Музыка сердца

Вздрогнув от его неожиданного появления, я обернулась со словами:

– Не правда ли, это гениально?! Ты слышал… эти высокие ноты, которые достигают неба?

– Безумец! ? зашипел он в ответ и, отпихнув меня от окна, закричал: ? Карло, что ты делаешь на холоде? Ты потеряешь голос!

Он как всегда говорил тоном, не подлежащим обсуждению, Карло опустил голову, минуту постоял и вошел в дом. Когда он поднялся по лестнице, по выражению его лица я поняла, что начинается очередная ссора. Эта их извечная борьба, старшего и младшего, формы и содержания, обострившаяся в последнее время, что немало огорчало меня. Пытаясь защитить своего Карло, я встала между ними.

– Никогда не мешай мне, ? процедил младший Броски старшему.

– Я забочусь о тебе, или ты настолько глуп, что не понимаешь этого?

– А я не нуждаюсь в твоей заботе!

– Ошибаешься, братец, без меня ты ничто! Ты ? мой голос, просто хорошо настроенное выражение моих мыслей, моей музыки!

– Риккардо! ? я не выдержала и готова была заплакать или расцарапать его гадкое лицо. Карло удерживал меня за плечи дрожащими руками.

– Твоя музыка ? это просто жалкий набор нот, а я не машина для пения! ? сказав это ошеломленному Риккардо, он скрылся в своей комнате, захлопнув дверь.

– Риккардо, я не понимаю тебя! ? меня всю трясло. ? Ты получаешь удовольствие от унижения младшего брата? Ты негодяй! Ты… У меня нет подходящего для тебя слова, потому что все, что ты говоришь ему, оскорбительно, гадко и низко!

Он приближался ко мне медленно, с кривой улыбкой на губах. Мне показалось, что он способен ударить меня, и я невольно сделала шаг назад. Подойдя вплотную ко мне, наклонившись над моим лицом, он проговорил:

– Сударыня, вы не можете обвинять меня ни в чем. Вы не имеете на это права.

– Я не имею на это право? Возможно, и нет, но кто дал это право тебе?!

– Мой и его гений. Музыка. Священный дар, которым наградил его бог или дьявол… Он чувствует себя богом, а он не бог… То, что вызывает у тебя и всех, кто его слышит, всего лишь умиление и восторг, просто опасно. Ах, вы, конечно, не знали, не делайте такие глаза, синьора! Увлекаясь этими безумными нотами, чтобы покорить таких, как вы, он рискует остаться без голоса. Карло глуп. Он думает, что нет предела его гению, а это не так. Вы бросились защищать его от меня, так лучше бы вы защитили его от себя самого! То, что гонит его ночью на холодную улицу и желание покорить небывалые высоты музыки, это ли не дьявольская гордыня и упоение собой, своим гением?! Знаете ли вы, что вот такой же герой просто умер прямо на сцене от сердечного приступа? Что, не слыхали такие истории? Вы испуганы, вы вся дрожите… Идите-ка к себе. И мой вам совет ? не мешайте мне останавливать его в его безумствах.

Вывернувшись из цепкой хватки Риккардо, я убежала в мастерскую, закрыла дверь на запор и бросилась в кресло. О, как жестоко я обманывалась! Как же я была глупа! Кусочки мозаики теперь складывались в полноценную картину: вот почему Карло так безропотно сносил от брата все. Риккардо был прав, а я считала его негодяем! А Карло? Мои щеки пылали, я закрыла лицо ладонями. Как он посмел рисковать собой, когда у него была я?! Или, выходит, я лишь дополнение к какой-то его истинной жизни? Боже, должно быть так, и было… Так зачем он заставил меня переехать сюда? Лучше бы я оставалась в своей деревне, в своем счастливом гнездышке! Я могла бы ждать его там, где мы были так счастливы.

Надо было что-то делать! Я вскочила и через несколько мгновений оказалась в его комнате.

– Карло, мне нужно у тебя кое-что узнать, ты позволишь войти? ? он не отвечал, но меня было не остановить. Я опустилась с ним рядом на кровать и коснулась его, услышав в ответ лишь тихий вздох.

– Значит, Риккардо все это время был прав? И ты ведешь себя, как безумец? А я? Я что-то значу для тебя? Или для тебя имеет значение только твоя музыка, слава, всеобщее восхищение? Ты не допускаешь мысли, что мне больно видеть тебя измученным, уставшим до смерти? Неужели нельзя пожалеть себя, хотя бы для меня? Похоже, ты пытаешься доказать кому-то, возможно, Риккардо, что ты лучший!

– Я пытаюсь доказать это себе, ? он повернулся и серьезно посмотрел на мое мокрое от слез лицо. ? И пожалуйста, никогда не заставляй меня выбирать между страстью к тебе и музыке, потому что они равноценны.

Как все-таки быстро наступает мир между влюбленными! Страстные поцелуи, ночь, проведенная вместе, ? и все забыто. Жизнь продолжалась: завтраки, визиты ворчуна Порпоры, этюды, прогулки по каналам, театр…

Однажды на одном из выступлений Фаринелли вступил в состязание с духовым инструментом, на которое были способны лишь единицы. Дело тут было не в том, чтобы солисты оркестра аккомпанировали пению по общепринятым в opera seria правилам (труба для воина, рог для охотника), а в том, чтобы певец доказал, что голос его обладает не меньшей, чем у трубы, мощью, гибкостью и способностью удерживать звук, и доказывалось это импровизациями, включавшими все трудности орнаментальной техники. У слушателей во время этого состязания буквально захватывало дух. После того как каждый усилил по одной ноте, показывая тем самым мощь своих легких и стремясь одолеть другого силой и блеском, им пришлось вместе исполнить крещендо и трель в терциях. Это длилось так долго, что оба, Фаринелли и трубач, казались изможденными.

Наконец трубач, у которого кончилось дыхание, умолк, будучи уверен, что его конкурент устал не меньше, а значит, в сей битве победителя не будет. И тут Фаринелли с улыбкой, из которой явствовало, что долгое состязание было ему просто в забаву, вдруг, не переводя дыхания, с новой мощью не только усилил и украсил трелью все ту же ноту, но еще и добавил к ней весьма скорые и сложные разделения. Лишь восторженные рукоплескания положили конец этой дуэли.

Риккардо был в полном восторге и не скупился на шикарные застолья, которые он устраивал для брата после каждого триумфального выступления. Он как будто не замечал, что Карло выглядел смертельно уставшим, что сойдя со цены, он буквально валился с ног, с него еле успевали стащить мокрую одежду. Но Риккардо было мало: впереди забрезжила Вена и Англия. Контракты были готовы, оставалось лишь подписать их. Но Фаринелли не торопился, прочитав, отдавал брату листки обратно молча, словом, занимал выгодную позицию капризного любимца публики, приводя Риккардо в ярость.

У меня было много работы, каждый день я отправлялась в церковь святой Анны, чтобы расписать своды и купол. Со мной трудились еще несколько помощников, которые занимались сборкой и разборкой лесов, подготовкой стен, уборкой. Оставалась пусть и небольшая, но самая сложная часть работы ? роспись купола. Взобравшись на неимоверную высоту, я чувствовала себя птичкой на тонкой дощечке, но рука моя уверенно выводила облака и звезды, лики ангелов и серафимов. В полном одиночестве и тишине, работая наверху, я как никогда ощущала близость к богу и чувствовала благодарность за все, чем он щедро наградил меня. У меня было все, о чем можно было только мечтать: любимое занятие и мой любимый супруг, с которым ? я была уверена в этом ? нас соединил бог. И невольно лицо изображенного мною господа было удивительно добрым и светлым.

Однажды, когда я находилась под куполом, до меня донесся чистый, прекрасный голос, который я почувствовала каждой клеточкой кожи. Это был мой Карло! Он стоял внизу, в центре, и пел мне и всему святому, что было в этой церкви, хвалебную песнь:

Salve, Regina, mater misericordiae;

vita dulcedo et spes nostra, salve.

Ad te clamamus, exsules filii Hevae…[1 -

Славься Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься! К Тебе взываем в изгнании, чада Евы… (ит., Pergolesi «Salve Regina»)]

О, как это было волшебно! Его голос был просто создан для того, чтобы звучать здесь! Наверное, именно об этом сокрушался маэстро Порпора, когда говорил, что светская музыка погубит гений Фаринелли.

За чаем, который накрывали в малой гостиной, украшенной золотом и лепниной, собирались обычно все вместе. И в такие часы, казавшиеся мирными, продолжался бесконечный и неразрешимый спор о достоинствах композиторов, о борьбе Броски, Генделя и Порпоры, разменной монетой которых всегда оказывался Фаринелли.

– Признайтесь уже, что все вы просто обожаете Карло. Без его голоса все ваши потуги были бы пшиком! ? с улыбкой на холеном лице произнес синьор Канторини и отхлебнул чай из изящной фарфоровой чашечки.

– Карло Броски! Я научил вас петь, не забывайте об этом! ? Порпора раскраснелся и стал похож на злого волшебника, ему не хватало только колпака для полного сходства. ? Я был вашим маэстро! Не усугубляйте заносчивостью вашу неблагодарность!

– Он решил унизить нас своим презрением, и мы, похоже, зря теряем время за пустым разговором, ? Риккардо язвил как всегда. ? Карло Броски решил сегодня молчать.

Все засмеялись, кроме меня.

– Он стал просто невыносим с тех пор, как у него появился союзник, ? и Риккардо многозначительно посмотрел на меня.

– Но какой восхитительный союзник! Я, право, завидую! ? вмешался князь и учтиво стал ухаживать за мной, подливая вина в мой бокал.

– Благодарю вас, синьор Канторини, ? улыбнулась я, изобразив на лице самую светскую улыбку, ? но мне кажется, что все присутствующие здесь являются союзниками музыки и гения Фаринелли, не так ли?

Во время этого разговора Карло молчал, отстраняясь от всего, и взгляд его прищуренных черных глаз был отсутствующим. Считал ли он себя выше тех, кто так яростно спорил о музыке здесь, за столом, не знаю, но о презрении, которым попрекали его, не могло быть и речи: на земле я не знала ни одного более чистого человека, чем он.

Наши отношения с Риккардо был все такими же напряженными, и время в данном случае не спасало. Мы терпели друг друга изо дня в день, и скрыть это было не под силу ни ему, ни мне. Иногда возникало желание уехать обратно, сбежать в свой домик, спрятаться в него, как в раковину, но любовь к Карло останавливала меня. Если бы мы могли быть вдвоем, только вдвоем! Но рядом неизменно возникал Риккардо, который нуждался в брате: он был без него, как Нарцисс без своего отражения, как Орфей без своей лиры. Без Фаринелли музыка Риккардо Броски не существовала, без него он был просто безмолвием. Но, что ни говори, они были еще и родными братьями.

Ссора

Пролетело время, и оперный сезон подходил к концу. Роксана видела, как устал Карло, но публика хотела еще и еще. У представлений не было ограничений во времени, и порой, начавшись в семь, опера длилась до двенадцати часов ночи. Певцов не отпускали со сцены разгоряченные зрители, сами они вступали друг с другом в бесконечные дуэли, меряясь силой, умением и красотой голосов. Это требовало немалой самоотдачи и недюжинного здоровья.

Однажды, накануне очередного выступления, Карло был сам не свой. Уже будучи в гриме, он заперся у себя в уборной, никого не принимая. Как туда смог пробраться Георг Фридрих Гендель, которого Карло просто боготворил, уму непостижимо, но тот вдруг показался из-за портьеры и, глядя на изумленного Фаринелли, с дьявольской ухмылкой подошел поближе.

– Уйдите, прошу вас, ? пробормотал Карло, ? я не могу сейчас уделить вам внимание, я просто в ужасном состоянии.

– Я не займу у вас много времени. Я хочу поговорить с вами наедине, без вашего брата. Помните, несколько лет назад я хотел купить вас, и только вас. Но вы совершили непростительную глупость, которая, впрочем, свойственна вам, Карло Броски! Вы были настолько глупы, что посмели отказаться от моего предложения, спрятавшись за спину своего брата ? бездарного композиторишки, способного лишь на сочинения, достойные балагана. Однако я здесь. Подумайте о вашем будущем! Я не за вас переживаю, а за тот дар, которым щедро наградил вас Господь. Доколе вы будете тратить его так бесцельно? Призываю, остановитесь! Служите музыке, служите искусству!

– А вам? Вам я еще нужен, маэстро? ? слабо прошептал Карло.

– Нет! Мне не нужен никто! Кем вы себя мните? Богом? Сознаюсь, что слыша вас, я не могу писать. Вы украли у меня вдохновение, у меня опускаются руки! Я просто ненавижу вас, Фаринелли!

Карло боролся с головокружение. Опять приступ! Его нервы были напряжены до предела, но он попытался подняться.

– Ах, какая стать, какая осанка! Красота в высшем ее проявлении! Ваш красный плащ и перья, должно быть, отправят в экстаз эту изголодавшуюся публику. У вас пот на лице, вы испортите грим. Что ж, не хотите разговаривать со мной? Вы в очередной раз упустили свой шанс, Фаринелли!