НЗ. набор землянина

«Сектор два, правое крыло. Потерянный ребенок, предположительно у младенца шок. Рекомендация: срочное вмешательство». Отправлено полчаса назад.

Представив себе брошенного младенца посреди этого вселенского дурдома, я подхватилась и помчалась на помощь. В нагрудном кармане билась и позвякивала ложка. Я добыла трофей. Уже близ белых колонн осознала глупость своего вида – габбер с ложкой наголо – и принялась хлопать себя по бокам, проверяя все карманы. Нащупала слева сумочку при поясе – это из-за неё за ночь так разболелись ребра? Открыла. Внутри лихорадочно колотился уворованный Тэем шар из коктейля «черная звезда». Я засунула в сумочку ложку, сколько влезло, черенок остался снаружи. Ну и пусть. Все равно удобнее бежать, когда руки свободны.

Сегодня я уже соображаю: деревья растут организованно и отмечают границы секторов. Близ второго, далеко впереди, вьются автоматические устройства службы порта. Умные, высокотехнологичные и пока не способные совладать с проблемой младенца.

Я домчалась до деревьев, затормозила, обнимая ствол ближнего. Всмотрелась – и нечаянно прикусила язык.

Младенец уже нагулял до тонны веса. Милый такой, розовенький динозаврик с толстыми лапами, массивным горбом и маленькой головой над треугольной шеей, сходящейся к челюстям. Младенец ревел басом, валялся на боку и болтал тумбами своих дитячьих ножек, сшибая то одно автоматическое устройство, то другое. Ударопрочные сотрудники габа разлетались со свистом, чтобы немного отдохнуть на безопасном удалении и вернуться.

– Блин, у меня одна попытка, – прикинула я, изучая паникующего дино-младенца.

Рядом завис автомат, вежливо пожужжал и сообщил на местном наречии, воспринимаемом со вчерашнего дня, как родное:

– Опасность.

– Где безответственная семья? – возмутилась я.

Представить, что тоннажного дитятю не заметили родные, было сложно.

– Нет понимания. Эта раса имеет приоритет и всегда использует причал для особых гостей. Не можем считать данные о маршруте полета, не можем идентифицировать младенца, – отозвался автомат. – Пустует стандартная зона опознания.

– Панцирь толстый, – предположила я. – Надо искать мягкое место. Или специальный вывод для считывания. Что эти твари едят? Вкусное для них – что? Выясни и добудь. Только не вой, всем отключить мигалки и мотать вон туда, в тенек. Вы ж его доведете до разрыва сердца.

– Одно разорвано, мы отследили опасное повреждение, – в тоне зазвенела напряженность. – Причинение вреда разумному. Нарушение закона. Габ-служба виновна. Причинение вреда младенцу. Приоритет два.

– А первый? – удивилась я.

– Убийство опекаемого во время пересадки.

– Во блин… В сад, короче, все в сад. Оцепить нахрен периметр. Убрать зевак к чертовой матери за горизонт. Кто вякнет хоть слово – ему же хуже.

Младенец мотал хвостом и верещал, заглушая сирены. Автомат висел, щелкал и балдел от указаний. Я мысленно попрощалась с жизнью, зарплатой и пенсией, добыла из кармана при поясе шарик и пошла к младенцу. Дома сегодня пятница, наверное. Время наилучшее для вымирания дур, если верить в приметы.

– Та-та-та, – воркующим тоном проблеяла я. – А кто это у нас такой красивый? А кто это у нас такой взрослый?

Дино-младенец вломил хвостом в шаге от меня, скосил траву и оборвал разговор. Память вздрогнула от этого удара вместе с поверхностью поля, поднапряглась и выдала справку.

«Трипсы – древняя раса долгожителей. Крайне миролюбивы. Не переносят шума, если не сами его производят. Редко обзаводятся потомством и взращивают детей долго, до 80—100 циклов, под присмотром старших и при донорстве мозговой активности. За это время во все пять разделов головного, грудного и спинного мозга потомка проецируется личность родителя и мудрых наставников. Без присмотра дети дезориентируются, теряют настройку и деградируют до уровня несущественно малой разумности».

– Всегда есть место для ухудшения ситуации, – оптимистично сказала я себе.

Понятно, что дитятя сперва отстал, затем дезориентировался и резво приступил к этапу деградации, для которого нам, двуногим, обычно требуется спиртное. Он обошелся без допинга. Когда автоматы прилетели и врубили сирену, малой съехал с катушек мгновенно.

– Спокойно, – посоветовала я себе. – Памятник тебе так и так не поставят. Иди и формируй зрительный контакт, зрительный, а не физический, дура.

Трипс взревел особенно буйно и подавился, притих. Я встала на четвереньки и бодро поползла к голове младенца, которая была чуть мельче моего домашнего шкафа. Глаза у трипса красивые. Лазоревые, ясные, все пять. Как мне, блин, моими двумя уставиться в его пять? Ну, как? Я выбрала верхний и мысленно произвела в главные. Память что-то попробовала вякнуть, но кто её слушал?

Дино-младенец при виде ползущей тети обалдел. Даже притих. И зажмурил, зараза, выбранный мною глаз. Потом следующий. И еще один. В два последних открытых – по правому борту шкафа – я смотрела, повернув голову горизонтально.

– Ы-ыыы, – пожаловался дитятя.

– Ы-ыыы, – поддержала я.

Не знаю, что мне скажут его родители, если я доживу до скандала. Но вряд ли древняя раса будет в восторге от такого донора. Я ж ему думала про коктейль «черная звезда». Это было свежо в памяти и красиво. Шарик-планета зажат в руке. Динозаврик приоткрыл третий глаз и уставился на игрушку. Мать-перемать! У него еще и щупальца. Одно вытянулось и лишило меня честно уворованного Тэем имущества.

– Ы-ыыы! – более требовательно сообщил малыш и вломил хвостом прицельно – в метре от тети.

– Ему метаболизм позволяет лакать «черную звезду»? – вслух запаниковала я.

– Нейтрально, – вякнул автомат из тени.

– Тащи со свистом! Всю систему, блин, бармена за шкирку, столик в охапку – и чтобы гурчало и блямкало.

– Ы-ыыы! Ы-ыыы! Ы-ыыы! – дитятя вошел во вкус и капризничал.

Вопрос жизни и смерти: сколько его уму сейчас? Года три в пересчете на человечьи, пожалуй. Подмигнул мне – это хорошо, это уже насмешка, это лет пять. Или все шесть. Не прибьет, пожалуй. Я подползла ближе и осторожно погладила морду у ноздри.

– Потерялся, а все шумят, бедняжечка, – зашептала я. – Как тебя зовут? Я Сима. Лежи тихо, я подумаю тебе мультик про мамонтенка. Там песенка красивая.

Из мультика я помнила треть, не более. И то урывками. Дитятя ыкал, сопел и радовался. Судя по головной боли, вытягивал он из меня куда больше, чем я сознательно отдавала. Оно и понятно, этот тип в мозговом вскармливании профи, в отличие от меня.

Автоматика тут – заглядение. Не тупая и не тормознутая. Уже приволокли тощего бармена. Я почти уверена: выковырнули из кровати. «Ирокез» смят, на теле кружевная пижамка табачного цвета. Мосластые волосатые ноги голые по самый зад. Четыре паучьи лапки торчат во все стороны, вяло отбиваются от габ-служб. Во: вроде втолковали. Смирился. Проверил установку стола и начал сооружать «черную звезду». Динозаврик притих, вылупил все глаза и даже язык высунул. Я по миллиметру подвинула руку, тыльной стороной дотронулась до языка. Считалось? Хрен его знает, я не местная.

– Пятый особый причал правого крыла, – ожил автомат. – Пункт назначения в секторе неприсоединенных, на пределе дальности. Разрешение на старт активировано два часа назад. Переход начат. Точка возврата не пройдена. Экипаж в стазисе. Рекомендуете команду на экстренный возврат?

– Да. За шкирку уродов и бить по печени, пока детей не разучатся терять.

Динозаврик обалдело уставился на меня всеми лазоревыми глазами, моргнул и заскулил.

– Скажи им: я обиделся, – принялась я портить ребенка. – Скажи: надо водить младших в середине колонны. Вас там много на борту? Родни?

Динозаврик показал щупальце, согнул кончик, еще и еще. Получилось семь зубцов, каждый следующий меньше предыдущего. Я постучала по первому и указала его место: последнее в колонне.

– Правило туристов: замыкающий сильный и взрослый.

Следующий час был кошмаром. Я рассказала два отрывка из «мухи-цокотухи», случайно уцелевшие в мозгу с незапамятного детства. Бармен прочирикал что-то свое, страусиное. Я изложила сказку о рыбаке и рыбке. Бармен соорудил планетарную систему из восьми шаров и двух стержней со звездами. Я, запинаясь и старательно избегая матерных мыслей о нерасторопных родителях, приступила к мозаичным остаткам стихопрозы о похождениях царя Салтана. Бармен нервничал, топтал трехпалыми лапами траву и изобретал новое развлечение.

Наконец, степь задрожала. Родственники неслись, ломая деревья и вспахивая поле. Ковер разлетался и повисал зелеными шевелящимися ошметками даже на грузовых капсулах – а это метров сорок над уровнем поля. И так весело было до того, как глава семьи приступил к торможению, вкопав себя по брюхо в мать сыру землю, то есть – суху габу…

– Ыхр! – прогудел старший. Сгреб дитятю в охапку щупалец и уже не отпустил. Он возвышался над полем, как древний курган. Вывалы грунта вокруг напоминали раскопки. Шикарно. Я поклонилась бармену. Он кисло улыбнулся и сел, где стоял, сложил «ирокез» в затылочный хохолок и опустил веки. Выдохся.

– Как же это мы? – гремел старший на всеобщем наречии, вроде бы тут именуемом «язь». – Трагедия! Преступление! Горе!

– Претензий к габ-порту нет? – уточнила я.

– Мы обязаны, – очнулся папаша и важно мотнул головой, чуть не снеся колонну грузовых капсул. – Мы летели далеко, стазис нас дезориентировал. Мы не предусмотрели. Верное решение: замыкающий старший. Сколь мудро! Мы знали, но забыли. Комфорт и покой делает нас беспечными.

– У него одно сердце вроде пострадало, – осторожно сообщила я.