Мисс Марпл из коммуналки

Но впрочем, странно. Толщина стены, разделяющей две квартиры, была чуть ли не метровой…

– Вот смотри, Алешка, – преследовала участкового бабушка Губкина. – Как у нас тут все получается. Арнольдович пропал? Пропал. Уже месяца два как нету. Не пишет, не звонит.

Сосед по квартире бабы Нади действительно пропал. Исчез в середине лета из коммуналки, не предупредив соседок, и не подавал известий почти два месяца.

Но в «контингент» участкового Вадим Арнольдович никогда не попадал. Пьющим и загульным не числился…

– И вот смотри, что получается. Арнольдовича нет. Клавдию убили… Кто следующий? Я или Софа?

Лейтенант Бубенцов чесал затылок под фуражкой и снова пытался вычислить, кто мог позариться на квартиру номер сорок, где проживали один чудаковатый Арнольдович, две вдовы Клавдия и Надежда и пожилая девица Софья Тихоновна, бывшая единокровной сестрой погибшей гражданки Скворцовой.

– Все комнаты у нас приватизированы, – логически добивала Надежда Прохоровна. – Двух жильцов уже нет. Остались только мы, старухи, – дунь, загнемся. Кому хоромы достанутся?

Да, кому? – размышлял Бубенцов. Огромная, в сто пятьдесят метров квартира в старом центре Москвы…

– А комнаты вы кому завещали, баба Надя? – интересовался лейтенант.

– Все друг другу, – складно отвечала Губкина. – Чтоб, померли если, значит, никакого алкоголика не подселили. Про Арнольдовича, правда, ничего сказать не могу – не знаю. Но племянник у него есть. Шастает такой детина, на бандита лицом похожий, ну просто чистый шкаф. Проверь его, а? Не зарится ли этот шкаф на наши-то просторы?

Бегать по адресам и проверять какого-то бандита-племянника Алеше не слишком хотелось. Он пробил родственные связи Вадима Арнольдовича, нашел подходящего по возрасту племянника – никакого криминала, кроме штрафов ГИБДД, за гражданином не числилось.

– Надежда Прохоровна, а может быть, Вадим Арнольдович жив-здоров, отдыхает где-то в теплых краях… Зачем вы его прежде времени в покойники записываете?

– А ты проверь как следует, – твердила баба Надя. – Не переломишься.

Алеша обещал проверить, выпроваживал старуху за дверь и почти сразу о ней забывал.

Только вот, пробегая по двору до подъезда, теперь оглядывался – не караулит ли его снова бывшая крановщица пенсионерка Губкина.

…Сегодня Надежда Прохоровна пришла сама. Шмякнула на письменный стол черный мешок для мусора и спросила зловеще: «Дождался смертоубийства, голубь?!»

Желудок Алеши моментально напомнил обо всех съеденных таблетках, перед глазами мелькнули наиболее красочные детские видения, напрямую связанные с Надеждой Прохоровной Губкиной.

Алеше лет двенадцать. Он и еще три оболтуса сидят на лавочке и, разинув рот, глаза и уши, внимают оболтусу лет пятнадцати. Пацан пришел из соседнего двора, к его нижней губе прилипла сигарета, изо рта сыплются неумелые, пунктуационные матерные переборы…

Но четверым оболтусам он кажется всамделишным – крутым.

Паренек курит, сбрызгивает слюной асфальт через щербатый зуб, ругается матом. Невдалеке в песочнице играют девочки…

Появляется баба Надя.

– Это кто тут у нас такой важный объявился?! – басит язвительно и упирает в мощный бок налитой кулак.

Пацан криво усмехается и сплевывает папиросу под ноги бабушки Губкиной.

– Ах ты, выкидыш коровий! – рычит дородная еще Губкина, сгребает шалопая за шиворот и буквально выносит вон со двора.

Негодник вопит и брыкается, извивается, пытаясь достать ногой. Но цепкая бабы-Надина пятерня держит крепко. Гражданка Губкина наподдает пендалей огрызающемуся недорослю и под визги девочек уволакивает за угол.

Больше тот пацанчик в их дворе не появлялся. Говорят, баба Надя встретила за углом милицейский патруль и сдала оболтуса им с рук на руки, с пояснением: плевался, ругался, дрался с пожилой женщиной.

…Сейчас Алеше показалось, что еще чуть-чуть – и баба Надя сгребет за шиворот его. Бубенцов поежился, дернул щекой и, всей кожей ощущая приближение неприятностей, спросил:

– Какого смертоубийства, баба Надя?

– Вот, – Надежда Прохоровна развязала узел на пакете, – смотри.

Алеша приподнял зад над стулом, заглянул в пакет.

– Что это?! – спросил придушенно.

– Кот. Геркулес.

– Геркулес?!

– Он, родимый. – Баба Надя села на стул, достала из кармана пальто большой клетчатый платок и обтерла им губы.

Бубенцов завороженно таращился в темень пакета. И на какой-то момент лейтенанту даже показалось, что баба Надя шутит – в пакете лежит измусоленная пыжиковая шапка. Но у шапки не может быть когтистой лапы, усов и полосатого хвоста.

– Машина сбила? – спросил с сочувственной надеждой.

– Как же, – фыркнула Губкина. – Машина. Отравили котика!

– А зачем вы сюда это принесли?

– А чтоб ты на экспертизу отнес.

– Куда?! – осел на стул лейтенант и уставился на соседку.

– На экспертизу, – безапелляционно заявила та. – Чтоб там проверили, какой отравой накормили котика.

– Зачем?!

– Экий ты непонятливый, – огорчилась бабушка Губкина. – Затем! Он Софиного молока напился!

– И что?!

– Издох. Лакнул два раза, лапы вытянул и издох. Софа каждый день лекарство молоком запивает. Желудок у нее. Лекарство от сердца, а отдает на желудок. Понял?

– От молока он помер?! – разгорячился лейтенант. Сколько он себя помнил – лет десять как помнил, – Геркулес вечно бегал по двору. – Время ему пришло!

– Ты на меня тут не ори, – сурово оборвала старуха, и Алеша сразу почувствовал на воротнике кителя крепкую длань бывшей заводской крановщицы. – А слушай. Кот здоровый был. С гулянки вечером прибёг, Софа ему остатки своего молока налила. Не пожалела. Геркулес лакнул два раза, зачихал и все – лапы вытянул.

– А молоко вы куда дели? – вроде бы сдался участковый.

– Вылили. А Геркулеса схоронили.

– ?!