Жизнь Светланы Кульчицкой в столице. Книга 3. Кровь запятнала листву

– Ух, ты! – я даже на стуле подпрыгнула.

Секретарь пожал плечами:

– У меня абсолютная память.

Я подавила детское желание посмотреть фокус еще раз, смутилась, и вернулась к вопросам:

– А Георгий Севастьянович читал этот документ?

– Неоднократно, и четыре раза повторил запрет на копирование этого текста.

Я вздохнула и поднялась из-за стола:

– Что же, если запрещено, значит запрещено. Уберите его обратно в сейф.

Я решила попытать счастья, и задала вопрос, на который хотела узнать ответ:

– Гвадьявата, Вы ведь уже служили у пана Георгия, когда началась «война советников»? Отчего она началась?

Секретарь отвечал все так же неторопливо и развернуто:

– Решение о начале военных действий пан Георгий Севастьянович принял на шестой день сессии. Он не поставил меня в известность о причинах такого решения.

«Опять ничего не узнала», – подумала я, – «А ведь это так важно, узнать, почему советник Георгий Кульчицкий нарушил Декларацию!»

Рассказ профессора Эккерта

На следующий день я поделилась своими размышлениями с Полем, и мы решили посоветоваться с профессором Эккертом. Отчаянно смущаясь, мы явились в его кабинет, и вежливо попросили уделить нам немного времени.

Кабинет декана напоминал библиотеку обилием книжных шкафов. Эккерт кивнул нам в сторону массивных кресел с кожаной обивкой. И кресла, и стол были тяжелыми, громоздкими, «устойчивыми», как определял их профессор. Другой мебели он не признавал. Тяжелая дверь закрылась за нашими спинами, отрезав от шума университетского коридора.

Профессор выслушал мои выкладки, хотя из осторожности, я не упомянула «Звездных владык», а ограничилась выражением «некие могущественные враги».

– Да, – протянул Эккерт, – Пожалуй, я потрачу на вас некоторое время, чтобы в ваших молодых мозгах не завелась путаница. Значит, Вы, паненка Светлана, утверждаете, что в архиве Дома Кульчицких хранится подлинный экземпляр Декларации?

Барон сварливо поджал губы, и прошелся по кабинету:

– Довольно странно, что пан Георгий не сообщил мне об этом, зная мой интерес к историческому прошлому.

Было видно, что Эккерт удивлен и расстроен.

– Хм, странно… Поймите, паненка Светлана, Вы хотите, чтобы я поверил Вам на слово, хотя Вы не можете предоставить ни документ, ни его копию, ни даже доказательств его существования.

Я смутилась и покраснела. Поль начал возражать, но Эккерт его остановил:

– Не будем сейчас о Декларации, поговорим о Ваших выводах. Они происходят от невежества, то есть от недостатка знаний. Сейчас я пополню ваши сведения, а выводы будете делать сами. Итак, первое. Есть информация, что отстранение советника Челышева произошло по причине его злоупотребления властью во вверенном ему округе, – тут профессор перешел к любимой им манере рассуждения, – Знаете, в молодые годы существования нашего государства случаи бывали дичайшие, есть об этом некоторые свидетельства. Новоназначенные советники в своих округах чего только не творили. Один всех крестьян в дворянское звание возводил, у другого грамотность каралась смертью. В каждом округе издавались свои законы, и некоторые были крайне неудачными, – барон прищелкнул пальцами, подыскивая подходящее слово, – нечеловеколюбивыми. Вот округ Челышева и оказался тем случаем, когда Совету пришлось вмешаться.

Далее. Второй пункт вашей логической схемы – о роде Дюбуа. Ну, подумайте сами, если «злокозненный враг» – эти слова Эккерт произнес с сарказмом – решил бы пресечь род Дюбуа, то и уничтожили бы коменданта вместе с семьей. Время было смутное, военное, в такое время человека убить как пальцами щелкнуть.

Теперь третий ваш пункт – Дом Оклиф…, – тут Эккерт взял паузу и несколько секунд хмуро на меня смотрел, а затем тяжело вздохнул:

– Пан Георгий Кульчицкий упоминал фамилию Оаклив, произнося ее на старый манер, не иначе чем с проклятием. Проклятие Вашего деда, Светлана, вес имело не шуточный. За полтора десятка послевоенных лет Дом Оаклив потерял всех своих мужских представителей в дуэлях, болезнях, и странных несчастных случаях. Я бы рискнул предположить, что пан Георгий причастен к этому мору, но никаких доказательств нет. Собственно, Оклифами они стали, когда породнились с Понятовскими, и изменили фамилию, стремясь уйти от проклятия. Мужская линия Дома Оаклив прервалась. Последняя девица Оаклив, бабушка нынешнего советника Оклиф-Понятовского, принесла Понятовским земли и богатства. Надеюсь, что рассказанное мною, пойдет на пользу вашим умам, – произнес Эккерт в завершении.

От Эккерта я вышла в расстроенных чувствах. Лишь оказавшись на улице, на крыльце, я очнулась от глубокой задумчивости. Небо хмурилось. Кажется, собирался дождик, но все не мог решиться. Кленовая листва в университетском садике светилась осенним золотом. Я глубже вдохнула сырой осенний воздух:

– Поль, похоже, я полная дура, – я стукнула кулаком о перила, сердясь на себя, – Мне не историей надо заниматься, а коз пасти.

Поль, все это время молчавший, видимо, думая о чем-то, заметил:

– Эккерт не рассказывал на лекциях то, что рассказал нам сегодня, ни о коменданте Дюбуа, ни о Челышеве, ни об Оклифах. Я отучился четыре года, и ничего подобного не слышал. Почему? – Поль задал этот вопрос, и снова уставился в пространство.

– Да потому, что невозможно узнать все обо всем! – в сердцах высказалась я, – Надо сосредоточиться на одном эпизоде, и исследовать его подробно, тщательно, до мелочей.

– Да, – задумчиво согласился Поль, – Империя, смутные войны, декларация… сотни лет, тысячи событий… Версии возникают и исчезают, и нет уверенности в том, как было на самом деле. Ты права, надо искать в одном месте.

Мы переглянулись, как заговорщики, произнесшие всуе страшную тайну.

– «Война советников», – я с чего-то заговорила шепотом, – для тебя это история трагедии в твоем доме.

– А тебе, – откликнулся Поль, – загадки Жоржа Кульчицкого.

– О, да, – согласилась я, – Для меня три загадки. Почему пан Георгий Кульчицкий нарушил декларацию? Почему он мстил роду Оаклива? И третий вопрос – зачем дед создал исторический факультет?

Немного успокоившись, я попыталась упорядочить свои личные отношения с наукой историей. Надо признать, что на истфаке я оказалась случайно, но сейчас уже уверена, что мне повезло, и мое место именно здесь. Со временем мне все яснее становилось, что мой род и мои предки имели к деланию этой истории самое непосредственное отношение. Начать с того, что наша семья сохранила веру в Бога-Императора с древности. Сейчас мало кто знает о Боге-Императоре, за исключением разве что ученых. Но если подумать, все мы родом из империи. Те времена ныне представляются мне золотом веком, который закончился, когда Бог-Император покинул людей и началась смута. Мой пра-пра- какой-то предок Кульчицкий возглавлял одну из армий эпохи Смутных войн, и подписывал Пакт о мире, позже названный Декларацией. Предки так засекретили текст Декларации, что о нем до сих пор имеются весьма расплывчатые представления. Даже у Эккерта нет этого документа, о чем профессор весьма досадует. Надо думать, что запрет имел веские причины. Но какие? Декан упомянул, что новое государство отказалось от памяти о прошлом, и, подозреваю, предприняло изрядные усилия, чтобы принудить к тому подданных. Эта государственная политика «выбрось старое» явилась на деле промывкой мозгов населению. Но чем память о прошлом опасна? Возможным расколом? Новой конфронтацией? Но о бунтах Эккерт не упоминал. Их не было? Или даже профессор о них не знает? Когда правительство желает скрыть какие-либо события, то ни в чем нельзя быть уверенным.

Как бы ни были значительны деяния остальных моих предков, но дедушка Георгий Кульчицкий выделяется среди них подобно горе среди холмов.

Его называли великим путешественником. В молодости пан Жорж совершил две крупные экспедиции: трехлетнее плавание в Северные моря, и путешествие в восточные земли, те самые, которые пострадали от «большой ошибки». Об этой, последней, экспедиции я знаю лишь то, что оттуда дед привез виноград «Аннабель» – сорт черного винограда, который положил начало новой линейке красных вин.

Его называли великим военачальником. Пан Жорж, тогда уже советник, начал и закончил «Войну советников» так, что его владения и владения его союзника пана Терещенко увеличились в разы. Впрочем, не всем повезло. Терещенко остались в прибыли, Дюбуа потеряли все кроме фамилии, а Оакливы потеряли фамилию, но сохранили власть и земли.

Пан Жорж создал Историческое общество, а затем приложил руку к созданию исторического факультета под началом барона Эккерта, своего друга, единомышленника и энтузиаста.

Люди, которые Георгия Кульчицкого знали лично, – мой отец, профессор Эккерт, г-н Айворонский, г-н Белинский, и другие наши преподаватели, – единогласно считают его великим человеком – умным, образованным, волевым, жестким, хитрым, оригинально мыслящим. Слуги, которые его помнят, искренне преданы ему и после его смерти.

Я же думаю, что дед Жорж был хранителем древнего знания. И все, что он совершил, преследовало определенную цель. Что это была за цель, и каким знанием он владел? Узнать это, и продолжить проложенный им путь, – вот достойная задача для меня, внучки Великолепного Жоржа.

Второе письмо Генриху

Я получила очередное письмо от Генриха и села писать ответ:

«Милый Генрих! Выражаю надежду, что Вы здоровы и благополучны. Ваши очерки о жизни в Тавриде я читаю с большим удовольствием. У Вас есть талант к литературе и изысканный вкус.

Чтобы развлечь Вас я опишу некоторые случаи из моей студенческой жизни. Довольно напряженные лекции, требующие от меня усердия и внимания, иногда расцветают будоражащими кровь практическими занятиями. Вот и сегодня мы прошли совершенно потрясающий практикум, о котором мне хочется немедленно рассказать.

Наш преподаватель практической истории Дагда Брюсович Черный – непредсказуемый человек. Сегодня он объявил нашему курсу, что предлагает состязание (кстати, после предыдущей практики я на занятия к Черному решила ходить в брюках, а не в юбке, и оказалась права).

Мы отправились в университетский парк, где он показал нам строение, с виду похожее на обыкновенный фермерский сарай. Некоторые из студентов позволили себе улыбнуться. Уж больно неказистым казалось строение – заброшенная сараюшка размером с коровник. Узкие оконца лишены стекол, доски почернели, створки ворот перекосило. Ох, зря мы смеялись! Наш преподаватель холодным голосом объявил, что перед нами задание по практической истории – пройти этот сарай из конца в конец за сорок минут, при этом запрещены любые словесные изъяснения. Кроме того, г-н Черный объявил, что через час он этот сарай подожжет, что впоследствии и сделал.