Любовь сквозь века. Книга 2

– Эк, учудила! Отчего же не мила? Он только тобой и живет, тобой-одной дышит. Ты, что дочь родная ему!

– Ошибаешься бабка Славия. Я всего лишь его ученица, прислужница по хозяйству.

– Какая же кошка промеж вас пробежала?

– Нет бабушка, не в кошке дело. Пойду я домой, скоро он вернется. Мне дома надобно быть. Ругать станет, коли дома не окажусь к его приходу.

– Ну, беги, беги! Коза-дереза.

Милана вышла, а Славия задумалась: «Что такого произошло между девочкой и ведуном? Отчего эти вопросы?»

Старуха подбросила в печь дровишек, запылал огонь ярче.

«Каким бы ты сильным Лютый не был, да и я ворожея родовая. Сейчас глянем что к чему.»

Долго всматривалась знахарка в пламя, не веря тому, что ей открылось. Отошла в сторону, задумалась.

« Вот оно значит, как. Права Милана. Есть у него зазноба в нашей деревне, и это, – она сама. Влюбился ведун в девчонку. Дышать не может, жить не может, сам с собой борется, да страсть вверх берет. Чует мое сердце быть беде. Эх, Миланушка, Миланушка, может в нем–счастье твое. Мужик он, – с виду, не старый, сильный, не красавец, конечно, да с лица воду не пить. Хозяйство у вас уже есть, и ты его детка, как отца полюбила давно. Видимо, теперь, как мужа полюбить или уважать придётся. Поглядим.»

Прошел год, за ним другой. Сбылось давнее предсказание Славии, – не было парня в деревне, чтобы не заглядывался на Милану. Не было месяца, чтобы не приходили в дом Лютого сваты, не только из их деревни, но и из других селений. Слава о красавице колдунье быстро разнеслась по округе. Только, сватов Лютый гнал взашей, с девушки не спускал глаз. Сам был угрюм да гневлив.

Одним днем, Лютый вернулся из очередного путешествия и не застал Милану дома. Стол был накрыт. Девушка всегда его ждала и если отлучалась, по какой надобности, оставляла обед, на случай, если ведун вернется без нее. Лютый знал, Милана боится его. От былого доверия, нежности и любви не осталось и следа. Понимал ведун, что сам отвергает девушку, выстраивает между ними стену непроходимую, обижает ни за что, но совладать с собой не мог.

Он полюбил. Крепко, страстно, безответно, не надеясь на взаимность.

«Как ей скажешь, как откроешься? Ведь он растил ее. На коленях качал, убаюкивал, рассказывал сказки и вдруг, влюбился. Считай, в собственную дочь влюбился.

Нет, не дочь она ему!– понял он, почему язык никогда не поворачивался, дочкой Милану назвать. – Чуяло сердце.»

И Милана никогда его отцом не называла. Знал ведун, что любит девочка его как отца и дороже его, никого у нее в жизни нет. Лютый всегда боялся, что раскроется обман и узнает Милана о том, что родной отец-Михась, не отдавал ее в услуженье, не променял на Раду, что все это его, – Лютого ложь, лишь бы девочка не ушла, не сбежала.

Ночами сердце колдуна разрывалось от тоски и одиночества, которые в одночасье свалились на него, как в былые времена, до встречи с Миланой. Каждое утро мужчина уходил в лес и пропадал там целыми днями. Милана знала, куда отправляется Лютый, и не смела ходить за ним. Ее вотчиной стала река. Отлучки Лютого в последний год участились, но надолго из дома он опасался пропадать. Разлука с девушкой была невыносима, а страх за нее преследовал ведуна во всех странствиях. Новые земли не радовали, иные, чудные миры больше не манили. Пока девочка росла, он мечтал, что когда-нибудь они станут путешествовать сквозь время и пространство вместе. Он покажет ей заморские диковинки, будущее, со всеми его преимуществами, страхами и прогрессом. Представлял, как Милана попробует крепкий, ароматный кофе, сморщит свой носик, а потом, как и он, пристрастится к напитку.

Девочка была необычной во всем. Ее красота захватывала дух и щемила сердце. Нежный голос журчал, как весенний ручеек. Она была необуздана в своих стремлениях и порывах, обожала все новое. Лютый обучил ее некоторым языкам. Малышка схватывала науки на лету, имея по многим вопросам собственное мнение и суждение. Он воспитал настоящую ведьму во всех смыслах этого слова и, только теперь, осознал в какой капкан загнал сам себя. Милана стала его продолжением, превзошла учителя в магической науке и разбила ему сердце. Как с этим жить Лютый не представлял. Не находил ответа и не понимал, как ему с ней поступить. Время отпустить девушку на свободу давно пришло. Темный указал Лютому, что дороги их с Миланой расходятся и ведуну пора отправляться в путь, а Милану оставить в деревне. Судьба для нее избрана. Да, только, никак не в силах Лютому выполнить этот приказ. Лучше смерть, чем разлука с Миланой. Самой страшной пыткой были мысли о том, что и муж для Миланы уже определен Темным. Его девочка в мужских объятьях, – это невозможно, он не сможет ее отдать. Волна гнева охватывала его, как только он представлял рядом с Миланой другого.

В таких невеселых раздумьях вернулся ведун домой и в этот раз. На сердце было неспокойно, Миланы дома не было.

« Куда запропастилась? Скорее всего, ушла в лес.»

Без леса она не могла, лес давал девушке силу, ощущение свободы, успокоение.

Лютый взял пирог со стола, налил ароматного сбитеня, но кусок не лез в горло. Тревога не проходила. Неожиданно, кто-то поскреб в дверь. Мужчина вышел на крыльцо, – там никого не было. У деревенских не хватило бы смелости шутить с ведуном.

– Морина, ты что-ли?

– Я соколик мой. Я желанный.

– Выходи! Что прячешься?

– Как мне выйти? День-деньской, солнце не село!

– Можно подумать, тебя это когда-то пугало. Выходи скоренько или иди восвояси, – ведьма старая!

– Чтоб ты провалился бесяка да перьями у тебя в горле поросло, а потом, повылазило.

Морина появилась на пороге, точнее, выплыло то, что от нее осталось. Это была не рыжеволосая красавица, а тень горькой, сгорбленной старухи с вздыбленными, редкими, седыми волосенками.

– Доволен?!?

– Ух, ты! Какая красота пропадает. Что Моринушка никто замуж не берет? Рылом не вышла?

– Не тебе о моем рыле беспокоиться. Лучше на свое посмотри да на головушку буйную, не почесывается?

– С чего моей головушке чесаться? Сейчас в баньку пойду, может и ты со мной? Ах, запамятовал, ты же баньку, как и свет дневной не выносишь.

– Да с того, любый мой, что рога у тебя скоро отрастать начнут. Оленем по лесу поскачешь.

– Что мелешь, дурья башка?

– Миланка, краса наша ненаглядная, с полюбовничком в речке резвится. Хохочет! О тебе не вспоминает. Ты все о ней печешься, маешься, да видать, староват для нее. Паренек, которого она привечает в твои отлучки, молод, горяч, не чета тебе. Лютый, ты хоть, как бабу обнимать, и что с ней делать помнишь? Поди, забыл. Могу подсобить касатик, ой могу! Ночки наши вспоминаешь горячие? У Миланки, теперь, так же! Молодуха она-страстная.

Лютый, ты куда? Куда?-Морина расхохоталась и исчезла.

«Дело сделано, теперь, ведуна не унять. Может, и не станет сегодня у Темного новой жрицы-Миланы, и вернется прежняя жрица-Морина.»

Мужчина бежал через бурелом к реке. Ветки хлестали его по лицу, но он не чувствовал ударов. Сердце разрывалось от боли на части: «Как же так? Чем он хуже? Не может быть! Не могла его девочка так поступить. Не могла!»

Вот уж и река. Разливается смех девичий по округе.

– Петруша, прекрати! Прекрати немедля. Я все твоему деду скажу! Задаст он тебе трепку.

Юноша стоял по колено в воде и не давал Милане из нее выйти. Как только девушка собиралась пройти, он начинал топать. Брызги разлетались во все стороны. Милана звонко смеялась, крепко прижимая к себе корзину с бельем.

– Ничо! Не задаст,-парень притопнул еще раз, обрызгав Милану с ног до головы.

– Ну, паршивец такой! Сейчас тебе корзину на голову одену. Будешь знать!

– Не оденешь!

– Это еще почему?

– Так ты белье дочиста выполоскала, заново придется работу делать. Ты-Миланка себя пожалеешь, поленишься.

– Ой, ах! Петруша! Петруша помоги, помоги скорее!-девушка больше не улыбалась, побледнела и выглядела очень испуганной. Голос зазвенел, перешел в крик. – Петруша, Петруша, помоги!

– Что стряслось Миланушка?

– Мавка за ногу схватила сейчас на дно утянет. Не поминай лихом. Прощай.