Мисс Марпл из коммуналки

Надежда Прохоровна повторила жест, приподнимающий грудь, улыбнулась, демонстрируя качественный зубопротезный набор, и пробасила:

– Только смотри не обмани, Алешка. Я на тебя надеюсь.

– Хорошо, хорошо, – вернул улыбку Бубенцов. – Так что у вас там с Геркулесом произошло?

– Так я тебе рассказывала. Прибег с гулянки, Софа ему последнее молоко в мисочку…

– Я не о том, баба Надя, – изображая усердие, перебил участковый. – Кто из посторонних бывал в квартире, когда начатое молоко уже стояло в холодильнике?

– А-а-а, – уважительно протянула Губкина и тут же четко ответила на поставленный вопрос: – Никто. Только я и Софа. Племянница к нам еще в гости приезжала, но к тому времени вроде как уехала…

– Чья племянница? – поднял брови лейтенант. Соседок из сороковой квартиры он знал отлично и ни о каких родственниках раньше не слышал. Только о двоюродной сестре бабы Нади, но та умерла два года назад в Питере.

– Ой, – заерзала, заскрипела стулом Надежда Прохоровна, – дак разве ж я тебе не говорила?! Племянницу, точнее, внучку Софа из Перми вызвала! Троюродную! Зовут Анастасия, работает фельдшером на подстанции, хочет в Москву перебираться…

– Так-так-так, – забубнил участковый.

Промерзший на рыбалке зуб согрелся, перестал нудить. За окном лил дождь. В кабинете тепло, обогреватель шпарит, и занят он непосредственным делом – работает с населением, жалобу рассматривает. Попозже можно будет и чайку вскипятить… А то из-за этого проклятого зуба маковой росинки во рту не было.

– И откуда эта внучка-племянница взялась? Так вдруг…

– Из Перми.

– Это я понял, – терпеливо кивнул отогревшийся душой Бубенцов. – Почему раньше баба Клава говорила, что нет у них с Софьей Тихоновной никаких родственников?

– А потому, – Надежда Прохоровна наклонилась вперед и зашептала, – что Настин дед первого мужа Клавдии в НКВД сдал. В контрах они.

– Да что вы говорите?!

– Да-да. Донос написал, Эммануила Сигизмундовича в пятьдесят втором и взяли. Он на дому золотые коронки делал, вечером за ним пришли и в тюрьму свезли. Сигизмундович даже до суда не дожил. Заболел в камере воспалением легких и за две недели в больничке сгорел. Так-то вот.

Лейтенант задумчиво побарабанил пальцами по столу. О первом муже Клавдии Тихоновны Эммануиле Сигизмундовиче, почему-то Скворцове, он краем уха слышал. Вроде бы тот действительно был дантистом, причем питерским. Сюда уже после войны приехал и поселился у жены. И дантистом он, говорят, был хорошим. В его протезах по сорок лет гуляли…

Но вот о том, что умер врач в тюрьме, слышал впервые.

А баба Надя тем временем рассказывала:

– Михей-то, доносчик, был мужем двоюродной сестры Клавдии – Лиды. Приехали они из деревни в пятьдесят первом, Михей на работу охранником в НКВД устроился, Лида на завод пошла, а поселились у Клавдии. Та им угол в большой комнате определила, приютила по-родственному, а вишь, как отплатили – мужа в НКВД сдали.

– Бывает же такое…

– Бывает, бывает, – покивала баба Надя. – В те времена и не эдакое было. И вот Клава тогда сказала: знать не хочу об этих родственничках, забыть о них – и все.

– А Софья Тихоновна…

– А Софья писала иногда. Скрытно. Нашла открытку с пермским адресом и срочно вызвала Анастасию на похороны. Все ж родная душа под боком. Не абы кто.

– И теперь эта Настя хочет перебраться в Москву?

– Хочет. Она тоже одна, сиротинушка, осталась. Мать в позапрошлом году схоронила – от рака Мариночка померла, – отца не помнит.

– А бабушка Лида, дед?

– Лиду еще в шестьдесят восьмом схоронили. Михей сгинул. Сначала к бабе какой-то ушел, а потом и вовсе откликаться перестал. И вроде, говорят, арестовали его в пятьдесят восьмом… Стройматериалы, что ли, какие-то упёр…

– Понятно. Значит, будет теперь у вас молодая особа проживать? – с туманной, подталкивающей к размышлениям интонацией проговорил участковый.

– Ну да, будет. Настя, фельдшер она, мне укол сделала, я даже не почувствовала, такая рука легкая… А Софа так вообще рада-радешенька: и врач в доме, и внучка. У Софы ведь сердце пошаливает. Правда… – баба Надя прищурилась, – думаю, сочиняет больше. В прошлом месяце скорую вызывали, жаловалась – прихватило. А врач приехал, кардиограмму снял, говорит – невралгия. Межреберная. Но таблетки пьет.

– Значит, перебирается к вам Настя насовсем?

– Перебирается, – кивнул гребешок берета. – Мать померла, с женихом, говорит, рассорилась, а здесь как-никак родная кровь – троюродная бабка. Софья бы и раньше ее вызвала, да Клава не велела. Нет у нас родни, и точка!

– Сурово, – покачал головой Алексей.

– А то как же, – согласилась Надежда Прохоровна. – Клава им Эмку до конца дней не простила. Первая любовь он у нее.

– А зачем Михаил и Лидия этот донос написали, баба Надя?

– А как же! – поразилась бабуля недогадливости бывшего воспитанника. – В те времена как – муж дома золото отливал, значит, и жена виновата. Арестовали б обоих, комнаты Кузнецовым достались. Михей же в НКВД работал, считай – своим родственничка сдал. Но Эмка сразу заболел – его в одной курточке домашней на мороз вывели – и помер. Даже на допросе-то толком не был. Так что не вышло у Кузнецовых ничего. Точнее, у одного Михея не вышло. Лида-то о доносе знать не знала.

– Но Клавдия Тихоновна не простила обоих, – подвел итог лейтенант.

– Обоих, – вздохнула баба Надя. – А Софочка, добрая душа, связь с Лидой поддерживала. Писала иногда тайком, с праздниками поздравляла. Все ж родная кровь, двоюродная сестра по отцовской линии. Так я надеюсь на тебя, Алеша?

Никакие воспоминания не могли отвлечь Надежду Прохоровну от цели визита. Поднявшись со стула – тот жалобно скрипнул, – она подошла к черному пакету, заглянула в него и добавила:

– Не обмани старуху, сынок. Я на тебя надеюсь.

Больной зуб, четко отреагировавший на скрип стула, заставил Бубенцова скривить лицо.

– Не обману, баб Надя, не обману. Только и вы знайте – скоро такие дела не делаются. Для экспертизы время требуется.

– Я подожду, – серьезно мотнула беретом бабушка Губкина. – Сколь надо, столько и подожду. Главное – ты проверь, от чего котик помер.

– От старости, – едва слышно буркнул лейтенант и проводил посетительницу до двери.

Вечером в половине девятого участковый Бубенцов понуро плелся к своему дому. Руку его оттягивал пакет с кошачьим трупом, отвергнутым экспертами категорически.

И в том их право.

Васильчиков пытался подсластить отказ объяснениями о каких-то дорогих подотчетных реактивах, полнейшим отсутствием свободного времени. Сердечная Людмила Яновна по-простому послала к… ветеринарам.

– Туда, Бубенцов, туда, – сказала рассеянно и подтолкнула лейтенанта к выходу хлопком теплой ладони по спине. – Иди, дорогой, иди, не мешай работать.

Но телефончик некоей ветеринарной лаборатории все же дала. Алеша позвонил немедля и получил туманное обещание обязательно вскрыть кота, но – после-послезавтра.

Или завтра. Но за большие деньги по хозрасчету.