Все наши разницы

Пока я недоумевала, Ксения заверещала во весь голос:

– Димон, ты охренел? Ты что творишь?

И с задней парты раздался почти рык:

– Димон, какого черта ты трогаешь мою девушку?!

Я неуместно хмыкнула. Видимо, Ксения Дробыш встречается с Антоном Васильевым. Тогда он немного поздно спохватился: то есть до этого поцелуя его все устраивало, или он действительно не видел, что происходило? Или же не хотел связываться с этим отмороженным щенком из-за какого-то там пальца под юбкой любимой? Жуковский равнодушно показал одногруппнику средний палец и будто разрешил всем присутствующим:

– Теперь начинаем слушать про ценные бумаги.

Я схватила ртом воздух и вовремя отвернулась к доске, чтобы взять себя в руки. А что еще делать, кроме как проигнорировать? Бежать в деканат и катать заявление о неприличном поведении? Можно, конечно, но на отчисление не тянет. А если этого беса не отчислят, то до конца года он меня живьем сожрет.

Зато на лекции в кои-то веки никто не перебивал – и на том спасибо. Поэтому я рассказывала материал, а проклятия орала молча, иногда спотыкаясь взглядом на Жуковском. На самом деле каждый преподаватель должен пережить самую худшую в своей карьере группу, чтобы все остальные студенты потом казались адекватными.

– Смерть Жуковскому, смерть гниде! Завернуть бы его в облигации, накрыть акциями и сжечь! – Я и сама не заметила, как снова завела ту же волынку.

Друзья, конечно же, внимательно слушали и готовились заново поддерживать. Но вдруг со стороны раздался голос:

– Жуковский? Как тот самый?

– Как поэт? – предположила я, пытаясь проявлять доброжелательность к девушке, которую мы больше никогда не увидим.

– Нет, как Юрий! – восторженно отозвалась она. – Ну тот, у кого завод по переработке и конструкторское бюро!

Я внимательнее посмотрела на Иру-Инну и покачала головой, неуверенно выдав:

– Возможно, его отец, отчество этого отморозка я не помню. Ты его знаешь?

Она в задумчивости надула свои объемные пельмешки, а потом призналась:

– Один раз видела на элитной вечеринке. Ох, знали бы вы, каким сложным путем я туда попала! Но мужик какой… Причем разведенный! У него сын есть – кажется, институт уже заканчивает. А этот – солидный, лощеный, денег куры не клюют… – Она зажмурилась счастливой кошкой, а финал ее речи стал неожиданностью: – Но, сука, не дается. Давайте уже коньячку закажем, а?

Мишаня поцокал языком. Дошло до местечкового мачо, что все его прекрасные телеса проигрывают в конкуренции с заводами-пароходами. Она за него полчаса назад замуж бы пошла, но если вдруг встретит побогаче, то с радостью променяет каменный пресс на такой же твердый кошелек. Юную девушку даже возраст обсуждаемого объекта не смутил, а тому должно быть хорошенько за сорок. Но почему-то в ее коротком рассказе несостыковок я не заметила. Если отец Дмитрия – крупный бизнесмен, то наскоком его каждая желающая не оседлает. Уж особенно такая силиконовая. Наверняка не того уровня птица, чтобы бросаться на любую согласную. Если воротила и женится во второй раз, то на лучшей из лучших, меркантильные пустышки пролетят мимо. Вот пусть мой закадычный друг и сделает выводы, как поступают люди, которые на самом деле себя уважают. А спать с каждой – это скорее об отсутствии брезгливости, чем о мужских победах. Но пока Мишаня сам до этой мысли не допрет, ему ничем не помочь.

Мы с Асей оставили странную парочку для выяснения несуществующих отношений и разъехались по домам. Услышанное о Юрии Жуковском сразу вылетело у меня из головы. Какая вообще разница, кто там отец этого избалованного придурка?

Глава 3

На субботний ужин к родителям можно и не ехать, но это всегда чревато последствиями. Сошлешься на занятость – они перенесут встречу на «удобное для всех время», которое уже точно будет всем неудобно. Скажешь о плохом самочувствии – соберут приготовленную еду в контейнеры и толпой примчатся куда угодно, чтобы «позаботиться о больном ребенке». На самом деле у меня замечательные родители. Не без недостатков, но у кого их нет? Они нам с сестрой с детства демонстрировали пример по-настоящему теплых отношений. И мозг выносили лишь в рамках настоящей заботы – подобным грешат даже самые идеальные люди.

В квартиру я вошла последней. Все уже расселись вокруг большого стола, мама заканчивала приготовления, а папа продолжал речь, которую начал еще до моего появления:

– Ну вот не подфартило нам с сыновьями! Мать, слышишь? Надо было третьего заводить, точно бы пацан получился!

Юлька отреагировала громким смехом.

– Началось! То есть нас с Аней тебе мало?

– Не мало, а даже как-то многовато, – отшутился отец. – Но вот немного жаль, что наша звучная фамилия канет в небытие. Крамские – это вам не какие-нибудь Сидоровы! Обидно, что фамилия гениального художника так и не передастся по наследству…

– Па-ап, так мы же не потомки того самого Крамского, – весело перебила сестра.

– А черт его знает. Может, через десятое колено и родня! Ты теперь вообще Бабых, тебе слова не давали, – отрезал он и глянул на Сергея: – Без обид, зятек, но старику можно говорить все, что в голову придет. Анька тоже замуж выскочит, и все – конец Крамским. Привет, дочурка! – Это он уже адресовал мне, не сделав ни малейшей паузы для перехода от одной мысли к другой.

Я подошла, чмокнула его в щеку, приветливо кивнула сестре и направилась к своему месту. И раз мое появление пришлось в разгар диалога, то подхватила:

– Так я поэтому замуж и не выскакиваю, пап. Собираюсь нести гордую фамилию Крамских до гробовой доски!

Мама, ставя салатницу на стол, нахмурилась.

– Все шутки шутишь, Анечка, так ведь и дошутиться можно! Лично мне на фамилию плевать, потому что внучата и есть наше продолжение, – она посмотрела на возящегося в стороне очаровашку Андрейку, потом потрепала за щечку почти лысенького Антошку, который сидел на руках у Юли. – Для бабушки и дедушки только в ваших детках счастье!

Видимо, мы с сестрой им счастья уже не приносим. Подавай свежую кровь и новые души, еще не подпорченные детскими травмами. Справедливости ради, на моих племянников без умиления смотреть невозможно. Старшего назвали в честь нашего отца, а младшему дали имя второго дедушки. Но светловолосый и непоседливый трехлетка Андрейка очень походил на Сергея, а малышок Антон, сейчас радостно пускающий пузыри, все больше напоминал мою родню. Понятно, что с годами внешность мальчишек может сильно поменяться, а в таком возрасте почти все детишки вызывают приступы нежности. Даже если они Бабыхи.

Я вернулась к недавней теме:

– Мам, ну детьми я могу обзавестись и без мужа. Когда созрею – возьму и подарю тебе на день рождения внука, нянчись на здоровье.

– Уже перезрела, – забурчала она, садясь рядом с отцом. – И снова эти твои глупые шутки. Вот что ты будешь делать в моем возрасте по субботам с такой же радостью, как я жду вас? Перечитывать свою диссертацию?

Пожав плечами, я ответила:

– Почему бы не перечитать, когда так хорошо написано? Ладно, мам, уговорила! Сейчас поем, выйду на улицу, схвачу за горло первого попавшегося мужика и замуж за него выйду. Только потом не придирайтесь к выбору, в темноте ведь не очень разглядишь.

Обычно веселый отец подобного юмора не оценил:

– Чтобы через месяц развестись? Ну уж нет, такого мое сердце точно не перенесет! Семью создают раз и на всю жизнь! Так что извольте, Анна Андреевна, представить нам зятя не хуже Сергея! Дело же не в том, чтобы настрогать детей, надо еще создать им здоровую обстановку. Бросьте вы салаты, особенно это кормящих матерей касается! – Он снова заулыбался, когда Юля пересадила малыша в манеж и вернулась к столу. – Ешьте уже курицу, я по новому рецепту замариновал.

Мама заворчала, поскольку сегодня за салаты отвечала она.

Курица была бесподобна, но удовольствию мешал привкус от разговора. Они ведь будто и не давили сильно, но в душе каждое слово оседало пылью, и дышать становилось все труднее. Меня даже Золотой Сереженька начал раздражать и хотелось отыскать в нем хоть какой-то недостаток, словно именно он был во всем виноват.

– Анют, ты не слышишь, что ли? – громче позвала мама. – Я говорю, возвращайся домой. Ваша с Юлей комната пустует. Зачем тратить столько денег на аренду, когда есть где жить? Уж до замужества точно удобнее оставаться здесь. Хотя бы с отцом будем спокойны, что ты хорошо питаешься.

– Мне там до работы ближе, – уже в который раз объяснила я. – До сих пор с ужасом вспоминаю, как раньше добиралась отсюда.

Через пару встреч эту тему снова поднимут и получат такой же ответ. Я после коротких субботних ужинов не всегда ухожу в хорошем настроении, а слушать подобные разговоры постоянно выше моих сил. Свято верю в то, что взрослые дети должны жить отдельно даже от таких замечательных мам и пап, просто замечательность родни с расстояния четче видно. А уж когда я сняла малюсенькие апартаменты в четверти часа ходьбы от университета, последних сомнений не осталось. Тесно, дорого, без маминых завтраков, зато живу сама по себе и без круглосуточных нотаций – красота!

Мои воскресенья обычно делились на равные части. Первую треть дня я проводила на разобранной кровати в позе морской звезды. Потом резко вскакивала, вспомнив о делах, и переходила ко второму этапу: привести свое маленькое жилище и себя в порядок, подготовиться к занятиям. А вечером обычно занималась моральной настройкой. Ведь в понедельник у меня по расписанию три пары: сначала тихие бухгалтеры, затем шумные, но забавные коммерсанты, а завершающим этапом идут финансисты, которых приличными словами не опишешь.

Новый день вошел в раздел скорее правила, чем редкого исключения. Жуковский на этот раз уселся за первую парту, но быстро заскучал. Вынул смартфон, засунул беспроводные наушники в уши и вальяжно развалился на стуле, направив задумчивый взгляд в окно. Видимо, тема фьючерсов ему известна, раз он даже не счел нужным слушать лекцию. Любой преподаватель с инстинктом самосохранения на моем месте просто сделал бы вид, что не заметил. Не мешает другим, сидит тихо – за одно это хочется отвесить низкий поклон. Однако я свой труд уважала, тщательно готовилась к каждой паре и обязанностями не пренебрегала – соответственно, мне было важно, чтобы присутствующие в аудитории не игнорировали мои усилия.

– Дмитрий! – позвала я, закончив объяснять первый раздел. – Будьте добры, изобразите, что вы присутствуете, или покиньте аудиторию.

Если парень и слушал музыку, то негромко, поскольку сразу меня расслышал и, бросив удивленный взгляд, вынул наушник из уха. Всегда слишком невозмутимый. Если бы он хоть изредка волновался или заметно нервничал, было бы проще составить его психологический портрет. Но нет, этот гад всегда придерживался прохладно-отстраненной интонации, даже когда произносил невозможные вещи:

– Анна Андреевна, вас раздражает, когда вы не в центре внимания? Простите, не знал. Отныне буду смотреть только на вас и иногда кивать. Сойдет? – Развернулся в сторону доски и снова потянул наушник к уху.