Музыка сердца

Я вспомнила наш маленький домик, гроздья винограда, теплое солнце и море.

– Детка, ты вот-вот заплачешь. Не хочешь рассказать старухе о своей печали? Я слышала, что причиной твоего отъезда стали братья Броски. Который из них?

– Не знаю. Причина во мне.

– Так как его звали?

– Карло.

– И ты, конечно, любила его больше жизни, ? улыбнулась тетушка.

– Я и сейчас люблю его больше жизни.

– Дитя мое, так почему, бога ради, ты здесь?!

– Так получилось, и так… будет лучше для нас всех.

– Это глупо и преступно, вот что я тебе скажу. Если бы я смогла тогда удержать своего Генриха от похода на войну… Вот что непоправимо! Кроме смерти, можно исправить все.

– Вы так говорите, тетушка, потому что вы мудрая.

– Ты хочешь сказать, что я старая и потому мудрая, ? она рассмеялась, показывая прекрасные жемчужные зубы. ? Мудрость приходит с годами, дитя. А вы, молодые, так наивны! Вы предпочитаете набивать свои шишки, чем слушать нас, стариков. Как я могу тебе помочь? Мне больно смотреть на твое грустное лицо.

– Тетушка Маргарет, вы могли бы арендовать ложу в королевском театре?

– Могла бы я? Завтра ты получишь свою ложу! Не зря же я столько отдала двору, не правда ли? ? и она заговорщицки подмигнула.

Карло вдруг принял приглашение испанской королевы Елизаветы Фарнезе. Она почему-то была уверена, что пение Фаринелли поможет облегчить муки ее страдавшего неврастенией супруга. По рождению Елизавета была итальянка и, вероятно, слышала Фаринелли раньше, когда приезжала в Италию навестить отца. Позаимствовала ли она свою идею у другой испанской королевы, Марии-Анны Нейбургской, по сходной причине с 1698 по 1700 год державшей при Карле Втором Маттеуччо? Была ли она уверена, что так называемая «музыкальная терапия» способствует исцелению? Как бы там ни было, Карло и его брат отправились Мадрид. Филипп Пятый, внук Людовика Четырнадцатого и первый Бурбон на испанском престоле, дошел к этому времени до крайней степени истощения и депрессии. Ничто не спасало его от приступов черной меланхолии, когда он по нескольку дней не вставал с постели, никого не желал видеть, даже не умывался. Притом он уже более двадцати лет страдал припадками буйного помешательства, когда сам себя царапал и кусал, нападал с кулаками на королеву и утверждал, что он то ли заколдован, то ли уже умер, то ли превратился в лягушку.

Первая встреча этого «демона» с новоприбывшим «ангелом» состоялась при следующих обстоятельствах: вечером королева привела Фаринелли в смежную со спальней короля комнату и попросила спеть. Эффект превзошел все ожидания. Филипп, прежде ни в чем не находивший утешения, буквально просиял: его искаженное лицо смягчилось, он улыбнулся, позвал к себе Фаринелли и сразу предложил в награду за только что испытанное огромное наслаждение все, что тот пожелает. Певец попросил лишь об одном: пусть его величество встанет с постели, побреет бороду и снова займет подобающее ему место главы государства.

Так Карло постепенно превратился в главное лекарство монарха. Каждое утро (кроме тех дней, когда назавтра ему предстояло причащаться) король говорил Фаринелли, что вечером ждет его у себя, и сразу после обеда тот приходил провести с Филиппом Пятым долгие вечерние часы в беседе, пении, игре на клавикордах, а иногда и в молитве. На протяжении долгих недель Фаринелли каждый вечер пел королю одни и те же арии, всего четыре или пять, что лишний раз подчеркивало волшебные и сверхъестественные свойства голоса Фаринелли, так как на самом деле репертуар его был огромен, а главное, он был гениальным импровизатором и мог по собственному вкусу орнаментировать любое произведение.

Притом во время этих ежедневных встреч король наслаждался не только искусством певца, но и обществом задушевного друга, который и сам готов был слушать и понимать. Происшедшая с королем метаморфоза произвела в нем самые глубокие изменения: у него появился вкус к жизни, он стал обнаруживать что-то вроде веселости, подписывал все подносимые ему на подпись документы. Подписывал, не читая, но, по крайней мере, делалось ясно, что король в Испании все еще имеется. Фаринелли монарх доверял слепо, всецело полагаясь на его рассудительность, великодушие и тонкое дипломатическое чутье.

Певец буквально ни на шаг не отходил от Филиппа, изо всех сил стараясь побороть его меланхолию, хотя совершенно предупредить ее приступы, конечно, не мог, как не мог предупредить и припадки безумия. Между тем рецидивы случались все чаще, иногда король поднимался с постели лишь в два часа пополудни и только, чтобы поесть или половить рыбу, а иногда даже пытался сесть верхом на вытканную на гобелене лошадь.

Карло поддерживал отличные отношения с наследниками Филиппа: Фердинандом Шестым и Барбарой де Браганца ? самой любезной и любящей четой во всем королевстве.

Все вокруг говорили о неподкупности Фаринелли. Невозможно сосчитать, сколько раз пытались дать взятку человеку, ежедневно проводившему время с глазу на глаз с королевской семьей! Так, Людовик Пятнадцатый неоднократно предлагал ему через своих послов весьма значительные суммы за передачу информации, а несколько влиятельных сановников уговаривали его принять должность вице-короля Перу, опять же, с весьма значительным денежным вознаграждением. Все это было пустой тратой времени, ибо певец от души презирал любые почести, а особенно сопровождающиеся денежными выгодами: когда один испанский вельможа прислал ему в надежде на услугу ларец золота, он вернул подарок так поспешно, что даже не успел узнать, о какой услуге шла речь. Фаринелли жил в Испании не по своей воле и не для своего удовольствия, но услуги, оказываемые королевской семье, приносили ему больше радости, чем блестящая театральная карьера. Риккардо день и ночь корпел над своей оперой. Теперь он уже не мог жаловаться на то, что Карло отнимает у него все время.

Королевский театр в Лондоне меня не поразил: слишком много было здесь пафоса и чопорности. Артистов публика принимала совершенно не так, как это было в итальянских театрах, где любимцев вызывали традиционно по три раза и буквально топили в цветах, овации длились как минимум по полчаса. Здесь все было иначе, а по-другому и быть не могло. Те, кого я видела здесь, не стоили и десятой доли таланта Фаринелли. Но опера оставалась для меня глотком прошлой жизни, и не дышать этим воздухом я не могла. Благодаря тетушке Маргарет у меня была своя собственная ложа, которую мне не приходилось ни с кем делить.

Никогда мне не было так одиноко, как сейчас. Гораздо труднее, когда ты потерял, чем когда ты не имел ничего. Карло занимал все мои мысли. Я старалась забыться, но знала, что ничего не выйдет, потому что я не могла не думать о нем.

Мне пришлось заказать новый гардероб: здешний климат был просто ужасен: постоянные дожди навевали еще большую тоску. Все кутались в меха, носили длинные перчатки. После жаркой Италии и ее ласкового солнца, которое грело мои босые ноги, меня мучил холод, словно забирающийся под кожу. Никаких ярких цветов, которыми пестрели наряды южных красавиц: розовые, голубые, фисташковые, алые… Лишь черный и серый, изредка коричневый и темно-синий. Все как будто носили траур. Траур носила и я, это было глухое черное платье, накидка, отороченная мехом и любимая венецианская треуголка с черной вуалью. Как ни пыталась я скрыться и затеряться в этом обществе, все равно обо мне судачили, шептались, и я все это видела и за все время не нашла себе ни одной подруги, ни одного близкого мне человека.

Привычный ритуал: в первой половине дня я писала в саду, а после обеда собиралась в город, в театр. Экипаж мне был предоставлен роскошный: шестерка породистых лошадей, запряженных в великолепную карету, кучер в расшитой золотом ливрее и пара сопровождающих слуг сзади на козлах. Ехать было далеко и долго, поэтому выезжали еще при свете дня, потом я молча проходила в ложу, ни с кем не разговаривая и не останавливаясь. Затем начиналось действо: оркестр, дирижер, примадонны, солисты, наряды, декорации… Боже, какая скука! Но в этот раз все пошло иначе. Музыка так увлекла меня, что я, вспомнив прежний восторг, не могла оторваться от сцены. Человек, который мог так заворожить меня своей музыкой, должен был обладать не меньшим профессионализмом, чем Порпора, или Броски, или Хассе, или… Гендель! Как же я сразу не узнала его!

В высоком белом парике он сам сидел за клавикордами в оркестре. Его музыка заставляла трепетать душу и сердце ? вот он, гений! Несмотря на плохих артистов, несмотря на скучный оркестр, он вытягивал оперу своей музыкой! И все, что происходило на сцене, уже не казалось мне второсортным. Неожиданно спектакль кончился, я очнулась не сразу. Сколько я еще не могла встать и покинуть свое место? Не знаю. Просто в какой-то момент меня оглушила тишина в зале, но мне хотелось еще и еще, чтобы это волшебство никогда не кончалось. Я как будто вновь оказалась в любимой Венеции… Гендель довел меня до дрожи и слез!

Когда я вышла из театра и уже приблизилась к своему экипажу, дорогу мне преградила массивная фигура. От неожиданности я замерла на месте.

– Добрый вечер, синьорина.

Так ко мне уже давно никто не обращался. Я старалась в темноте разглядеть лицо незнакомца. Это был Гендель.

– Добрый вечер, маэстро.

– Синьорина Роксана, не окажете ли мне честь в разговоре с вами? Я хотел бы пригласить вас на поздний ужин.

– Маэстро, это неудобно, но я не могу отказать столь уважаемому мной человеку.

Он взял меня под руку и увел в свою карету. Всю дорогу мы не обменялись ни словом. Рядом с ним я чувствовала себя еще более несчастной, ведь этот человек был связан с моим Карло, с моей прошлой жизнью, о которой я не уставала тосковать. А вот зачем ему я? По-видимому, ответ мне скоро предстояло узнать.

Расположившись в теплой гостиной с камином, мы сидели в мягких креслах, слуга незаметно накрыл на стол.

– Выпьем, синьорина, за все, что нас связывает!

Я молча приняла бокал с вином и, чтобы скрыть внезапно набежавшие слезы, опустила глаза.

– Маэстро, не буду отрицать, что рада вас видеть. Ваша опера, которую я сегодня имела честь слышать в Ковент-Гардене, поразительна! Вы поистине гений, вы тронули мое сердце…

– Признаюсь, и я был взволнован, увидев вашу одинокую и такую трагическую фигуру, закутанную в траурные одежды. Я все знаю.

Он смутил меня окончательно. Чем я могла ответить ему? Лишь вздохом, который невольно вырвался из моей груди.

– Вам могло показаться, что я монстр, что я злодей, не раз я жестоко обращался с Фаринелли. Но я бесконечно люблю его талант. Вы хотите спросить меня о нем, я вижу по вашим глазам, но почему-то не решаетесь это сделать. Неужели гордыня, что проникла в сердце вашего друга, просочилась и в ваше? Так вот, он жив и здоров, как и его брат Риккардо. Живут они в Испании при дворе короля Филиппа. Он сумасшедший, и Фаринелли лечит его своим божественным голосом. На сцене он больше не поет, только для короля, по четыре арии каждый день.

Боль сжала мое сердце, рана закровоточила вновь.

– Именно вы явились причиной того, что гениальный, лучший певец мира оставил сцену.

– Маэстро, вы хотите своим презрением окончательно уничтожить меня? Поверьте, я уже уничтожена. Ваши обвинения, к чему? Почему вы вините меня? Не кажется ли вам это несправедливым?

– Дорогая синьорина, только любовь женщины может растоптать мужчину, и ничто больше! Вы знаете, мой театр обречен, я весь в долгах, они, как крысы, рыщут в моих покоях, роются в моем кабинете… Им всем нужны деньги! Даже если я продам все свои ноты, я не выберусь из этой ямы. Что мне еще продать? Своих героев, свои роли, свою музыку? Но я более не способен писать… Без него это не имеет смысла!

– Господин Гендель, я сочувствую вам.

– Мне не нужно ваше сочувствие! ? вскричал он. ? Верните миру его гений! Верните мне его голос!

– Вы обращаетесь не по адресу, маэстро, позвольте мне уйти.

– Синьорина, хотите, я стану умолять вас? Моя жизнь кончена, мне незачем писать мою музыку, ? он устало опустился в кресло и стянул парик. Теперь он был похож не на мрачного гения, а на несчастного одинокого старика.

– Мне очень жаль, ? сказала я, подойдя близко к нему. ? Маэстро, вы просите невозможного. Но… я напишу ему. При условии, что вы отправитесь к нему сами, лично. Только в ваших силах вернуть его на сцену. Вы отвернулись от него, вы виноваты не меньше, чем я, а быть может, и больше. Я передам вам письмо через поверенного. Простите! ? и, не оглядываясь, я сбежала вниз по лестнице.

Эта ночь была бессонной. Я сидела за столом при свечах в своей комнате, передо мной лежал чистый лист бумаги. Что написать? Как обратиться к человеку, которого… Боже, я чувствую себя предательницей, почему? Рой мыслей в моей голове… Слава богу, он жив и здоров! Но он поселился затворником в чужой стране, отказался от всего, что так радовало его. У него ничего не осталось. И кто был этому виной? Только ли я? Мне хотелось оправдаться перед самой собой. И Риккардо, который мучил меня каждый день, и сам Гендель, отказавший Карло, ? все совпало. А может быть, и сам Карло уже презирал меня за кровь родного брата, в которой были и мои, и его руки.