Боже мой, какая прелесть!

Но в этом мальчике чувствовалось право. В нем не было смущения перед полуголой взрослой женщиной, и вообще он был какой-то странно узнаваемый. Непонятно чем, непонятно как, но – узнаваемый.

– А тебе что за дело, мальчик?

– Это мою тетку он убил, – грубовато, маскируя слепую детскую ярость со слезами градом и мокрым от соплей носовым платком, ответил он.

А я почувствовала, как подкосились ноги. И зудом по всей коже пробежал мороз.

Вот и приехали, что называется.

Убил.

Тетю этого мальчика.

А чего ты, собственно, ожидала?! Что Коновалов курицу в соседней деревне насмерть сшиб?! Или украл мобильник на вокзале?

Ты знала, Саша. Он – убил. Догадывалась. Но вчера подтвердила его алиби.

– Как это убил? – все еще надеясь на чудо, про бормотала я и боком, боком, касаясь перил, взошла на крыльцо.

Но не села. А осталась стоять, нависая над мальчиком.

– Машиной задавил, – тихо выговорил мой маленький гость и склонил голову.

– Машиной? – тупо повторила я.

– Да! – вскинулся ребенок. – Машиной! Своим «мерседесом»! А ты ему алиби дала!

Я сползла по перилам крыльца, села неловко полубоком и, прижимая к груди колкую розу, уставилась на мальчика.

Вот оно как, оказывается, бывает… Когда чужое горе не в баксы переводишь, а видишь воочию…

Тяжко это бывает. Невыносимо тяжко, неподъемно.

А мальчик продолжал кричать:

– Он много заплатил, да?! Машину тебе подарил?! Да?! Пашка мне сказал – его машина, гада этого! Тебе под дверь поставил! С розой! – и всхлипнул.

– Тише, тише, – запричитала я. – Успокойся, пойдем в дом…

– Да пошла ты, – дернул плечом мальчик, когда я попыталась до него дотронуться. – Ты… ты… знаешь, кто ты?!

– Я знаю, знаю, – приговаривала я и уже начинала думать о том, что решат соседи, услышав крики с моего двора. – Пойдем в дом… Ты умоешься, чаю выпьешь и все мне расскажешь…

– Да никуда я с тобой не пойду! Только в милицию!

– Ну, знаешь ли, – окрысилась я, – сиди здесь сколько влезет! А я пойду в дом.

Я встала, едва не потеряв левый шлепанец, поднялась по крыльцу и, пройдя в гостиную, оставила входную дверь открытой. Я знала, что мальчик никуда не уйдет – он приехал ко мне, за мной, – и пошла к плите, готовить то ли завтрак, то ли ужин. Ребенка надо накормить, а мне заняться делом. Иначе сяду в кресло и застыну в безнадежном ступоре.

Но ребенку нужна помощь. Не мне здоровой, сытой дуре! А ему, маленькому и уставшему. Я должна стать стойкой и мудрой, как бы ни было на душе муторно и гадко. Должна стать взрослой и выдержанной. Я должна выяснить обстоятельства этого странного происшествия на трезвую голову.

…Когда в кастрюльке уже забулькала вода, я услышала за спиной шаги.

– Сардельки с яичницей будешь? – спросила и повернулась.

Мальчик дернул плечом. В доме врага не ем, говорил этот жест. Как Монте-Кристо, как народный мститель.

– Давай договоримся сразу, – спокойно, с интонацией любимого тренера Ирины Игоревны, проговорила я. – Ты ешь. И только после этого мы разговариваем.

Мальчик снова дернул плечом.

Так не пойдет. В бытность свою я закончила институт физкультуры – без отрыва от производства, – пару раз отбывала повинность на практике в спортивном клубе и школе и возраст одиннадцати – двенадцати лет считала самым трудным. Самым вредным, голосистым и строптивым.

Но это чистая биохимия. Возрастная ломка, а не характер. И договориться со строптивцем можно и нужно. Только на своих условиях, иначе на шею сядет.

– Так, слушай сюда, – сказала твердо. – Тебе нужна я, а не наоборот. Так что, будь любезен, иди мой руки и возвращайся за стол. Я жду.

И, повернувшись к плите, незаметно выпустила воздух из легких. Как оказалось, тяжело держать себя в узде, когда хочется расколотить о стену последнюю вазу, запустить настольной лампой в окно и разорвать зубами наволочку.

Мне бы самой поплакать, порыдать, давясь слезами злобы и стыда… Но вот нельзя. Мальчишке тяжелей стократ. Ведь получилось так, что добиваться правды пришел не его отец, старший брат или, по крайней мере, мама – взрослая разумная женщина. А мама мальчика должна быть именно такой. Ребенок ухоженный, несмотря на пыль. Но меня каким-то чудом разыскал этот весьма не глупый одиннадцатилетний ребенок. Разыскал и пришел добиваться ответа с полным чувством собственного права на любой упрек.

Н-да. Ситуация. Для учителя физкультуры в школе для детей с неординарными способностями…

Ел мальчик жадно. Вначале пытался голод скрыть, лениво ковырял яичницу вилкой, изображая, что подчиняется только под давлением. Но когда надкусил первую сардельку, притворяться уже не смог. Стал кусать с такой ненасытностью, что не осталось никаких сомнений: ел ребенок в лучшем случае сегодня утром.

Бедняга.

Представить жутко: один, голодный, на пыльной жаркой улице, вчера какой-то гад убил любимую тетю… Бр-р-р…

Дабы не смущать своего маленького гостя, занялась делом. Переоделась в спортивный костюм, сходила к тумбе за сигаретой, включила вытяжку и, встав пузом к плите, пустилась дымить под короб с вентилятором.

Сама себе я с сигаретой казалась старше.

Хотя курила крайне редко, за компанию и только выпив, занятие это не любила. Но сегодня окружила себя дымом, как завесой, стараясь показать мальчишке – я взрослая, я все могу, а ты ребенок.

Ты ешь сардельки и пей молоко, а я, если захочу, позволю себе виски. Я – взрослая. Кукла Барби с сигаретой, а не с Кеном и крошечной собачкой в розовом автомобиле.

– Чай будешь? – спросила, убирая тарелки со стола. Мальчишка помотал головой, но я включила электрический чайник. – Как тебя зовут?

– Антон, – глядя вниз, на стол, ответил гость.

– Сколько тебе лет? – спросила, смахивая влажной тряпкой крошки со столешницы.

– Одиннадцать. С половиной.

Я удовлетворенно кивнула, поставила на поднос вазочки с печеньем и конфетами «Цитрон», наполнила две большие чашки чаем и предложила:

– Пойдем в гостиную. Сядем и поговорим.