Один. Два. Три…
– Что ты считаешь? – В тоне Милы читалось: «Я тебя не понимаю, но честно попытаюсь понять».
Тихон чуть не ответил «овец», но все же промолчал. Лучше бы так.
Когда он досчитывал до тринадцати, все менялось. Но не как у матери – более ощутимо: менялась реальность, полностью. Вычислив закономерность, он перестал злоупотреблять счетом – может, испугался, – но теперь точка кипения была так близка…
Она почти забралась, но…
– Боже!
Тоненький отчаянный вскрик – и она падает назад, ох, позвоночник же сломает. «Боже» – интересно, а что в такой ситуации вырвалось бы у ее подружек? Речь не о ругательствах, а о степени испытываемого ужаса. Успела ли крикнуть что-то Александра Андреевна?..
Мила уже лежит внизу, ее крик разносится по всему двору. Травма серьезная, в этом Тихон уверен. Что самое жуткое, он видит глаза Милы, в полном боли и страха взгляде немой закономерный вопрос: зачем?
Зачем он ее толкнул? Да он никому не приносит ничего, кроме несчастий. Даже мать, которая любит его, быстрее построила бы личную жизнь без него и отлично это понимает.
«Интересно, а если я спрыгну?..». Намерения нет, просто шальная мысль.
Конечно, к Миле сбежались все – и подружки, и другие одноклассники, и спохватившаяся наконец учительница (где же раньше была?). Кто-то вызвал скорую помощь – может, вой сирены заглушит хоть ненадолго этот ужасный крик. Странно, но на Тихона никто не смотрит, он так и остается на дереве, сторонний наблюдатель.
С какой высоты она упала? Второй этаж? Или выше?..
Он больше не злится. Наверное, ему должно быть жаль Милу. Да и чувство вины, где же оно? Но ведь он никому ничего не должен, так?..
***
– Тихон?
Нахмурившись, я смотрю на нее.
– Подвинься и дай мне руку. Не бойся, сильно тянуть не придется, я сама могу…
Мила есть Мила, она все может и решает сама, несмотря на юный возраст. Я поддерживаю ее, но ей, кажется, это действительно не требуется. Мощная ветка под нами даже не прогибается. Этот дуб – как исполин, да его и землетрясение не сломает.
– Ой. Как здорово. Отсюда все как на ладони, да?
Мила уже сидит рядом со мной и бесстрашно болтает ногами, глядя вниз (руки при этом так крепко вцепились в ветку, что пальцы аж побелели).
– Да. Мне тоже нравится, – соглашаюсь я.
– Привык смотреть на всех свысока? А на меня теперь не выйдет! – Мне чудится, или в ее голосе сквозит обида?
Слегка теряюсь.
– Я скорее привык вообще не смотреть. Ну, то есть… дело не в тебе… но… но.
Я делаю вид, что разглядываю облака – как занимательно. А подружки Милы снова взялись за скакалки, но то и дело тревожно задирают голову и глядят на нас. Иногда озираются – если появится учительница, шуму будет…
– Думал, мне слабО залезть, да?
– Не-е. Не думал я так. Я опасался. Ну, понимаешь…
– Я понятливая. – Теперь Мила говорит с вызовом.
Она повернулась ко мне, изучает меня (что интересного-то?), и я тоже замечаю то, чего не видел раньше. У нее зеленые глаза с коричневыми вкраплениями и светлые, едва заметные веснушки. А волосы не просто русые, а – может, свет так падает? – нежно-золотистые.
– Скоро звонок. Сейчас выйдет училка, – напоминаю я.
– Заберемся сюда еще?
Судя по тону, она ждет только положительного ответа. Видя, что я мешкаю, добавляет:
– Тут круто.
Я вдруг вижу ее там, на земле, и воздух прорезает дикий крик. Секундный кадр, но этого хватает. Самое страшное, что сцена похожа больше на воспоминание, чем на мимолетную фантазию. От этого по спине пробегают мурашки.
– Я люблю сидеть здесь один. Извини.
Получается угрюмо и резковато. Мила сразу отворачивается, секунду смотрит в никуда, потом бодро произносит:
– Ладно.
Мы спускаемся по очереди, я вроде страхую ее внизу. Весь класс видел нас на дереве, но старшим никто не сказал. Предсказуемо. Я всегда считал одноклассников трусливыми, но уж никак не подлыми.
VI
– Где ты был? Опять скажешь, что ничего не помнишь? Мам, сводим его к психиатру, а? – с порога выпалила Ирина, не дожидаясь объяснений сына.
Тихон пришел поздно – в пятый раз за месяц. В двенадцать лет такие выходки непозволительны, заявила ему мать еще в первый, но – никакого эффекта.
– А я всегда говорила, что его нужно показывать специалистам.
Да неужели?!
Постаравшись проглотить раздражение, ставшее его постоянным спутником, Тихон кинул тяжелый портфель на пол возле полки для обуви, где ботинки подростка соседствовали с туфлями на высоченных каблуках. Туфлями отчаявшейся женщины.
Бабушка, как обычно, пришла в гости и, видимо, осталась, поскольку дочь волновалась из-за Тихона. Иногда ему казалось, что бабушка живет с ними, и иллюзия была не из приятных, но – ха! – ее обуви здесь не было, так-то.
– И где ты шлялся?
Очевидно, бабушка решила, что если вопрос повторит она – и грозным тоном, – мальчик ответит с большей вероятностью. Однако он только пожал плечами.
– А ну дыхни, – скомандовала Елена Анатольевна.
– Ты думаешь, он..?! – нервно отреагировала Ирина.
Ее сын не отозвался, только приостановился на пути в комнату.