грузовиком, волочится еще живое тело министра финансов и губернатора. Они истошно кричат, их растирает о неровности асфальта как сыр о терку. За ними, радостно крича, бежит ватага ребятни и свора лающих собак. Собак иногда останавливаются и чтобы сбить жажду после трех кварталов, лижут с серого асфальта, красный след, который остается после министра и губернатора. Тюрьмы подхватывают волну. Требования амнистии. Захват заложников. Попытки подавить бунты ни к чему не приводят. «Три слагаемых успеха Нашей борьбы – это пропаганда, агитация и активные действия – в рупор, стоя на грузовике, внушает Человек – Нас слишком много и Мы слишком долго терпели. Начинается локальные бунты. Сначала они стихийные, но уже очень скоро они скоординированы и направлены в общее русло. Так начнется Наша революция, как прелюдия к мировой. Государство еще пытается как-то подавить, но что оно может, если Они извратили и подмяли под себя само понятие «Государство»? Что может эта кучка негодяев, собравшая в свои жадные толстые ручонки ВСЁ. Забрав всё и ничего не дав взамен, кроме насилия, алкоголизма и разврата. Зачем Нам нужны Они, те, которые взяли у Нас последнее, а теперь хотят снять с Нас кожу, выделать ее Нашими же руками и Нам же и продать. Зачем Тебе Это, Человек? Рыба гниет с головы. Отруби голову. Когда у человека начинается гангрена, врач не рассуждает – врач действует, иначе жизнь будет упущена. Ему некогда писать распоряжения анестезиологу, у него нет времени проводить многочасовые заседания. Меньше слов – больше дела. На кону – жизнь. «Скальпель». И в его руку ложится холодная, твердая и безаппеляционная сталь. Он в белом халате с остро заточенным скальпелем в руках, поблескивающим под ярким светом ламп, его звено готово, каждый отвечает за свое. Без лишних слов: «Давление в норме. Пульс 65». «Начнем». Крупный план. Уверенной рукой вскрывает полости, отделяет мертвые ткани от живых. Режет. Кровь. «Зажим». Кровь. «Еще зажим». «Давление падает». «Адреналин 20 грамм». Введение. Режет. «Давление стабилизировалось». Инструмент с лязгом падает на чистый кафельный пол. Тампоном ему вытирают лоб. Кость. «Пилу». Пилит. Без лишних движений. Каждое движение – шаг к спасению. Запах горелого. Мертвечину в отход. «Готово. Шейте», – сухо говорит он. Вырви с корнем этот прогнивший, насквозь трухлявы и разящий дохлятиной зуб. Покажи Им Свои зубы: откуси руки, которые пытаются обобрать Тебя. Покажи Свою Силу: раздави эту гниду, которая сосет из Тебя сок. Размажь эту тварь об асфальт истории. Сожги Их в жаркой топке революции. Покажи им Свою ярость. Пусть они дрожать. Пусть Они боятся даже посмотреть на тебя. Пусть страх проникнет в каждую их клеточку. Пусть Они теперь боятся и дрожат. Настала их очередь – пришло Наше время. Сделай Это чтобы встать с колен. Сделай это чтобы поднять голову. Сделай Это, чтобы стать Человеком. Свергается прежний, отживший, извращенный государственный строй. В отход Его! В помойную яму. В выгребную яму цивилизации. Объединяйтесь! Действуйте скрытно, только так Мы сможем сломать Этот механизм, только изнутри (Бойцовский Клуб) Они хотят нас разъединить, рассадить по клеткам и повесить замки, опоить, одурманить, взрастить в Нас животных, думающих только о своем брюхе, своей карьере, своей безопасности. Они хотят, чтобы Мы думали только о себе, Они хотят, чтобы мы перестали думать о Нас. Они хотят, чтобы Мы перестали бороться. Они хотят сломать нас по одному и Они сделают это, если мы не объединимся. Объединяйтесь! Наша сила – в Нас, в Наших звеньях, в Нашей цепи. Они хотят Нас сделать слабыми. Они хотят Нас лишить Силы. Если Ты не начнешь сейчас – Ты погибнешь, Тебя сломают, Тебя сделают червем. Ты хочешь быть червём или Ты хочешь быть Человеком? Ты хочешь быть Свободным или Ты хочешь сидеть на цепи и жрать объедки из грязной миски, жрать и радоваться. Ради этого Ты родился? В этом Твое предназначение? Ты хочешь, чтобы Твоим предназначением стало быть животным на цепи? Ты этого хочешь? Объединяйся – чтобы стать Человеком. Ты – можешь и Они знают это, Они боятся Тебя. Они окружают Себя высокими заборами, красивыми удостоверениями, большими звездами на погонах. А Ты едешь в душном скотском автобусе или стоишь в пробке и молча смотришь на их машины с синими проблесковыми маячками. Ты хочешь сдохнуть вот так: стоя в автобусе? От камня брошенного в воду идут круги. Создай волну, создай движение и у Тебя все получится, а если получится у Тебя, получится и у Нас. Действуй! Твое время пришло!». Происходит передел собственности. Затем успокоение посредством репрессий. И жизнь снова входит в прежнюю колею. Казалось бы, обычная медицинская карта, а какой резонанс! Ведь правда.