Стоять, бояться!

Как объяснить, что она – не может! Не может сказать про Котика: «Он обманул! Наврал!» Отправил участвовать в какой-то дикой афере, использовал втемную, обвел вокруг пальца, как несмышленую влюбленную дуру…

Это стыдно. И язык не поворачивается признаться в беспроглядной глупости и лжи любимого Котика.

Паршин взял девушку за плечи, встряхнул и заставил посмотреть в глаза.

– Ты знаешь, что твой брат в чем-то замешан? Он тебе все рассказал?

– Он мне наврал!! – выкрикнула Дуся и, дернув плечами, вырвалась из мужских рук. – Он меня использовал!

– В чем? – спокойно поинтересовался Паршин.

– Не знаю! Честное слово – не знаю!

– Расскажи то, что знаешь.

– А ты расскажешь, почему тебя из ментуры выперли? – сузив глаза, прошипела верная сестра лживого братишки.

– Расскажу. Я избил урода, изнасиловавшего девчонку. Шел с работы. Из припаркованной в кустах машины вырвалась девочка – лет семнадцати – в разодранной одежде. Я вытащил урода, что ее избил и изнасиловал, и сломал ему пару ребер. Папаша урода оказался шишкой. Девчонка забрала заявление. Из милиции я уволился по собственному желанию.

Спокойный лаконичный рассказ Олега заставил поверить каждому слову. Евдокия плаксиво скривила лицо, опустив голову, накрылась длинной челкой и, глядя на коврик перед дверью, рассказала все, все, все. Не коснулась только обморочной влюбленности, свалив свое участие в преступлении на сестринскую привязанность.

Сыщик не перебил ни разу. Поверил не поверил – не понять. Подумал минутку и выдал вердикт:

– Пожалуй, ты права. История с исправлением нулей и запятых не выдерживает критики. Если бы твой брат напутал с цифрами, шеф дал бы ему по шее, дождался тебя с портфелем и уволил Костика к чертовой матери. Но его – пытали… Значит, спрашивали что-то реально важное.

Сыщик задумчиво надул щеки, потеребил двумя пальцами подбородок.

– Но в документации фармацевтической фирмы нам, Дуся, без специалистов не разобраться, даже если Антон сумеет вскрыть ноут Бориса Семеновича…

Девушка слушала, как сыщик проходит путем ее прежних размышлений, кивала и наконец-то дождалась похвалы. Не той, на которую рассчитывала, несясь с покупками по улице, но все же:

– Молодец. Все правильно рассчитала. И Илья, пожалуй, прав, что не отпустил тебя к следователю. Тот, прежде всего, связался бы с владельцем портфеля… Тебя бы заперли… – Договаривать, что могло случиться с Дусей в камере, Паршин не стал. Владелец портфеля, полного смертельно опасных секретов, мог и не поверить воришке, что ту использовали втемную.

А как от таких свидетелей добиваются правды, сыщик знал. После некоторых допросов таких беззащитных воришек находят в камерах повешенными на собственных чулках.

Нет человека – нет проблемы.

Олег приобнял Дусю за подрагивающие в нервном треморе плечи, смахнул ладонью скатившуюся из глаза слезинку и сказал:

– Пойдем. Чаю выпьем, успокоимся, подстригли тебя, кстати, – полный отпад. Упасть не встать… Пойдем, Дуся, не плачь. Разгребем дела Ильи, вытащим Льва Ефремовича и все разрулим… В обиду не дадим.

Голова Дуси почти утыкалась в подмышку высоченного сыщика. Огромный и теплый, он завел ее в квартиру и, осторожно прикрыв дверь, запер на тяжелый внутренний засов.

Ночевать Паршин все-таки уехал к себе. И не потому, что Кира хотя бы намеком показала, будто три гостя в двухкомнатной квартире уже явный перебор. Сыщик умчался домой приводить в порядок лучший костюм, недавно облитый шампанским на свадьбе старого приятеля.

Разыскивать пару чистых одинаковых носков и гладить белую рубашку не рискнул, заскочил по дороге в круглосуточный супермаркет, купил все новое и, немного чувствуя себя разодетым женихом, вернулся утром.

Илья кивком одобрил парад и показал взглядом на дверь в спальню Киры, где приводили в порядок разнервничавшуюся Евдокию.

Тут надо сказать, что в семь утра Землероеву забил нервический озноб. Трясущиеся пальцы не позволили толком подкраситься – Дуся два раза щеточкой от туши мимо глаз заехала, пришлось смывать косметику. На выручку пришла сочувствующая Кира. Не обращая внимания на советы Землероевой, она подкрасила Евдокию ничуть не хуже давешнего Жоржа, сбрызнула какими-то необыкновенными духами и вывела перед мужчинами.

Кофточка, которая вчера так ладненько сидела на фигуре, вдруг стала жать под мышками. Новый бюстгальтер впивался косточками в ребра. Ерзая и одергиваясь, Дуся встала перед Зубовым, тот тоскливо оглядел преображенную воришку и обратился почему-то к Паршину:

– Как думаешь… может, ей коньячку плеснуть для храбрости?

– А по-моему, неплохо, – удовлетворенно обведя глазами «напарницу», высказался сыщик. – Я думаю, Дуся и без «коньячку плеснуть» отлично справится.

Евдокия смущенно поправила бретельку лифчика, запылала щеками и подумала: а не признаться ли, пока не поздно?!

В последний раз Евдокия Землероева развешивала оплеухи в подготовительной группе детского садика. И то за дело. Забияка и шкода Толя Мухин стащил из шкафчика Дуси леденец на палочке, за что был бит со всем старанием и воплями.

В школе Дусе драться было не с кем, класс состоял из обласканных отпрысков приличных родителей. В дворовых войнах воспитанная домашняя девочка Евдокия Землероева не участвовала. С противными драчливыми девчонками не дружила. Один раз треснула соседа Тяпкина портфелем, но это не считается. Тяпкин шлепка даже не заметил, поскольку большей частью портфеля Дуся промахнулась.

Не промахнуться бы и нынче. Положа руку на сердце, Дуся даже вообразить не могла, как накинется с кулаками на незнакомую взрослую женщину!!

В парикмахерской… Даже в салоне… На глазах опешивших людей…

Вчера, эмоционально подхлестнутая идеей, она храбрилась. Воображала себя праведной мстительницей и немножко Матой Хари. Когда пришла пора выдвигаться к месту событий…

– А я так думаю, что Дусю надо напоить.

– Пьяная, она все дело завалит. Неадекватно опасность рассчитает.

Мужчины снова спорили, как будто Дуси в комнате и не было. Но на этот раз справедливость была на стороне сильного пола, и обсуждаемая персона не вмешивалась – Землероеву уже заколотило так, что стукались колени.

Не собираясь больше спорить, Илья принес из гостиной вчерашнюю, едва отпитую бутыль с коньяком, сунул ее в руки Паршина и сказал:

– Перед тем как вести Евдокию в салон, плеснешь на два пальца. Кира, одолжи, пожалуйста, пластмассовый стаканчик…

– Не надо, – сумрачно встрял сыщик. При его «наблюдательной» работе вся «Лада» мусором из закусочных засыпана, и чистая посуда всегда найдется. – Возьму в своей машине.

Прежде чем приступать к дальнейшему повествованию, ненадолго остановимся на некоторых особенностях натуры Дуси Землероевой.

С самого нежного детства она любила представляться. Если в садике разучивали стишок, Дуся обязательно повторяла его дома перед родителями. На табуретку не вставала – только лишнюю заколку-бантик для пущей важности цепляла и очень артистично проговаривала четверостишия про Деда Мороза, серенького зайчика, дождик, качающегося бычка…

И, сразу скажем, дома все звучало-получалось замечательно. Дуся изображала бычка, едва не падающего с доски, прыгала перед родителями сереньким зайчиком, несчастная, замерзающая в темном лесу елочка, вызывала у слушателей острейший приступ жалости и последующий взрыв ликующего торжества, когда ее рубили под корешок и… «теперь она, нарядная, на праздник к нам пришла и много-много радости детишками принесла».

Дома перед родителями Дуся представлялась на славу. На детских утренниках – не дай бог на коленях у Деда Мороза! – замыкалась и, едва шевеля губами, бормотала стишата про снежинок и Снегурок.

Конфетку за стишок Дедушка Мороз, пожалуй, жертвовал. В счет фонда помощи убогим деткам.

Родители одобряюще похлопывали по спине удрученную выступлением дочь и питали надежду, что когда-нибудь талант раскроется и себя покажет. Страх толпы и сцены со временем проходит.

Ничуть. Как многие любящие родители, мама и папа искренне заблуждались. Рассказывать разученные к школе стихи Евдокия не стеснялась только перед ними и еще подругой Синицыной. Ежевечерне проверяя домашнее задание, мама Тася порой поражалась, наблюдая, как пылают щеки дочери, как горят глаза, когда та читает «Бородино», горделиво и одновременно горько бросает: «Да, были люди в наше время…» Мурашки по спине бежали!

– В артистки Дусе надо, – соглашалась лучшая подруга Синицына. – Только раскрепоститься – и всех порвет!

«Раскрепоститься и порвать» так и осталось мечтой. Вчера в магазине, представляя себя героиней голливудской мелодрамы – в шоке от ценников на тряпках! – Евдокия практически забыла страх и, выбегая к Зубову в беспамятстве, то ножку подгибала, то попкой обворожительно крутила, то глазки строила… Сверкающий зеркальный антураж казался светом рампы, отовсюду неслись заинтересованно-одобряющие взгляды прочих покупателей: «Браво, Дуся! Молодец!»