Музыка сердца

– Она такая красивая…

– Правда? Ты действительно так думаешь?

– Это самое лучшее твоё творение! Именно этого я и ждал.

– Мы сможем вместе работать над ней. Поставить «Альцину» в Лондоне! ? У Риккардо дрожали руки. Он весь дрожал. Он так ждал этого дня!

– Карло! Что ты решил?

– Скажи маэстро, что я готов выступить в его театре.

Прошло время, отведенное на сборы, на прощание с любезной семьей монарха, на последние почести и подарки. Впереди был длинный путь – тысячи миль по воде и по суше, через разные страны и города, но над предстоящими испытаниями реяла путеводной звездой надежда. У каждого своя, затаившаяся сейчас где-то в глубинах души: на успех, на славу, на признание, на встречу.

Король подарил своему любимцу двадцать великолепных испанских лошадей, и путешественникам не было никакой необходимости ждать по нескольку дней смены экипажей. У них было все: и свои лошади, и две кареты, и золото, и вино. Как ни странно, за время пути не произошло ни одной размолвки между двумя соперниками, Броски и Генделем, напротив, уютно расположившись вместе, плечом к плечу на одной скамье, бывшие враги попивали великолепные вина и вели бесконечные разговоры о музыке и театрах. Риккардо был счастлив, а можно ли было назвать счастливым Карло? Глядя на его бледное усталое лицо, впалые щеки и отсутствующий вид, можно было счесть его больным, но он безропотно сносил все испытания этой бесконечной дороги.

– Посмотрите, маэстро, ? Риккардо шутливо подтолкнул локтем сидевшего рядом Генделя, ? видели вы когда-нибудь человека, столь недовольного, как мой брат? Карло, тебя ждет грандиозная слава, ты покоришь чопорный Лондон, ты докажешь, что нет ничего лучше настоящего итальянского пения!

– Вкупе с немецкой музыкой, вы хотели сказать, друг мой! ? благодушно добавил маэстро, принимая еще один кубок с вином из рук Риккардо.

Карло только повыше натянул меховой воротник, спрятав в нем лицо.

– Друг мой, Бахус! ? продолжил маэстро этот шутливый диалог, не лишенный определенного смысла, ? вы как всегда ошибаетесь! Я удивлен, как вы за столько лет не смогли распознать, что же нужно нашему гению. Видите, он всем сердцем презирает ваш успех, вашу славу, эту толпу поклонников, падающую у его ног, словно орды туземцев, порабощенных Александром Великим! Он прав. Все это – сиюминутное удовлетворение тщеславия, но вечность, на которую дерзнул замахнуться ваш брат, она покорится непросто, и потребует гораздо больших потерь. Потому он такой.

– Маэстро, не смешите меня! ? расхохотался Риккардо, потом, прищурившись, потянул Генделя за воротник и прошептал ему прямо в ухо, ? он такой потому, что он до смерти влюбился в эту художницу, Роксану. Видите ли, трагедия, первая любовь и все такое.

– Что ж, друг мой, это похвально, похвально. Артист не может передать всей глубины чувств на сцене, пока сам не пройдет через жизненные испытания. Нам стоит только надеяться на то, что его голос приобретет благодаря этому новые оттенки и интонации.

Они продолжали говорить о Карло, как об инструменте, смеясь над его душевными переживаниями. Но эта болтовня совершенно не задевала его. Чтобы не слышать и даже не видеть эту веселую парочку, сидящую напротив, Карло закрыл глаза.

– Смотрите, маэстро, Фаринелли еле выносит наше с вами общество! Так не будем больше тревожить его, лучше подумаем, где мы остановимся на обед, я ужасно проголодался! Карло, тебе не холодно? ? Риккардо заботливо поправил шубу, укрывая ноги брата. ? Как ты себя чувствуешь? Ты не устал? Мы можем остановиться в ближайшем городе.

– Все хорошо, ? у Карло вновь разболелась голова.

Что будет там, куда они едут, преисполненные таких смелых надежд? А что если все провалится, и опера не будет иметь успех? Если так случится, он никогда не простит себе этот провал. А что если он не увидит ее там, не найдет? Зачем тогда все это, ведь в сущности ничто не важно, кроме желания снова обнять ее, быть с ней.

Я расписывала маленькую готическую церковь, в окошках которой были вставлены цветные витражи. Леса поднимались, как жердочки, до самого верха. Рабочие, затащив наверх банки с краской, куда-то ушли и оставили меня наедине с Богом и со своими мыслями. Гендель отправился в Испанию, но сможет ли он убедить Карло приехать сюда? Что если его обида будет сильнее тех слабых доводов, что я привела ему в письме? Мазок, другой – и на своде появился лик Мадонны, печальный и преисполненный любви.

Не знаю, как могло произойти то, что случилось потом: доска, на которой я стояла, слетела с опоры. Мгновение, еще не понимая, что происходит, я смотрела вниз, на каменный пол церкви, и в моей голове пронесся тот страшный сон – я падала! Никакого ужаса, как во сне, не было, все произошло очень быстро и, по-видимому, тихо, потому что никто не услышал, никто не прибежал, и я лежала одна, не имея сил подняться. Сколько прошло времени, не знаю, наконец, меня обнаружили помощники, церковь наполнилась криками, суетой. Меня ощупали, решили, что поднимать опасно, и я была бессильна сказать им, что у меня всего лишь кружится голова. Они умоляли меня не двигаться, вытирали кровь, и мне было непонятно, откуда ее столько, ведь я не испытывала никакой боли.

? Карло! Карло! ? Риккардо схватил брата за плечо и тряс что есть мочи. ? Что ты?! Дурной сон? Посмотри на меня!

Карло уснул под стук копыт и покачивание кареты, под бесконечную болтовню новоявленных друзей, сидящих напротив. Ему снилась дорога, снег, бегущие лошади, потом он увидел ее. Роксана стояла на макушке скалы, у подножия которой плескались морские волны. Она была босиком, в своем свободном светлом платье. Высоко подняв белую шляпу, она махала ему и улыбалась. Вдруг прозвучал какой-то резкий звук, как удар грома или хлыста, что-то страшное, неотвратимое пронеслось над девушкой, и с ее исчезновением мир опустел…

Риккардо заглядывал в расширенные от ужаса глаза брата:

– Тебе приснился кошмар, всего лишь страшный сон, я с тобой!

Карло отвернулся. За окошком был снег, лес и ни души вокруг. Его невероятно встревожило это видение, и всю оставшуюся дорогу он не находил себе места.

Меня бережно привезли домой, окружили мягкими подушками и молитвами. Долго ждали врача, так как ехать в нашу глушь никто не хотел. Наконец один знакомый тетушки Маргарет, такой же древний, как она, согласился не просто посмотреть больную, но даже остаться на ночь, дабы проследить, не наступит ли ухудшение. Упав с высоты на каменные плиты, я разбила голову, поэтому было так много крови, и доктор подозревал многочисленные переломы, но «заглянуть внутрь» он не мог, поэтому и помочь мне тоже был не в силах. Но я осталась жива, и тетушка назвала это чудом, объясняя все заступничеством девы Марии, лик которой я писала. Вдвоем с доктором они просидели возле меня полночи, пока сон не сморил их. Уходя, тетушка наклонилась ко мне и спросила:

– Детка, ты так напугала меня! Когда принесли твое бездыханное тело, я вспомнила все молитвы, которые знала и не знала! Ты не вздумаешь умирать этой ночью?

– Что вы, тетушка, я еще дождусь своего Карло! ? тихо прошептала я ей. И таким ответом добрая старушка была полностью удовлетворена.

Несколько недель я не выходила из дома, с трудом поднималась с постели. Потом боль, сопровождавшая каждое движение, прошла, ссадины затянулись, на память об этой неприятности остался только небольшой шрам на виске. Вскоре я смогла вновь взяться за кисти: передо мной стояла благородная задача – реализовать желание тетушки увешать свою гостиную букетами цветов. Для бесконечных натюрмортов нужна была натура, за которой я отправлялась в сад. Туманное утро сглаживало краски, все было покрыто холодным налетом росы. Цветы, растущие на ухоженных клумбах, искрились от влаги и клонили отяжелевшие головки к самой земле. Я собирала в букеты левкои, лаванду, розы, подносила к лицу и вдыхала их тонкий аромат.

Сад простирался вокруг замка на несколько миль. Конца и края не было многочисленным дорожкам и беседкам, клумбам и розариям, белым и черным статуям и вазонам, но так называемые регулярные парки, на мой взгляд, были мертвы. Ах, как бы мне хотелось очутиться сейчас в диких виноградниках, миндалевых и апельсиновых рощах Италии!

Свернув за угол сосновой аллеи, я увидела человека, который шел мне навстречу по дорожке. Его фигура была до боли знакома, но я еще не могла разобрать, кто это. Каково же было мое изумление, когда я узнала в этом человеке… Риккардо! Он махал мне рукой издалека и кричал:

– Синьорина Роксана!

Охапка цветов выпала из моих рук. Это было похоже на чудо: только что, мечтая об Италии, я видела человека с загаром и черными кудрями. Риккардо улыбался своей широкой белозубой улыбкой, такой знакомой и родной. Минута – и я оказалась в его объятиях! Похоже, что он, так же как и я, был искренне рад нашей встрече.

– Риккардо! Ты здесь?!

– По правде говоря, я еле нашел тебя! Здесь никто о тебе ничего не знает, никто не мог указать мне дорогу. Мы с маэстро Генделем использовали его связи, пока не добрались до троюродной тетки принца Уэльского, которая, в свою очередь, направила меня к своей десятиюродной племяннице, и так без конца! Но вот я здесь, ? хвастливо приосанился он, ? не будь я Риккардо Броски, если бы я не нашел художницу в Британском государстве! Мне рассказали какую-то невероятно жуткую историю о том, что ты разбилась насмерть, но я не поверил!

Я не могла прийти в себя: Риккардо был здесь, такой же, как раньше, за исключением того уже позабытого неприятного чувства, которое он вызывал во мне в прошлой жизни. Сейчас на всей земле не было роднее человека, и я не уставала смотреть на его такое знакомое и долгожданное лицо.

– Риккардо, ? я боялась произнести то, что больше всего тревожило меня, не было сил задать самый важный вопрос. Но он все понял по выражению моего лица и заулыбался еще шире.

– Мы приехали в Лондон, чтобы поставить в королевском театре мою оперу!

– Так ты закончил ее?!

– Я же обещал! Ты не поверишь, маэстро Гендель выступает моим соавтором! Это будет грандиозно! ? он схватил меня и закружил.

– Риккардо! Я вижу, ты счастлив? Прошу, поставь меня.

– Я счастлив, а буду еще счастливее, когда настанет этот великий день и мой дорогой братец выйдет на сцену Ковент-Гардена! ? он не выпускал меня из своих горячих объятий. – Ну что же ты не спросишь о Карло? Он здоров, но я не могу сказать, что он в порядке. С тех пор, как… ? он выпустил меня и поменялся в лице, ? как ты покинула нас… его… он стал другим. Ты знаешь, он отказался от сцены и запер нас при дворе сумасшедшего испанского короля. Я за это время ни разу не видел, чтобы он улыбнулся. Почему ты не пожалела его, пропала из нашей жизни?

– Риккардо, не ты ли хотел этого? Каждый день я слышала, что я помеха, а потом та ужасная ссора… Я до сих пор не могу себе простить. Расскажи мне о нем.

Мы дошли до ближайшей скамейки, затерянной среди зарослей сирени, и он начал свой рассказ о приезде Генделя, о дороге, о работе над «Альциной».

– Карло замкнулся. Мы с ним почти не общаемся. Слава богу, его приступы больше не повторялись, или он научился их скрывать от меня, по крайней мере, ни разу не просил опиума. Он окружил себя твоими рисунками, не расстается с ними, вот и сейчас мы везли твои вещи из Испании в Лондон, и картины, и мольберты, в общем, все. Он страдает, я вижу. И поэтому я здесь! Я готов был перерыть всю землю вдоль и поперек, чтобы вернуть прежнего Карло. Ты приедешь на премьеру?

– Да, ? помедлив, я спросила его: ? Я могу его увидеть?

– Думаю, сейчас не стоит. Я боюсь, справится ли он со всем в этом случае. С утра до ночи Карло занят оперой, учит партитуру. За долгое время он впервые согласился петь, и я боюсь, что такие переживания будут для него излишни.

Внезапно Риккардо засобирался:

– Мне пора, так далеко ехать в город! Там в театре еще много дел.

– Риккардо, и ты ничего не скажешь ему?